Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

Ни в какие камни в почке не верю. В 40 г. у тебя это было следствием гриппа, м. б. и теперь… тоже? Не знаю, принимала ли ты, упрямица, антигриппал.

И не бойся моего «влияния» писательского. У тебя — _в_с_е_ свое. Никто тебя не упрекнет. У тебя свой мир, хоть и много общего с моим: из одного мы истока, одной закваски. Помни, что _в_с_е_ — и великие! — всегда были под чьим-нибудь влиянием, — и это проходило, ибо у них было _с_в_о_е. Как и у тебя. Почему это — «стала (ты) рассказ править, а пришлось все перечеркнуть»?! Из «тона» — ритма, что ли, выпала? Детка моя, не _з_а_т_и_р_а_й_ рассказа, — как вылилось — так и довольствуйся, потом все придет. Не старайся, чтобы «красивей» вышло. А чтобы — _п_р_о_щ_е! Будь я с тобой — ты бы с пол-слова все поняла. Да ты и так поймешь, ведь ты — умней всех! Глу-пая моя, — умней всех!!! Поверь же мне. Ты, знаю, в говении, _т_а_к_ дала от твоего сердечка, как никто еще не давал и никогда не даст. Я — _з_н_а_ю.

Жду твоего рассказа. О-чень жду. О-чень.

В воскресенье был в Медонске. Очень радушно принимали. Но, милочка… да этот «убогий»-то… он ведь оба флакона духов оставил! Идиотство. У них карманы глубокие, ну — кто у него отнял бы! Так это меня расстроило… И бананы, и чернослив — оставил, нарочитый! И… бисквитики с сюрпризом! Как нарочно: самое мое для тебя — и не взял! Бретонские крепы надо есть, подсушив, чтобы ни в коем случае не были отсырелые, тогда они не годятся. Я тебе себя в сюрпризе посылал, средний портрет. Ну, хорошо: я пересниму портрет 36 г. рижский — все говорят — «самый удачный», — снимал знаток-любитель. Кстати, не этот ли портрет у Сережи? Я сижу, почти анфас, лицо _т_я_ж_е_л_о_е, в думах. Получила ли «москвича в шубе»? А послать тебе фотографию — это «на розовой воде», мой артист-фотограф _н_е_ сумел.

Завтра пойду к мефимонам, — они повторяются на Крестопоклонной в четверг. А на пятой хочу послушать Величание — в пятницу — «Похвалы Пресвятой Богородицы». Чудесное пение!.. В субботу, 7-го, был на выносе Животворящего Креста. За тебя молился. Так люблю это обещающее — «Кресту Твоему…»654. И так мне грустно за тебя — и в церковь-то нельзя! Ведь это такое для тебя лишение, Олёк… ведь для тебя Храм — самое нужное леченье! С тобой бы, рука с рукой… — перед Господом, сердце открыть, — какой восторг, Оля! Ми-лая… светлая моя… мы дождемся… придет день — дождемся. Я так верю, я хочу верить. Почему-то мне кажется, что война скоро кончится. Ну, а где же «Голландская империя»655? Отныне — _н_и_г_д_е. Вековые плантаторы, снимавшие сливки, — набивавшие сундуки чужим добром… — плохо лежало! — приведены к их знаменателю. И… — кем же?! Азией. Азия постояла за себя. Закон Правды применен на наших глазах. Ты подумаешь, что это я — от раздражения? что не люблю «голландского»? Нет. Правда, голландский сыр мне никогда особенно не нравился, но какао я и теперь люблю, и печку голландку предпочту электрическому радиатору. Я радуюсь… Правде. Такую Правду увидят и Альбион с бывшей страной индейцев — я всегда любил индейцев, но… не американцев. Полу-чат..! Я рад, что сбивается спесь с гордых, снимают лишнюю шкурку с толстокожих, хоть тут, м. б. и некоторые интересы и нетолстокожих пострадают… — но — «круговая порука ответственности» _ж_и_в_а: ты совершил… так — помни! — за _э_т_о_ — и… _в_с_е_м. Значит: не греши, помни о… сугубой ответственности, под-расти!!! морально. Вот — философия полк. Шеметова, — он же сумасшедший дальше в «Это было». Об этом м. б. и в «Путях» будет сказано. Только смотря _т_а_к, можно примириться с «несправедливостью» (еще римский Сенека656 ставил этот —?): по виду-то страдают ма-ленькие! Нет, приходит срок — и отливается сугубо — и… не-маленьким. В этом великая Правда, Божия. Для Господа нет ни больших, ни маленьких. Да, страдание… _з_д_е_с_ь… — и _э_т_о_ — новое доказательство того, что _з_д_е_ш_н_и_м_ _н_е_ кончается. Будет — тамошнее. Вот _т_о_г_д_а_ — _к_а_к_-то — и возмерится, итог будет подведен. И все воспоют: «Слава Правде Твоей, Господи!»

Рад был умному письму мамы. Она — удивительно чуткая. Она понимает наши отношения. И не находит нужным вмешиваться. Это ее ответ на мой вопрос — как мне вести себя в отношении тебя, ибо я томлюсь порой, что много смуты, м. б., внес в душу твою, Оля. Но ведь и _с_в_е_т_л_о_г_о_ оба мы нашли, не правда ли? Теперь, если бы — вдруг, _б_е_з_ _т_е_б_я…?! Да это — тьма беспросветная для меня… и — для тебя, Олюша, да? Ведь в наших чувствах друг к другу… разве греховное? я нежно, молитвенно о тебе мечтаю, в мечтах ласкаю. _Л_ю_б_л_ю_ тебя!!!

Олечка, вот уж и весна… и тихо-грустно мне, вдали от любимой. Будем жить верой в благой исход _в_с_е_г_о. Будем надеяться, Оля. Ты будешь сильной, здоровой. Ты будешь жить, писать, — это твоя _с_у_д_ь_б_а. Ты должна жить, и ты, ты только… возьмешь заботу о моих книгах. Я _т_а_к_ хочу. Я так прошу тебя. Не падай духом: я с тобой, каждый миг с тобой, возле тебя, Оля, — мое сердце, моя _в_о_л_я_ — «Оля, ты будешь, ты должна быть сильной, здоровой, радостной». Гони от себя черные думы, тревоги. Мы свидимся. Ах, как бы по душе тебе было у меня, я это чувствую. Всем у меня нравится — легко, светло, уютно. Я повесил много фотографий, я повесил к образам Олю на смертном ложе, прикрыл крепом. Она — ну… будто спит. Над ней Богоматерь, Федоровская икона657. Сбоку — Сергий преподобный, Пантелеймон658. Распятие. И — Храм Христа Спасителя. Недалеко — картинка: Пасхальный стол. Олёк мой, я пошлю тебе на Св. день красное яичко, — в письме, присланное мне из Иерусалима митрополитом — тогда архиепископом Анастасием659, моим другом по переписке. Оно лежало на Св. Гробе. На нем сухая травка Св. Земли. Оно лежало сколько лет у меня, в Библии. Ждало тебя. Я верю, что оно дойдет, — никто не вынет эту священную вещицу. Целую тебя, дружка моя, царевна моя светлая… моя больнушечка! И крещу, и лелею в сердце. Я счастлив, что мое бедное письмо от 24 сделало тебя радостной. Светись же, голубка моя, пой… Господа пой, и Ваню помни, Ванятку твоего, моя единственная,