Игра как феномен культуры - М. Гузик

На протяжении всего средневековья на Руси устраивались кулачные бои. Как и в Западной Европе, в условиях войны они обычно предваряли сражение. В летописи XIII века сообщается, что перед битвой с великим киевским князем Мстиславом III и псковским князем Владимиром новгородцам предложили сразиться на конях или пешими. Те отвечали: «Мы не хотим на конях, но сразимся по примеру наших предков пешими и на кулаках».

Кулачные бои велись один на один, стена на стену или свалкой. Они начинались с «Николы зимнего» (святой Николай, Мирликийский чудотворец – один из любимейших святых русского народа, в память которого было установлено два праздника: 6 / 19 декабря в честь его преставления – кончины – и 9 / 22 мая в честь перенесения его мощей в 1087 г. в «Бар-град» – город Бари в Италии) и продолжались до воскресенья. Обычно сходились на городской площади или за городом. Началом к состязанию служил свист, подаваемый одним из устроителей. Дети начинали бой. Считалось бесчестным подкупать бойцов или переманивать их на свою сторону. В бою один на один и стена на стену действовали только кулаками. При свалке били ногами и коленями, лежащего не били (поговорка: «лежачего не бьют»). После того, как пробивали стену, сражались «бойцы-молодцы», которые не щадили друг друга. Последним вступал в бой «надежа-боец». Если ему не удавалось переносить побои, он падал на землю и подвергался поруганию. Если же «надежа-боец» сокрушал противника, его сопровождали всеобщим криком: «Наша взяла!». Кулачные бои были запрещены указами 1684 и 1686 гг.

Таким образом, утратив сакральный смысл, игра продолжала оставаться важнейшей частью средневековых массовых зрелищ, карнавалов и некоторых церковных праздников.

ТЕМА 5. ИГРОВОЙ ХАРАКТЕР КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Эпоха Возрождения (франц. Renaissance – Ренессанс, в Италии XIV – XVI вв., в других странах – конец XV – начало XVII в.) отличалась поразительным всплеском духовной активности личности, интересом к античной философии (эпикуреизм, стоицизм, неоплатонизм), искусству, а главное – к античному образу человека с присущей ему гармонией духовного и телесного. Именно в эпоху античности изменилось отношение к обряду как к мистической церемонии, а соответственно и к ритуальной игре, которая превращалась в светские представления или использовалась как средство обучения и развлечения, оказывавшее большое эмоциональное воздействие на окружающих.

Деятелей эпохи Возрождения, пытавшихся осуществить синтез божественного и материального, небесного и земного, религиозного и светского, привлекала в игре ее многозначность, а в процессе игровой деятельности – свобода проявления и развития различных свойств личности, впервые осознавшей силу своего разума и творческих возможностей. Игровой фактор во многом определил специфику возрожденческой культуры. Й. Хейзинга назвал ее «играемой культурой», в которой жизнь воспринималась «как игра воображаемого совершенства»: «Все великолепие Ренессанса – это веселый или праздничный маскарад, переодевание в наряд фантастического и идеального прошлого. Мифологические фигуры, аллегории, заимствованные издалека и отягощенные грузом астрологических и исторических сведений, – все они будто шахматные фигуры на доске».

М.М. Бахтин видел главную особенность ренессансной культуры в использовании «исключительно богатого и своеобразного языка карнавальных форм и символов», понимая карнавал как жизнь, оформленную особым игровым способом. В своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Возрождения» Бахтин дал глубокий анализ карнавального мироощущения как основы ренессансного реализма, соединившего реальное и фантастическое начала: «В нем скрещиваются два типа образной концепции мира: одна, восходящая к народной смеховой культуре, и другая, собственно буржуазная концепция готового и распыленного бытия».

Одним из деятелей переходной эпохи, обратившимся к иронической игре, был французский поэт Франсуа Вийон (настоящее имя Франсуа де Монкорбье, ок. 1431 – после 1463). В «Малом завещании» («Лэ», 1456 г.) и в балладах (1455 – 1458 гг.) он перевел в иронически-игровой план многие мотивы и приемы традиционной средневековой поэзии. Игра слов присутствует уже в самом названии поэмы: французское «Testament» обозначает не только завещание, но и Завет. Поэт иронизирует по адресу пророков и патриархов, незаслуженно попавших в рай, хочет пристроить в раю пьянчужку Жана Котара, завещает богатому суконщику лохмотья, а страдающему от жажды пьянице – «вина отменного бадью» и «два разорительных процесса». «Писцу Парижского суда» он оставляет в наследство свои подштанники, «невесть когда / Заложенные, – не беда! / Пусть выкупит из «Трюмильер» / И перешьет их, коль нужда, / Своей Жанетте де Мильер!»

