Неофициальная история крупного писателя - Чэнь Мяо

— О, я сам достоин смерти, я снова совершил страшное преступление! — взвизгнул писатель, обхваты­вая руками готовую расколоться голову.— На моем счету слишком много преступлений, но я искуплю их, обязательно искуплю, я буду молить верховную ру­ководительницу о прощении, я достоин смерти, тысячу раз достоин!..

Всю оставшуюся дорогу Чжуан Чжун каялся в своих грехах, да и в Пекине никак не мог найти себе покоя. Он вспомнил, что в начале культурной революции думал о «небесных сетях», которые захватывают даже самых заслуженных людей, и сердце его тревожно забилось. Ведь Цзян Цин как раз и держит в руках эту небесную сеть!.. Стоило ей сказать слово, и слетел крупный военачальник; другое слово — упрятали в тюрьму члена Политбюро; третье слово — сослали заместителя премьера... А сейчас я стал пленником этой страшной женщины! Быть рядом с ней — все равно что водиться с тигром. Одного ее звука достаточно, чтобы погубить меня. О, небо! С воплем он повалился на кровать.

Пришел Вэй Тао. Кто-то сказал ему, что Чжуан целыми днями кается, уж не рехнулся ли он? Вэй холодно усмехнулся:

— Пусть себе кается. Сейчас для этого самое подходящее время.— С непроницаемым, как железо, лицом он приблизился к кровати Чжуан Чжуна. — Скажи честно, выступал ли ты против верховной руко­водительницы? Говори! Если скажешь, она отнесется к тебе как прежде, снова будет доверять тебе. Не бойся, юлить бесполезно. Ну, выступал ты против верховной руководительницы?

Перед глазами Чжуан Чжуна словно вспыхнул огонь. В сверкающих языках пламени встала сумасшедшая старуха из детства — с распущенными волосами, жел­тым сморщенным лицом. Она тянула свои грязные худые руки прямо к нему, желая вырвать его сердце, проглотить его печень. Внезапно на фоне старухи появилась Цзян Цин, теперь уже нельзя было разли­чить, кто из них кто. Писатель старался отогнать от себя этих призраков, но они не исчезали. Тогда он вскочил и с диким криком «Привидения!» бросился к закрытому окну, начал стучать в него кулаками, стекло разбилось, кровь залила ему все руки, а он про­должал кричать.

Чжуан Чжуна отвезли в больницу.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

У писателя нашли благородную болезнь, но в один прекрасный день он получил чудодейственное лекарство, и все недуги как рукой сняло

Врачи спорили, чем болен Чжуан Чжун. Одни говорили, что у него психическое расстройство, выражающееся в неумении объективно оценивать события и в стремле­нии постоянно винить себя. Этот комплекс вины за­ставлял его все время каяться в разных преступлениях. Другие возражали, говоря, что он настоящий пролетар­ский революционер, пламенный защитник центрального руководства, который из-за своей высокой нервной чувствительности безжалостно отметает все действия реакционеров и обличает не только собственного брата и жену, но даже самого себя... Это была дискуссия между естественными и общественными науками, а кто здесь был прав, я со своим уровнем знаний не берусь судить и могу лишь честно описывать поступки нашего героя.

После того как Чжуан Чжуна доставили в больницу, он проспал двое суток подряд, потому что врачи дали ему успокоительного, стремясь заставить его воз­бужденный мозг немного отдохнуть. Сначала он чувст­вовал себя так, будто карабкался по горам и преодо­левал речные потоки, а вволю выспавшись, ощутил в голове удивительную легкость и ясность. Очень скоро ему начало казаться, что он уже поправился и вновь способен вершить великие дела. Но тут — почему это вдруг случилось, я опять же не берусь судить — ему пришла мысль, стегнувшая по его сердечным ранам, точно железным прутом. Все, что произошло с ним несколько дней назад, снова нахлынуло на него, и он сразу стал серьезным, грустным, печальным. Упреки верховной руководительницы, суровые расспросы Вэй Тао, еще не признанные ошибки — все слилось в нечто черное и мрачное, и он никак не мог избавиться от это­го дьявольского наваждения. Говоря об этом, я испыты­ваю стыд, потому что меня, чего доброго, заподозрят в преступном желании «писать правду» или в стремле­нии выпячивать отрицательные стороны действитель­ности, которые низводят нашего необыкновенного героя до уровня «среднего человека». Но тут уж я ничего не могу поделать и готов принять все эти обвинения, мне от них никуда не деться.

Горы и реки следуют одна за другой,Буйно растут деревья и травы,Кажется, что впереди нет пути,И вдруг появляется деревня.

