Корабль, сокрытый в земле - Стивен Кинг

— Это скорее приятельница, — машинально ответил Гарденер. Он массировал правый висок свободной рукой.

— И хорошенькая?

— Симпатичная. Правда, не сногсшибательная. — Внезапная мысль, нелепая, но совершенно определенная — Бобби в беде — пронеслась в его сознании стремительно, как бильярдный шар по зеленому сукну стола. И также быстро исчезла.

3

Он медленно прошел к стулу и сел, массируя теперь оба виска. Атомки. Конечно, это были атомки. Что еще? Если это не был Чернобыль, это был бы Сибрук, если это не был Сибрук, это был бы Тримайл-Айленд, и если это не был Тримайл-Айленд, это был бы Янки в Уисказет или, что могло случиться на заводе Хэнфорда в штате Вашингтон, если бы никто вовремя не заметил, что использованные стержни, сложенные снаружи в неподготовленной канаве, готовы взлететь в небо.

Сколько случаев могло бы быть?

Выработавшие топливо стержни, сваленные в большие горячие кучи. Они думали, что проклятье Тутанхамона это хиханьки? Брат! Жди, пока какой-нибудь археолог-двадцать-пятого-века не откопает заряд этого дерьма! Ты пытался рассказать людям о сплошной лжи, о неприкрытой, голой лжи, о том, что атомные электростанции готовы убить миллионы и превратить огромные пространства земли в стерильные и безжизненные. И ты получал взамен пустой вытаращенный взгляд. Ты обращался к людям, жившим то при одной администрации, то при другой, и чиновники, выбранные ими, произносили одну ложь за другой, затем лгали о лжи, и когда та ложь бывала обнаружена, лжецы говорили: "О, боже, я забыл, прошу прощения". И люди, выбравшие их, поступали как христиане и прощали. Невозможно поверить, сколько их было, норовящих действовать так, если не вспомнить, что П.Т.Бернам говорил о необычайно высоком происхождении простолюдина. Они смотрят вам прямо в лицо, когда вы пытаетесь сказать им правду, и сообщают вам, что вы полны дерьма, американское правительство никогда не лгало, не лгать — это то, что сделало Америку великой. "О дорогой Отец, имеются факты, я породил их своим маленьким вопросом, я не могу умолчать, что это был я, и что поделать, я не могу лгать". Когда вы пытаетесь говорить с ними, они смотрят на вас так, будто вы бормочете на иностранном языке. Прошло восемь лет с тех пор, как он почти убил свою жену, и три — с тех пор, как они с Бобби были арестованы в Сибруке, Бобби — по общему обвинению в нелегальной демонстрации, Гард по более специфическому — владение незарегистрированным нелицензированным огнестрельным оружием. Остальные позабавились и разошлись. Гарденер сидел два месяца. Его адвокат сказал, что ему повезло. Гарденер спросил адвоката, знает ли он, что сидел на бомбе замедленного действия и вялил свое мясо. Адвокат спросил, как насчет психиатрической помощи. Гарденер спросил адвоката, как насчет того, чтобы заткнуться.

Но он был достаточно осторожен, чтобы не участвовать больше ни в каких демонстрациях. В любом случае хватит. Он воздержался от них. Они отравляли его. Однако, когда он пил, его мысли неотвязно возвращались к теме реакторов, стержней, замедлителей, невозможности затормозить цепную реакцию, если она началась.

К атомкам, другими словами.

Когда он выпил, его бросило в жар. АЭС. Проклятые атомки. Это было символично, да, конечно, не надо быть Фрейдом, чтобы догадаться: то, против чего он действительно протестовал, был реактор в его собственной душе. Что касается сдержанности, Джеймс Гарденер имел плохую тормозную систему. Там, внутри, сидел некий техник, который страстно желал бы воспламениться. Он сидел и играл всеми дурными переключателями. Этот парень не был по-настоящему счастлив, пока Джим Гарденер не доходил до китайского синдрома.

Проклятые говеные атомки.

Забудь их.

Он пытался. Для начала он пробовал думать о сегодняшнем ночном чтении в Нортистерне — забавная шалость, спонсором которой была группа, называвшая себя Друзьями Поэзии, — название, которое наполняло Гарденера опасением и трепетом. Группы с такими названиями обычно состоят исключительно из женщин, называющих себя леди (в большинстве своем с голубыми волосами, что не оставляет сомнений относительно их возраста). Леди этого клуба предпочитали быть более осведомленными о работах Рода Маккьюэна, нежели Джона Берримена, Харта Крейна, Рона Каммингса или такого старого доброго пьяного психованного скандалиста и бабника, как Джеймс Эрик Гарденер.

Выбирайся отсюда. Гард. Никогда не имей дела с "Поэтическим Караваном Новой Англии". Никогда не обращай внимания на Нортистерн, Друзей Поэзии или суку Маккардл.

Выбирайся отсюда прямо сейчас, пока не случилось что-то скверное. Что-то по-настоящему скверное. Потому что, если ты задержишься, что-то по-настоящему скверное проявит себя. На луне — кровь.

Но будь он проклят, если бы предпочел бежать назад в Мэн, поджав хвост. Кто угодно, только не Он.

Кроме того, здесь имелась сука.

Ее имя было Патриция Маккардл, и, возможно, она была сукой мирового класса, Гард никогда не встречал таких.

— Иисус, — сказал Гарденер и закрыл ладонью глаза, стараясь убрать нарастающую головную боль, зная, что имеется только один род медицины, который смог бы ему помочь, и зная также, что именно этот род медицины может сотворить ту самую по-настоящему скверную штуку.

И также понимая, что это «знание» не даст ничего хорошего вообще, через некоторое время спиртное начало литься, а ураган кружиться.

Джим Гарденер теперь уже в свободном падении.

4

Патриция Маккардл была основным сотрудником "Поэтического Каравана Новой Англии" и его главным тараном. Ее ноги были длинными, но худыми, ее нос аристократическим, но слишком длинным и острым, чтобы считаться привлекательным. Гард однажды попытался представить себе, что целует ее, и был приведен в ужас картиной, которая непрощенно возникла в его мозгу: ее нос не скользил по его щеке, а разрезал ее, как лезвие бритвы. У нее был высокий лоб, несуществующие груди и глаза, серые, как ледник в облачный день. Она вела свое происхождение от прибытия «Мэйфлауэра» к американским берегам.

Гарденер работал раньше на нее, и хлопот было предостаточно. Он участвовал в "Поэтическом Караване Новой Англии", 1988, при довольно страшных обстоятельствах… Но причина его внезапного включения была в мире поэзии не более неслыханна, чем в джазе и рок-н-ролле. У Патриции Маккардл в последний момент оказалась дыра в ее анонсированной программе, так как один из шести поэтов, включенных в этот счастливый летний круиз, повесился в своем клозете на ремне.

— Совсем как Фил Охс, — сказал Гарденеру Рон Каммингс, когда они сидели в автобусе где-то сзади в первый день тура. Он сказал это с нервным хихиканьем плохого-мальчика-с-задней-парты. — И потом, Билл Клотсуорт всегда был сукин сын.