Элантрис - Брендон Сандерсон

— Как у тебя получается? — тихо спросил Гаотона. — Я видел твои разговоры с охраной, ты знаешь всех служащих по именам. Складывается впечатление, будто тебе известно даже то, как живут их семьи, что они любят, что делают по вечерам… и все это будучи запертой в комнате. Уже несколько месяцев. Откуда такие познания?

— Люди, — ответила Шай, поднимаясь, чтобы взять другую печать, — по своей природе пытаются владеть всем, что их окружает. Мы строим стены, чтобы защититься от ветра, крыши, чтобы укрыться от дождя. Мы приручаем стихии, подчиняем природу нашей воле. Это позволяет нам думать, словно все под контролем.

— Правда, поступая так, мы лишь сменяем одно воздействие на другое. И вместо ветра на нас уже влияют стены, возведенные нами. Человеческие пальцы касаются всего вокруг. Люди ткут ковры, выращивают пищу. Каждая вещь в городе, к которой мы прикасаемся, которую видим и чувствуем, является результатом чьего-то воздействия. Мы можем думать, что все под контролем, но на самом деле это не так, до тех пор, пока мы по-настоящему не начнем понимать людей. Управление окружающим миром уже не сводится к одной защите от ветра. Оно заключается в знании, почему служанка проплакала всю ночь, или почему один и тот же охранник постоянно проигрывает в карты. И наконец, почему ваш работодатель нанял именно вас.

Гаотона молча наблюдал, пока она садилась и подносила к нему печать. Он нерешительно протянул руку.

— Мне кажется, — вымолвил арбитр, — что даже с нашей предельной осторожностью мы недооценили тебя, девушка.

— Хорошо, — сказала она. — Ты уловил суть.

Она поставила печать.

— А теперь скажи мне, почему ты все-таки ненавидишь рыбу.

День семьдесят шестой

«Я должна это сделать», — думала Шай, пока Клеймящий в очередной раз делал надрез на ее руке. Сегодня. Сегодня можно удрать.

В другом ее рукаве был припрятан клочок бумаги, точная копия тех, что приносил Клеймящий, когда приходил раньше обычного.

Пару дней назад Шай заметила на одной из таких бумаг следы воска. Несомненно, это письма. Значит, она ошибалась в нем с самого начала.

— Ну как, хорошие новости? — спросила она, когда Клеймящий обмазывал печать в ее крови.

Его бледные губы растянулись в презрительной улыбке.

— Из дома, — продолжила Шай. — У вас переписка с женщиной из Джамара. Сегодня вы получили ответ? Почта приходит по утрам. В дверь раздается стук, вам протягивают письмо… «И ты просыпаешься, — мысленно добавила она, — поэтому в такие дни приходишь вовремя». — Вы, должно быть, очень скучаете, если берете письмо с собой, а не оставляете в комнате.

Клеймящий схватил Шай за ворот рубашки.

— Даже не смей говорить о ней, ведьма, — прошипел он. — Даже не думай! И без этих твоих трюков, и никакой магии!

Оказывается, он моложе, чем она думала. С джамарийцами так всегда: непонятно, стареют ли они вообще… белые волосы, белая кожа — все это сбивало с толку. «Такие вещи нужно замечать сразу, — думала Шай. — Да он же еще юнец».

Шай сжала губы.

— И это ты мне говоришь про трюки и магию, держа в руках печать, измазанную в моей же крови? Приятель, ты мне лично угрожал своими скелетами. А я только и могу, что отполировать стол.

— Просто… просто… Все!

Парень поднял руки вверх и поставил штамп на дверь.

Стражники смотрели на все это с хмурым и равнодушным видом. О, Шай не просто болтала, она подбирала слова так, чтобы показать охранникам, что совершенно безобидна, а вот он — отвратителен. Стражники воспринимали ее как дружелюбного ученого, в то время как Клеймящий приходил, брал ее кровь и использовал в своих страшных, потусторонних делах.

«Пора обронить бумагу», — подумала она, слегка опустив рукав; еще чуть-чуть и бумажка упадет на пол, охранники как раз отвернутся. Это положит начало реализации ее плана побега…

Но Воссоздание еще не завершено. Душа императора.

Она сомневалась… Глупо, но сомневалась.

Дверь захлопнулась. Возможность упущена.

Вся онемевшая, Шай медленно дошла до кровати и присела. Поддельное письмо так и осталось спрятанным у нее в рукаве. Почему она засомневалась? Неужели ее инстинкты самосохранения настолько слабы?

«Я могу подождать еще немного, — сказала она себе, — пока не будет готов знак сущности Ашравана».

Шай говорила себе это уже несколько дней подряд, даже недель. Фрава могла нанести удар в любой день. Она приходила все чаще, под разными предлогами забирая ее записи туда, где их тщательно проверяли. Работа уже подходила к такому моменту, когда другой Воссоздатель сможет во всем разобраться сам и закончить работу.

По крайней мере, так он подумает. Чем дальше она продвигалась, тем сильнее понимала, насколько невозможен проект. И тем больше ей хотелось закончить, несмотря ни на что.

Она взяла книгу своих записей о жизни императора, перелистывая, и поймала себя на мысли, что читает о его юношестве. Мысль о том, что ему не суждено жить снова, что вся ее работа была просто ширмой, чтобы скрыть настоящую цель — побег… причиняла боль.

«О, Ночи, — думала Шай, — ты начинаешь привязываться к нему. Ты начинаешь смотреть на него, как Гаотона!» Нельзя позволять себе такие чувства. Она с ним даже никогда лично не встречалась. Его все презирали. Но так было не всегда. Нет, на самом деле император никогда не был человеком, недостойным уважения. Он гораздо сложнее. Как и любой другой человек. Она может понять его, она видит…

«Ночи!» — оборвала Шай свои размышления, вставая и убирая книгу в сторону. Ей нужно очистить мысли.

Когда Гаотона появился в комнате шесть часов спустя, Шай как раз прикладывала печать к дальней стене. Пожилой мужчина открыл дверь, шагнул в комнату и замер от увиденного. От печати, словно виноградные лозы, во все стороны змеились краски. Узоры и брызги: зеленые, алые, желтые… Картина росла, словно нечто живое. На ветвях вырастали листья, фрукты, целыми гроздьями, сочно лопались…. Узор все наполнялся и наполнялся новыми деталями; вдруг, из ниоткуда, побежала окантовка, обрамляя золотом листья и сверкая на свету.

Фреска стала глубже, каждый сантиметр был словно пропитан иллюзией движения. Вот из-под вьющихся лоз вдруг выглянули шипы… Гаотона трепетно выдохнул и встал рядом с Шай. Следом вошел Зу, а двое других охранников вышли, закрыв за собой дверь.

Гаотона протянул руку и прикоснулся к стене, но, разумеется, краска была сухой. Стена считала, что была расписана таким образом много лет назад. Гаотона опустился на колени, рассматривая две печати, которые Шай поместила в основании картины. Только третья, поставленная выше, произвела трансформацию. Первые две содержали в себе заметки о том, как изображение должно быть исполнено. Основные направления, изменение прошлого, инструкции…