Десять басен смерти - Арно Делаланд

Ему совсем не нужно было отправляться в Шуази. С несколькими приятелями они прошли мимо собора Парижской Богоматери и добрались до района рынков, где находилось одно из их излюбленных заведений. Неподалеку от острова Сен-Луи они пропустили несколько стаканчиков. На обратном пути они распевали песни, когда им повстречалась очаровательная молодая женщина с сильно набеленным лицом. На вид ей трудно было дать больше двадцати лет. Одна из аппетитных парижских шлюх. На ней было сиреневое платье с оборками, в руках она держала хорошенький зонтик, щечки у нее раскраснелись. Ландретто не смог устоять. Она напомнила ему красотку, которую он любил в Венеции, Червонную Даму, служившую тайным агентом дожа. Девушка восхищалась его внешностью, его мнимой родословной, его замечательным постом учителя верховой езды его величества, отпускала комплименты по поводу его золотых пуговиц, манжет, кантика его камзола. Он сумел отделаться от своих спутников с помощью многозначительного подмигивания и направился в другую харчевню.

Малышка привела его в дом с рублеными стенами в старинном парижском квартале неподалеку от Шатле. Затем он последовал за ней в узкую комнату с серыми стенами и почти без мебели. Там стояли лишь кровать с ледяными простынями, рукомойник и стул. Окно выходило на мощеный двор. Он видел перед собой бледный луч. Сейчас, пока он балансировал на стуле, Ландретто мог видеть лишь влажную перегородку, лицом к которой он стоял. Он совсем не мог вспомнить, что произошло после того, как он попал сюда. Он не был уверен, что сумеет не уронить свое мужское достоинство, – вот была последняя мысль, которую ему удалось припомнить, если память его не обманывала. Испытывая стыд, он погрузился в сон. Проснулся он, почувствовав, как на него льют ледяную воду.

Над горизонтом поднималось солнце.

Его лицо все еще было мокрым, несколько капель стекло на пол. Женщина исчезла. На его шею была накинута петля. А за его спиной, пока он приходил в себя, какой-то голос декламировал:

Уж сколько раз твердили миру,Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то бог послал кусочек сыру;На ель Ворона взгромоздясь,Позавтракать совсем уж было собралась,Да призадумалась, а сыр во рту держала.На ту беду Лиса близехонько бежала;Вдруг сырный дух Лису остановил:Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.Плутовка к дереву на цыпочках подходит;Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводитИ говорит так сладко, чуть дыша:«Голубушка, как хороша!Ну что за шейка, что за глазки!Рассказывать, так, право, сказки!Какие перушки! какой носок!И, верно, ангельский быть должен голосок!Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,При красоте такой и петь ты мастерица, —Ведь ты б у нас была царь-птица!»Вещуньина с похвал вскружилась голова,От радости в зобу дыханье сперло, —И на приветливы Лисицыны словаВорона каркнула во все воронье горло:Сыр выпал – с ним была плутовка такова.[18]

Дрожа, Ландретто с трудом балансировал на спинке стула. Веревка была продета через крючок отсутствующей люстры привязана к ручке входной двери. Достаточно было одного дуновения, чтобы стул опрокинулся и Ландретто вместе с ним. Голову его как будто сжимали тиски, ладони вспотели. Веревка натирала шею.

– К… кто вы? Что вам нужно? – сдавленным голосом спросил он.

Сначала он услышал лишь дыхание, затем раздался голос:

– Мы немного поговорим о вашем господине, если вам будет угодно.

– О… о моем господине?

– Не валяйте дурака. Я имею в виду Черную Орхидею.

– Как вам стало известно?…

– Ну, это же Париж, – ответил голос. – Мы также поговорим… о вашем втором господине. И о вашей измене.

– Моей измене?

Ландретто затрясло. Долю секунды ему казалось, что он сейчас кувыркнется. Он оступился одной ногой, но в последний момент удержался, насколько это было возможно со связанными за спиной руками, все больше задыхаясь. Высунув язык, он жадно хватал воздух. К тому же он пытался повернуть голову, чтобы увидеть Баснописца, который сидел у него за спиной, держа в руке конец веревки.

– Вы меня прекрасно поняли. Милый маленький лакей… Вы знаете, что мое дело – это обнаруживать и описывать человеческие недостатки… Начнем же! Между нами не должно быть недомолвок и притворства… Мне известно, что ваша родословная была просто-напросто выдумана… Вы, королевский учитель верховой езды да еще и офицер в порядке исключения… Смешно! Вы, потомок благороднейшего рода, синьор Пармы! Я знаю, что вы обязаны всем этим письмам венецианских сенаторов и благодушно короля, который предпочел закрыть на все глаза… Но ведь он всегда закрывал глаза. Он всегда был слепцом, не так ли? Ландретто издал неопределенное урчание.

