Телохранитель для мессии (Трилогия) - Юлия Морозова

Хозяин замка тоже задумчиво поглядывал в мою сторону, правда, делал он это, не скрываясь. Взгляд у него был подозрительно приценивающимся. Когда мы с Верьяном вышли к ужину при полном параде, лэрд Илиш почти не выказал удивления, за сердце не схватился – выдержка у него была под стать сыновней. Бурной радости мы тоже не дождались. Оттис буднично прижал сына к груди, морщась от боли, преклонил передо мной колено, после чего предложил пройти к столу. Я ни на мгновение не обольщалась: отец Верьяна про себя прикидывал, кому и за сколько продать столь бесценную гостью. Ему надо было решить, посылать ли весточку Императору или рискнуть и собрать Совет Севера.

Верьян, как и положено раскаявшемуся блудному сыну, сидел подле отца. Парень был тих, скромен и благопристоен. И в отличие от меня – одет с иголочки. А еще бесстыдно красив. Как это я раньше не замечала его красоты?

«Видимо, прекрасного горгона расколдовал поцелуй Императрицы». Не язви, гастрит будет.

– Сыграйте что–нибудь, – неожиданно для себя попросила я девушку и тут же прикусила свой болтливый язык, некстати вспомнив самодеятельность баронессы Лешеро. Госпожа Ольхеза рю Яандер обладала замечательно громким голосом. К сожалению, при этом она была начисто лишена музыкального слуха.

– Нет–нет, что вы, Ваше Величество. – Соунник смутилась и покраснела. – Мне неудобно. Вы из вежливости меня просите…

– Просить из вежливости – это у нас к Верьяну, – ободряюще улыбнулась я. – А я действительно хочу послушать, как вы поете.

– Но я даже не знаю, что вам исполнить… – Она беспомощно посмотрела на наемника.

Тот пожал плечами.

– Какая–нибудь слезливая баллада вполне подойдет. – Великодушию младшего Илиша просто не было предела.

Я сердито хмыкнула, Верьян очаровательно улыбнулся, а лейди Соунник взяла первый аккорд, чтобы спеть песню. Про меня.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Поманит ли западный ветер тебя?

В мужья посулит самого короля,

И тронный зал, и шепот интриг,

Величие власти и зависть других.

Одарит богатством, почетом, войной,

И в трудное время ты станешь вдовой.

Падет ли столица, отступят войска?

История все сохранит до конца.

Нагрянет ли ветер восточных земель,

Закружит беспутства и лжи карусель?

Под звездное небо бродяг заведет

И сердце навеки тебе разобьет.

Пойдешь за другого и будешь верна…

Семейный очаг и детишек толпа…

Ты будешь и долго и счастливо жить

И к старости сможешь то небо забыть.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Пусть южные ветры ударят в набат,

Когда паруса поднимает пират.

Лишь море решает судьбу корабля.

Послушайся ветра и встань у руля.

Надейся на случай и верь маякам

И радуйся моря соленым дарам,

И каждому шторму, и каждой волне,

Что южные ветры пророчат тебе.

А север предложит холодную сталь,

Горячих коней и закатную даль,

И правое дело, и верных друзей,

Жестоких врагов и сверканье мечей.

Там сердце споткнется о брошенный нож,

И стоном последним ты губы сожмешь.

Отдашь свою жизнь, чтобы спасся другой…

В балладах такое зовется – ценой.

Как сложится все, и что скажут потом,

Не знаю, но выбор всегда за тобой.

Ты хочешь узнать, что же там впереди?

Так много дорог, что их все не пройти.

Хотя нет, конечно, эта песня – не про меня. И как раз осознание этого стало болезненным. То, о чем пелось, могло бы произойти со мной, но мне никогда не хватило бы силы духа выбрать такую жизнь…

Хозяин замка тяжело закашлялся, возвращая меня к действительности.

– Прошу прощения, Ваше Величество. Я весьма скверно себя чувствую. – Дождавшись моего разрешающего кивка, Оттис поднялся, протягивая здоровую руку наемнику. – Верьян, проводи меня.

Наемник почтительно подставил локоть, чтобы отец смог опереться. Такой умилительной группой они вышли из залы. А я, коварно пользуясь их отсутствием, обратилась к лейди Соунник:

– Вы чудесно поете, Соунник. Ничего, что я называю вас по имени?

Девушка смутилась:

– Ваше Величество, что вы такое говорите…

– Слова. – Покровительственная улыбка.

– Да–да, конечно, – совсем смешалась Верьянова племянница. – Как вам будет угодно…

– Соунник, вас не затруднит выполнить одну мою небольшую просьбу?

Она удивленно воззрилась на меня.

– Смогу ли я… – залепетала девушка.

– Сможете. – Категоричность, смягченная улыбкой. – Без сомнения. Но об этом позже, а пока сыграйте еще.

– А что?

– Я полностью доверяю вашему вкусу.

Откинувшись в кресле и полуприкрыв глаза, я вслушалась в музыку. Покачиваясь на волнах наигрываемой Соунник мелодии, мне было легче отрешиться от происходящего.

В данный момент нельзя позволить Верьяну никакой самодеятельности. Если он собирается меня предать (а он наверняка собирается!), я как минимум должна быть в курсе происходящего.

Мои пальцы захватили невидимую силовую нить, вьющуюся вокруг правого запястья, и осторожно потянули. Чуть помедлив и собирая решимость, как перед прыжком в воду, я нырнула в Межмирье, выпадая из собственного тела.

* * *

Расстояния и размеры здесь условны, тонкая нить вполне может обернуться потоком, стоит лишь сместить восприятие. Не слишком широким: связь слаба – срок договора на исходе. Я ныряю в силовой ручей нити и отдаюсь на волю течения. Первой я чувствую Эону – клубок махровых сомнений, мягкой неуверенности и цветной мечтательности. Стараясь не заблудиться в этом сплетении, следую за нитью дальше – к жесткой целеустремленности и структурированной расчетливости Верьяна, которые ощущаются мной, как нагромождение геометрических фигур. Нить оплетает их, устремляясь к центру, где в колодце сущности горгона пузырится черно–зеленая жидкость. Стараясь не думать, что может случиться, если меня затянет в эту вязкую муть, я отделяюсь от потока и растекаюсь на поверхности приглянувшегося мне куба, прислушиваясь к гулко разносящимся здесь голосам…

– Есть серьезный разговор, сын.

– У вас других ко мне не бывает… отец. – Верьян хочет, чтобы в голосе прозвучала издевка, но та уступает место горечи.