Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

В октябре сомнения Суворова на счет его назначения против Французов рассеялись, хотя войной все еще не спешили, ведя переговоры с Англией. Усердный Хвостов всюду рыскал, всех расспрашивал, обо всем разузнавал и в результате сообщил дяде успокоительное известие. Он узнал от австрийского посланника Кобенцеля, что император требует именно Суворова, и никого другого не возьмет. Хотя графа Валериана Зубова произвели в генерал-аншефы, продолжал Хвостов, но брат его Платон очень раздосадован и обижен, что тот его в чинах догнал, и против Французов Валериана Зубова не пошлют, как ни стараются об этом некоторые. Слух ходил о назначении туда Дерфельдена, но Безбородко говорил ему, Хвостову, что это вздор и что если война состоится, то пошлют никого другого, как Суворова. Государыня к Суворову непоколебимо милостива и в его способностях настолько уверена, что никакого противуположного внушения не примет. Хвостов писал правду, и дело это приобрело такую известность, что в Пруссии начались вооружения, в смысле демонстрации в пользу Франции, которые однако же Екатерину не испугали.

Начались приготовления по указаниям военной коллегии, высочайшее же повеление на имя Суворова все еще не последовало. Назначено какие войска пойдут в поход, приказано их укомплектовывать, ставить на военную ногу и подготовлять все остальные предметы военной потребности. Суворов приказал из остающихся полков выбирать в выступающие самых лучших людей, а в кавалерийских и лошадей; хилых же и ненадежных, назначенным в кампанию частям сдавать в остающиеся на месте. Укомплектование и другие приготовления шли быстро под зорким его взглядом; многие полки были уже готовы, когда о выступлении не шла еще и речь. Посыпались на Суворова кучи просьб от желавших отправиться к кампанию; он написал Хвостову, что просится генерал-аншеф князь Волконский и генерал-поручик Апраксин, что он не прочь, если чрез это не отстраняется Дерфельден. Потребовав к себе провиантмейстера, полковника Дьякова, он приказал ему привести подвижные и запасные магазины в полное комплектное, исправное состояние и пригрозил в противном случае повесить его, Дьякова, на первой осине, пояснив: «ты знаешь, друг мой, что я тебя люблю и слово свое сдержу». Пока он таким образом» готовил свои войска к походу, в Петербурге, в начале ноября, заготовлялся на его имя рескрипт. В нем значилось, что «составляется армия для отправки за границу, как на помощь союзникам, так и для охранения прав и безопасности империи нашей»; армия эта поручается начальству Суворова; формируется она, по особому расписанию, из войск Суворова, Румянцева и Репнина, численностью в 51,094 человека, с 8 генерал-майорами, 3 генерал-поручиками и 1 генерал-аншефом. Войска должны быть совершенно готовы к выступлению на Краков не позже 4 недель; в свое время последует повеление с подробным наставлением о времени выступления, куда идти и проч., во ожидании чего войска должны быть укомплектованы по штатам военного времени; о ходе укомплектования и о времени, когда все может быть готово — доносить и наблюсти, «чтобы полки имели полное число воинов не на одном показании полковых командиров, но все бы они находились под знаменами в действительном строю». Но этот проект рескрипта так и остался проектом: в ноябре Екатерина скончалась, и вступивший на престол Император Павел отменил отправку войск за границу 11.

Так лопнула надежда Суворова — померяться с новым противником, который уже несколько лет, к общему недоумению, вел с коалицией неравную борьбу счастливо и успешно. Суворов мог утешаться тем, что произошло это не по его вине; но относительно персидской экспедиции не было у него и такого утешения. Она вызвана была желанием — не давать Австрийскому императору вспомогательный корпус войск или денежную субсидию, что следовало сделать на основании заключенного с ним трактата, если Россия не будет иметь на руках своей войны. Экспедиция обещала выгоду — утвердить русское владычество на берегах Каспийского моря, чего добивался Петр Великий, а местные смуты давали для войны достаточно поводов. Официальною целью похода было наказание Шейх-али-хана дербентского и Агу-Магомет-хана, за их неприязненные поступки против России. Цель эта, и даже занятие Испагани, в Петербурге казалась очень легкою; Валериан Зубов хвастал, что доберется до Испагани не позже сентября; участники экспедиции заранее распределяли между собою щедрые награды. Вся черная подготовительная работа возложена была на командующего Кавказским корпусом, генерал-аншефа Гудовича; во время военных действий ему предстояла тоже второстепенная, но самая трудная роль, — забота о продовольствии и заведование тылом, — хотя он был старше чином Зубова, годился ему чуть не в деды по летам и считался в числе самых заслуженных генералов. Вообще вся обстановка отзывалась придворными, закулисными соображениями и расчетами; нахождение у трона малоспособного, честолюбивого временщика просвечивало во всем. Только этим и можно объяснить тот изумительный факт, что вместо отказавшегося от экспедиции победоносного 66-летнего фельдмаршала, имя которого составляло военную гордость России, главное начальство было поручено 25-летнему юноше, без опытности, без обнаружившегося в чем либо дарования и без заслуг, если прикинуть к нему общую мерку, которою меряют всех. Командование в последнюю Польскую войну небольшим авангардом, грабительства и насилия, да оторванная неприятельским ядром нога, — вот в сущности все, что показала бы эта мерка.

Подробности дела — как и почему Суворов отказался от экспедиции, остаются неизвестными, но едва ли может быть сомнение, что его уговорили Зубовы. В переписке его с Хвостовым читаем, что они еще в Варшаву подсылали к нему майора Цылова, для отговаривания от персидской экспедиции; затем находим упрек, что Николай Зубов сделал его, Суворова, «ослушником воли монаршей». Уговорить Суворова было не трудно, особенно таким людям, как Зубовы, да еще при туманных политических обстоятельствах начала 1796 года. Потом его брало раздумье, а по временам и раскаяние, и потому он с горьким чувством следил за ходом экспедиции. Официально дело шло как нельзя лучше, а в действительности приобретаемые успехи совсем не стоили средств и жертв, на них затрачиваемых. Эта оборотная сторона медали была очень хорошо известна публике, но только, как всегда бывает, официальные прикрасы и умолчания служили поводом к преувеличению дурных слухов. Такими темами служили неудачный штурм передовой дербентской башни, истребление отряда подполковника Бакунина, падеж волов, недостаток продовольствия, развившиеся от употребления фруктов болезни, вредные особенности климата, большое число беглых, просьба Гудовича об увольнении его от командования на линии и пр. Взятие Дербента, занятие Баку, производство Валериана Зубова в генерал-аншефы — не разубеждало неверующих, ибо во всем этом звучала фальшивая нота, и пристрастие высшей правительственной сферы к молодому полководцу кидалось в глаза. Если в одном из своих писем к Гримму, Екатерина проводила параллель между военными действиями Зубова и Петра Великого, к резкой невыгоде последнего, без соображения условий прошедшего и настоящего времени, то каким же восхвалениям Зубова не было места при дворе, и кого эти дутые панегирики могли обмануть? 12.