– На самом же деле, ничтожный Ландретто, вы врун и Иуда… Без роду без племени, так ведь? Вы с рождения были сиротой…

Часто дыша, обезумев от боли и гнева, Ландретто не находил слов; на глаза наворачивались жгучие слезы. Баснописец рассмеялся. Он встал и начал ходить по кругу. Паркет скрипел у него под ногами.

– И вот вы попали в ловушку из-за самой обыкновенной танцовщицы, которую вы тщеславно сочли неравнодушной к вашим прелестям, жалкий лакей, и к вашему костюму с золотыми пуговицами! Вы фальшивы, Ландретто, насквозь фальшивы… Марионетка, марионетка, маленький паяц! Вот кто вы на самом деле! Вы присвоили себе чужой голосок! И через вас придет зло. Скажите-ка… В обличье какого животного мне следует вас представить?

Ландретто застонал.

– Ваше молчание красноречиво, мой Иуда. Я нахожу вас вполне смирным. Видите ли, я тоже люблю сочинять стихи. Хотя в вашем положении трудно было бы хлопать крыльями.

Баснописец подошел к стулу, рукой потрогал веревку, все еще привязанную к крюку на потолке и к ручке двери.

– Ах! Дорогой Ландретто!.. Я решил немножко поиграть с вашим господином; он заслуживает особого обращения. И вы тоже, маленький лакей. Ландретто… Вы послужите мне приманкой.

В этот момент открылась дверь; Ландретто решил, что настал конец, но Баснописец немного ослабил веревку, чтобы позволить посетителю войти в комнату. Тогда Ландретто подумал, что начинается новый кошмар. Вошедший был горбатым и кривым существом, половина его лица была изуродована тремя параллельными рубцами. Ландретто узнал его. Этого горбуна… он уже сто раз встречал его у туалетов щвейцарских гвардейцев! Внезапно он осознал иронию судьбы: они каждый день бывали в Версале! А этот запах! Сейчас, прищурившись, беззубо улыбаясь, горбун смотрел на него с идиотской ухмылкой. Казалось, он молча наслаждался этим спектаклем.

За спиной Ландретто голос опять изменился, когда раздался смех, – но теперь это была странная фистула. Баснописец вытянул руки и начал прерывисто махать ими. Он с наслаждением подражал крикам вороны – пронзительным и жутким. Рукава его черного плаща представляли собой крылья птицы; он продолжал размахивать ими; его лицо было скрыто под капюшоном.

– Этьенн – это… мой личный лакей. Он гораздо более преданный, чем вы. Друг мой, в виде какого животного я вас изображу? Молитесь! Молитесь, чтобы Этьенн вновь не открыл эту дверь! И давайте вместе продекламируем.

Горбун пристально смотрел на него.

Баснописец опять рассмеялся, затем вновь принял серьезный вид и произнес ледяным тоном:

– «Вороне где-то бог послал кусочек сыру…» Продолжайте, Ландретто!

Философствования в саду

Террасы южного партера, Версальские сады

Букингемский дворец, Лондон

«Ищи смерти аромат».

«Лилия, асфодель, белладонна, аронник, болотный ирис».

«Только цветы… и еще базилик».

Картина получалась довольно несуразная. Но Пьетро знал, что сопереживание врагу и понимание того, как он действует, были основными составляющими успеха. В данном случае действия Баснописца говорили сами за себя: он любил рассказывать истории. Преимущественно патологического характера. Пьетро понял одну важную вещь – попытки прочувствовать его также означали отказ от привычных способов мысли; в интересах следствия требовалось научиться думать, так сказать, поэтическими образами. Конечно, это была черная поэзия. Мыслить по аналогии с «Баснями» и с литературными загадками, разумеется; вот в чем заключалось его творение. Он убивал во французском стиле. Его сила, его утонченность, его жеманность тоже играли свою роль. Возможно, ингредиенты этих духов по-своему рассказывали басню. Может быть, в этом заключался смысл приглашения – этого «совета», который Баснописец дал Виравольте: «Ищи смерти аромат». В данный момент Виравольта нуждался не столько в экспертном мнении парфюмера, сколько ботаника. А что может быть лучше, с научной точки зрения, чем обратиться к одному из цветоводов Версаля?