В поэме «Большое завещание» (1461 г.) подлинный Вийон скрывается за множеством пародийных масок, гротескным сталкиванием несовместимого, игрой словами и ситуациями, «истинами наизнанку» («Баллада истин наизнанку»). Карикатурно выглядят «два школяра необученные» – «мэтр Котен Гийом / И мэтр Тибо Витри», которых поэт якобы хочет спасти от злосчастий и бедности: «Бедняги бродят по притонам / Голее дождевых червей». В действительности это – богатые каноники из собора Парижской Богоматери. Включившись в игру, остроумно подражая стилю нотариусов, Вийон назначил шесть фиктивных душеприказчиков, олицетворявших успех, которого был лишен он сам, и отказал по «Завещанию» всем предполагаемым наследникам свои долги и несуществующее имущество. Слово «игра» используется в поэме как плутовство. Все, что происходит с человеком, представляется поэту уловками, своеобразной партией, в которой ставкой является жизнь. Среди его многочисленных персонажей особое место отводится «пропащим ребятам», которые проводят время в тавернах, пьют, мошенничают, играют, теряя в игре и кошелек, и кредит. Одному сержанту, плутующему при игре в кости, Вийон завещает три поддельные игральные кости и красивую колоду карт. В конце поэмы делается вывод, что «неправедно добытое впрок не идет»:

В какую б дудку ты не дул,Будь ты монах или игрок,Что банк сорвал и улизнул,Иль молодец с больших дорог,Писец, взимающий налог,Иль лжесвидетель лицемерный, —Где все, что накопить ты смог?Все, все у девок и в тавернах!

Многие игровые приемы, используемые Вийоном, были развиты писателями французского Возрождения, прежде всего Франсуа Рабле.

Атмосфера веселой и вольной игры пронизывает произведения итальянских поэтов Возрождения. Выдающийся правитель своего времени Лоренцо Медичи (1449 – 9492), прозванный Великолепным, известен как создатель карнавальных песен («Триумф Вакха и Ариадны»), которые исполнялись во время пышных зрелищ для увеселения флорентийских лавочников и ремесленников. Участники процессий в костюмах античных мифологических персонажей, нимф, сатиров, пастухов и пастушек двигались по улицам города, распевая веселые песни, сочиненные Лоренцо или Анджело Полициано (Анджело Амброджини, 1454 – 4494)):

О, как молодость прекрасна!И мгновенна. Пой же, смейся,Счастлив, кто счастья хочет,И на завтра не надейся. (Лоренцо Медичи)

Увеселительный характер имели и турниры, воскресавшие времена короля Артура и его рыцарей Круглого стола. Главное место в них отводилось не бою на копьях, а конским ристалищам. Великолепный турнир, устроенный Джулианом (братом и соправителем Лоренцо) 28 января 1475 г. в честь дамы своего сердца Симонетты Катанео, стал поводом для написания лучшей поэмы Полициано «Стансы на турнир».

Традиции народно-карнавальной культуры были особенно сильны в творчестве другого флорентийского поэта Луиджи Пульчи (1432 – 1484), создавшего бурлескную поэму «Бека из Дикомано», в которой пародируется куртуазное служение даме сердца. В героиню Беку, прихрамывающую на одну ногу, с бельмом на глазу, с заметными усиками и бородой, влюбляется горец Нуто, восхваляющий ее красоту. В поэме «Большой Морганте» (1483 г.) Пульчи пародирует образы и ситуации французских chansons de geste, изобразив Карла Великого недалеким и слабовольным правителем, а его паладинов – обжорами, не блещущими умом. Рыцари совершают неблаговидные поступки, постоянно вступают в перебранки между собой и великанами Морганте и Маргутте, напоминающими фигуры карнавальных процессий. Маргутте, распутник, пьяница и игрок, считает своими нравственными достоинствами обжорство, пьянство и игру в кости.

Шахматные фигуры, персонифицирующие греко-римских богов, являются главными персонажами пародийной поэмы Марко Джилорамо Виды (ок. 1485 – 1566) «Игра в шахматы». Этот итальянский поэт пользовался покровительством римского папы Льва X. Его поэма, насыщенная игрой слов, анахронизмами, представляет собой забавную карикатуру на античный Парнас. Польский поэт Ян Кохановский (1530 – 1584) в пародийной поэме «Шахматы» (1562 – 1566) заменил богов Виды людьми и отказался от дидактических черт, свойственных этому произведению итальянского автора.