Так и перед Чжуан Чжуном неожиданно открылся новый путь: к нему в больницу по приказанию самой верховной руководительницы пожаловал Вэй Тао. От­кровенно говоря, увидев его, писатель обомлел, заволно­вался и чуть не вскрикнул от страха. Но Вэй Тао весь сиял улыбками, приветливостью и искренностью. Он сел перед постелью Чжуана и ласково проговорил:

— Мне только что звонила верховная руководитель­ница и просила передать тебе самый теплый привет. Она очень беспокоится о твоем здоровье и желает тебе скорее поправиться. Еще она сказала, что товарищ Чжуан Чжун написал важную статью о революцион­ных образцовых пьесах, сам участвует в их создании, поэтому вне зависимости от того, напишет ли он что-нибудь еще, его заслуги невозможно зачеркнуть.— Он раскрыл портфель и вынул оттуда книгу.— Это тебе подарок от верховной руководительницы!

Чжуан Чжун обеими руками принял книгу — она оказалась поэтической антологией. Сердце его вспыхну­ло от благодарности, глаза увлажнились, рот раскрылся, но он долго не мог произнести ни слова. Какая гуман­ность, какая добродетель! Если бы старый обычай земных поклонов еще существовал, писатель непременно упал бы на колени и стал биться головой об пол. В этот момент ему особенно смешным и позорным показалось то, что однажды верховная руководительница слилась в его сознании с сумасшедшей старухой. Это ужасная, не­простительная ошибка, хотя она и была мимолетной! Он достоин за нее не одной, а десяти тысяч смертей. И писатель пробормотал:

— Я виноват, виноват, я обманул ожидания нашей руководительницы, недооценил ее заботу обо мне!

Вэй Тао произнес еще немало приятных слов, все они ласкали Чжуану душу, но, когда посетитель ушел, Чжуан снова заколебался: правду ли говорил тот или нет? Что произошло с тех пор, как он меня допра­шивал? Не обманывают ли они меня, не дурачат ли? Он вспомнил свой самый первый визит к Цзян Цин, когда она ругала режиссера с каким-то подозрительным лицом и руководителя кинематографии, который ее всегда сердил. Чжуан еще тогда подумал, что он ни за что не уподобится этим людям, а пойдет по пути Вэй Тао. Действительно, Вэя она иногда ругает, даже бьет, но все-таки любит. И меня любит; можно сказать, нуж­дается во мне.

Найдя такое благополучное объяснение, он при­ободрился, сел и, положив на тумбочку лист бумаги, написал такое почтительное письмо:

«Глубокоуважаемая верховная руководительница!

Сегодня товарищ Вэй Тао приходил в больницу и принес мне от вас теплый привет и драгоценный пода­рок, за которые я вам безмерно, до слез признателен. В моих ушах все время стоит ваш голос, и я не знаю, как мне выразить охватившее меня возбуждение. Если тысячи, десятки тысяч слов соединить в одну фразу, то я скажу, что желаю вам здоровья и долголетия, долго­летия и здоровья.

Ваша милость высока, точно горы, а о моем пустя­ковом недуге не стоит и говорить. Я намерен как можно скорее выписаться из больницы и вновь воспринимать ваши наставления, выполнить славную творческую задачу, которую вы мне поручили. Я мечтаю вечно быть крохотным солдатом под вашим знаменем и отдать вам всего себя.

Еще раз примите мои искренние пожелания. Разре­шите выразить самое горячее уважение к великой пролетарской культурной революции!

Чжуан Чжун.

30 декабря 1975 г.».

Едва он закончил это послание, как принесли письмо от жены, в котором говорилось:

«...Получил ли ты мое прошлое письмо? Ты давно не писал, а у меня левое веко дергается. Мама говорит, что правое веко дергается к счастью, а левое — к несчастью. Может, ты действительно на чем-нибудь попался? Я хо­дила на твою прежнюю работу, чтоб получить за тебя зарплату, так они там все шептались, похоже, что тебя ругали. Я расслышала только, что ты не ту задницу лижешь и что «подковали ослиное копыто лошадиной подковой». Не понимаю, что это значит. Но сердце у меня все время замирает, так что поскорей напиши...»

Чжуан Чжун вспыхнул от гнева, взял еще один лист бумаги и написал — правда, не жене, а в союз писа­телей своей провинции:

«...Врачи велели мне не волноваться, даже не радо­ваться излишне, поэтому я напишу вам обо всем как можно спокойнее.

Вы знаете, что я уехал в столицу по приказу цен­трального руководства и участвую в создании образцо­вых революционных пьес. От переутомления я заболел, и ответственные работники отдела культуры поместили меня в клинику. Только что товарищ Вэй Тао навестил меня от имени центрального руководства, которому я очень благодарен за заботу обо мне.