Земля обетованная - Барак Обама
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже подписав закон о реформировании индустрии кредитных карт, я согласился со своей командой, что после кризиса у нас появился уникальный шанс добиться большего прогресса на фронте защиты прав потребителей. Так случилось, что профессор права Гарвардского университета и эксперт по банкротству Элизабет Уоррен предложила идею, которая могла бы оказать то воздействие, которое мы искали: новое агентство по защите потребительских финансов, призванное укрепить лоскутное одеяло уже действующих нормативных актов на уровне штатов и федеральном уровне и оградить потребителей от сомнительных финансовых продуктов так же, как Комиссия по безопасности потребительских товаров не допускает появления на прилавках некачественных или опасных потребительских товаров.
Я был давним поклонником творчества Уоррен, начиная с публикации в 2003 году ее книги "Ловушка двух доходов", в которой Уоррен и ее соавтор, Амелия Тяги, представили острое и страстное описание растущего давления, с которым сталкиваются работающие семьи с детьми. В отличие от большинства ученых, Уоррен продемонстрировала дар переводить финансовый анализ в понятные простым людям истории. За прошедшие годы она стала одним из самых эффективных критиков финансовой индустрии, что побудило Гарри Рида назначить ее председателем комиссии Конгресса, контролирующей программу TARP.
Тим и Ларри, очевидно, были менее очарованы Уоррен, чем я, поскольку каждый из них неоднократно выступал в ее комитете. Хотя они оценили ее ум и одобрили ее идею создания агентства по защите потребительского финансирования, они воспринимали ее как своего рода трибуна.
"Она очень хорошо умеет делать выстрелы в нас, — сказал Тим на одной из наших встреч, — даже когда она знает, что нет никаких серьезных альтернатив тому, что мы уже делаем".
Я поднял глаза в насмешливом удивлении. "Ну, это шокирует", — сказал я. "Член комитета по надзору играет на публику? Рам, ты когда-нибудь слышал о таком?".
"Нет, господин президент", — сказал Рам. "Это возмутительно".
Даже Тиму пришлось улыбнуться.
Процесс проведения реформы Уолл-стрит через Конгресс был не менее трудоемким, чем наши приключения с Законом о доступном здравоохранении, но он не привлек к себе столько внимания. Отчасти это было связано с предметом обсуждения. Даже члены Конгресса и лоббисты, намеревавшиеся убить законодательство, держались в тени, не желая выглядеть защитниками Уолл-стрит так скоро после кризиса, а многие тонкости законопроекта были слишком заумными, чтобы вызвать интерес в популярной прессе.
Один из вопросов, который привлек внимание заголовков газет, касался предложения бывшего председателя Федеральной резервной системы Пола Волкера запретить банкам, застрахованным FDIC, торговать на собственных счетах или управлять собственными хедж-фондами и частными инвестиционными компаниями. По словам Волкера, подобное положение предлагало простой способ восстановить некоторые пруденциальные границы, которые были установлены Глассом-Стиголлом вокруг коммерческих банков. Не успели мы оглянуться, как наша готовность включить "правило Волкера" в наше законодательство стала для многих левых лакмусовой бумажкой, определяющей, насколько серьезно мы относимся к реформе Уолл-стрит. Волкер, ворчливый, курящий сигару экономист ростом метр восемьдесят семь по образованию, был маловероятным героем для прогрессистов. В 1980 году, будучи председателем ФРС, он поднял процентные ставки в США до беспрецедентных 20 процентов, чтобы сломить бушевавшую тогда в Америке инфляцию, что привело к жестокой рецессии и 10-процентной безработице. Болезненное лекарство ФРС возмутило профсоюзы и многих демократов того времени; с другой стороны, оно не только усмирило инфляцию, но и помогло заложить основу для стабильного экономического роста в 1980-х и 90-х годах, сделав Волкера почитаемой фигурой как в Нью-Йорке, так и в Вашингтоне.
В последние годы Волкер стал резко критиковать худшие проявления эксцессов Уолл-стрит и приобрел несколько либеральных поклонников. Он поддержал мою предвыборную кампанию, и я оценил его советы настолько, что назначил его председателем консультативной группы по экономическому кризису. С его бесцеремонным поведением и верой в эффективность свободного рынка, а также в общественные институты и общее благо, он был чем-то вроде возврата к прошлому (он бы понравился моей бабушке), и, выслушав его на частной встрече в Овальном кабинете, я убедился, что его предложение по ограничению торговли собственными средствами имеет смысл. Однако, когда я обсудил эту идею с Тимом и Ларри, они отнеслись к ней скептически, утверждая, что это будет сложно администрировать и что это может повлиять на законные услуги, которые банки предоставляют своим клиентам. Для меня их позиция показалась неубедительной — один из немногих случаев за время нашей совместной работы, когда я почувствовал, что они симпатизируют перспективам финансовой индустрии больше, чем того требовали факты, — и в течение нескольких недель я продолжал давить на них по этому вопросу. В начале 2010 года, когда Тим начал беспокоиться, что темпы реформы Уолл-стрит начинают снижаться, он, наконец, рекомендовал нам включить версию правила Волкера в наш законодательный пакет.
"Если это поможет нам добиться принятия законопроекта", — сказал Тим, — "мы найдем способ сделать так, чтобы это сработало".
Для Тима это была редкая уступка политической оптике. Экс и Гиббс, которые засыпали мой почтовый ящик опросами о том, что 60 процентов избирателей считают мою администрацию слишком дружелюбной по отношению к банкам, были в восторге от этой новости; они предложили объявить о предложении в Белом доме с участием Волкера. Я спросил, поймет ли широкая публика столь непонятное изменение правил.
"Им не нужно это понимать", — сказал Гиббс. "Если банкам это не нравится, они решат, что это, должно быть, хорошо".
Когда основные параметры нашего законодательства были определены, помощь в его принятии выпала на долю председателя комитета по финансовым услугам Палаты представителей Барни Франка и председателя банковского комитета Сената Криса Додда, оба двадцатидевятилетние ветераны Конгресса. Они были маловероятной парой. Барни прославился как либеральный фанатик и первый член Конгресса, открыто признавший себя геем. Его очки с толстыми стеклами, растрепанные костюмы и сильный джерсийский акцент придавали ему рабочую атмосферу, он был жестким, умным и знающим, как никто другой в Конгрессе, с язвительным, быстрым остроумием, которое делало его любимцем репортеров и головной болью для политических оппонентов. (Барни
