Бессонница - Стивен Кинг

Соня была загипнотизирована присутствием Сюзан Дэй, сидевшей позади трибуны и слушавшей, как ее представляют, но она успела кинуть один взгляд на картинку сына перед тем, как окончилось вступительное слово. В течение уже двух лет она знала, что Патрик — по определению детских психологов — чудо, и порой твердила себе, что уже привыкла к его искушенным рисункам и пластилиновым фигуркам, которые он называл Глиняной Семейкой. Может, она даже и в самом деле привыкла — до определенной степени, — но именно эта картинка обдала ее каким-то странным глубоким холодом, который она не смогла целиком отнести за счет эмоционального спада после этого долгого и полного стрессов дня.

— Кто это? — спросила она, постучав кончиком пальца по крошечной фигурке, злобно уставившейся вниз с верхушки темной башни.

— Он — Красный король, — сказал Патрик.

— А-а, Красный король, понятно. А кто этот человек с пистолетами?

Только он открыл рот, чтобы ответить, как Роберта Харпер, женщина, стоявшая на кафедре, подняла левую руку (с черной траурной повязкой на ней) и указала на женщину, сидевшую сзади.

— Друзья мои, мисс Сюзан Дэй! — выкрикнула она, и ответ Патрика Дэнвилла на второй вопрос его матери потонул в буре аплодисментов:

«Его зовут Роланд, мама. Он снится мне иногда. Он тоже король»[70].

Теперь они сидели в кромешной тьме, в ушах у них звенело, и две мысли носились в мозгу Сони, как гоняющиеся друг за дружкой крысы в колесе: «Неужели этот день никогда не кончится, я знала, что не надо было тащить его с собой, неужели этот день никогда не кончится, я знала, что не надо было тащить его с собой, неужели этот день…»

— Мам, ты мнешь мою картину! — сказал Патрик. Он слегка задыхался, и Соня сообразила, что, должно быть, мнет и его самого. Она слегка расслабилась. Разрозненные вскрики, вопли и нечленораздельные вопрошающие звуки раздавались из темного проема внизу, где в складных креслах сидели люди, достаточно богатые, чтобы отстегнуть «пожертвования» в пятнадцать долларов. Отрывистый крик боли прорезал эту сумятицу, заставив Соню подпрыгнуть на стуле.

Ударная волна, последовавшая за первым взрывом, болезненно сдавила им уши и тряхнула здание. Продолжающиеся взрывы — машины взрывались на стоянке, как шутихи, — казались слабыми и разрозненными в сравнении с первым, но Соня чувствовала, как при каждом из них Патрик прижимается к ней и вздрагивает.

— Спокойно, Пат, — сказала она ему. — Случилось что-то плохое, но, я думаю, это произошло снаружи.

Поскольку взгляд ее был прикован к яркому свету в окнах, Соня, к счастью, не видела, как голова ее кумира слетела с плеч, но она поняла, что каким-то образом молния все-таки ударила в то же самое место

(не должна была тащить его, не должна была тащить его)

и что множество людей под ними ударилось в панику. Если она запаникует, они с Юным Рембрандтом окажутся в большой беде.

Но я не стану. Не за тем я утром выбралась из смертельной ловушки, чтобы удариться сейчас в панику. Черта с два.

Она потянулась вниз и взяла одну руку Патрика — свободную от картинки. Рука была очень холодной.

— Думаешь, ангелы снова придут спасти нас, мама? — спросил он чуть дрожащим голосом.

— Не-а, — сказала она. — Думаю, на этот раз нам придется справиться самим. Но мы сможем. Я хочу сказать, ведь с нами сейчас все в порядке, верно?

— Да, — кивнул он, но прижался к ней крепче. Она пережила страшное мгновение, когда ей показалось, что он потерял сознание и ей придется тащить его из Общественного центра на руках, но тут он снова выпрямился. — Мои книжки были на полу, — сказал он. — Я не хочу уходить без книжек, особенно без той — про мальчика, который никак не мог снять шляпу. Мы правда уходим, мама?

— Да. Как только люди перестанут бегать вокруг. В коридорах будут гореть лампочки — те, что работают на батарейках, — пусть даже здесь они и вырубились. Когда я скажу, мы встанем и пойдем — пойдем! — по лестнице к выходу. Я не буду тащить тебя, а пойду прямо за тобой, положив руки тебе на плечи. Ты понимаешь, Пат?

— Да, мама. — И больше никаких вопросов. Никакого нытья. Только книжки были вложены ей в руку для сохранности. Картинку он держал сам. Она быстро стиснула его в объятиях и чмокнула в щеку.

Они прождали на своих местах пять минут, пока она медленно считала до трехсот. Не досчитав и до полутораста, она почувствовала, что большинство их ближайших соседей уже ушло. Теперь она уже могла кое-что разглядеть — достаточно, чтобы увериться, что снаружи полыхает огонь, но полыхает он с противоположной стороны здания. Это было очень удачно. До нее доносился пронзительный вой подъезжающих полицейских машин, карет «скорой помощи» и пожарных автомобилей.

Соня встала:

— Пошли. Держись впереди меня.

Пат Дэнвилл шагнул в проход, чувствуя крепко держащие его за плечи руки матери. Он повел ее вверх по ступенькам к тусклым желтым огонькам, отмечавшим коридор северного балкона, и лишь один раз остановился, когда темный бегущий силуэт ринулся им навстречу. Руки его матери крепко стиснули его плечи, и она отдернула его в сторону.

— Чертовы защитнички жизни! — орал бегущий. — Грёбаные самодовольные козлы! Убил бы их всех!

Потом он пропал, и Пат снова стал взбираться по ступенькам. Теперь она ощущала в нем спокойствие и полное отсутствие страха, окатившее ее сердце волной любви, но с примесью какой-то странной темноты. Он был такой необычный, ее сын, такой особенный, но… мир не любит подобных людей. Мир старается выполоть их, как сорную траву из сада.

Наконец они выскочили в коридор. Несколько человек в глубоком шоке бродили туда-сюда с мутными взглядами и приоткрытыми ртами, словно зомби в фильме ужасов. Соня лишь мельком взглянула на них и подтолкнула Пата к лестнице. Через три минуты они вышли наружу, в полыхающую огнем ночь, и на всех уровнях Вселенной как Случайные, так и Целенаправленные сущности вернулись на предназначенные им маршруты. Миры, на одно мгновение дрогнувшие на своих орбитах, вновь обрели равновесие, и в одном из этих миров, в пустыннейшей из всех пустынь, человек по имени Роланд перевернулся на другой бок в своем спальном мешке и снова крепко заснул под чужими и незнакомыми созвездиями.

На другом конце города, в Страуфорд-парке, дверь туалета с табличкой ДЛЯ МУЖЧИН распахнулась. Лоис Чэсс и Ральф Робертс вылетели оттуда в пелене дыма, крепко сжимая друг друга в объятиях. Изнутри раздался грохот удара самолета «чероки» об асфальт, а потом шум взрыва «пластика». Сверкнула яркая белая вспышка, и синие стены туалета вспучило, словно какой-то великан врезал по нему кулаками. Секундой позже они вновь услышали тот же взрыв, на этот раз докатившийся до них с открытого пространства. Второй вариант был послабее, но… какой-то более реальный.