Жанна де Ламотт - Михаил Волконский

Во-вторых, ночное появление бывшего графа Савищева… Это появление наиболее других обстоятельств интересовало Сашу Николаича.

И, наконец, в третьих, появление присяжного стряпчего в качестве доверенного лица от дука дель Асидо, князя Сан-Мартино с претензией на возврат денег, якобы данных на хранение отцу Саши Николаича.

Как-то сама собой напрашивалась ему мысль о том, что все эти три обстоятельства взаимосвязаны.

Появление княгини и стряпчего, несомненно, имело что-то общее ввиду общей фамилии, которая тут действовала. В отношении бывшего графа Савищева было подозрительно то, что он ночью рылся как раз в той пачке документов, где находилась обратная расписка дука дель Асидо.

И эта обратная расписка исчезла, а после этого, как раз в упор, явился присяжный стряпчий Петушкин. Однако дело было в том, что Саша Николаич не был твердо уверен и не помнил хорошо, была ли, действительно, эта обратная расписка в той пачке с документами. Да нетрудно, наконец, было предположить сношения опустившегося до лазанья ночью в чужие окна бывшего графа Савищева с дуком дель Асидо, если, действительно, такой дук приехал в Россию. Так же точно казалась невероятной и комбинация, сообщенная Орестом, что жена дука дель Асидо была не кто иная, как Жанна де Ламотт.

Чем больше думал об этом Саша Николаич, тем более нелепым и неправдоподобным казалось это ему.

Известно было, что Жанна де Ламотт умерла в Лондоне. Об этом в свое время писали в заграничных газетах, и об этом помнили многие и между прочих старик Тиссонье.

Но, с другой стороны, откуда могла прийти в голову Ореста такая мысль, воспоминание о госпоже де Ламотт, если он ни от кого не слыхал об этом? А если он слышал, то это было настолько интересно, что не надо было оставлять это дело без расследования.

И вот, чтобы мало-мальски разобраться во всей этой путанице, Саша Николаич и желал попасть на праздник к графу Прозоровскому.

Прежде всего там можно было выяснить самое главное, а именно, – действительно ли приехал в Петербург дук дель Асидо, князь Сан-Мартино, и если приехал, то какое место он занял в петербургском обществе. Присутствие этого дука на празднике графа Прозоровского могло служить доказательством его принадлежности к тому разряду людей, которые не должны иметь ничего общего с опозоренной на эшафоте госпожой де Ламотт, ни с бывшим графом Савищевым, предпринимающим ночные экскурсии весьма недвусмысленного характера.

24. Праздник у графа Прозоровского

В назначенный час от набережной у Летнего сада отошла целая флотилия из четырех галер с гостями графа Прозоровского. Впереди на особой меньшей галере были музыканты и песенники; затем шла самая большая галера под голубым шелковым балдахином, в которой помещались самые почетные гости, важные русские сановники и иностранные послы. На двух остальных баржах находились остальные гости, причем молодые люди, разумеется, держались вместе. Саша Николаич встретил там множество знакомых, а также и свой более близкий кружок: Леку Дабича, Лидочку-графиню.

Увидел он также Наденьку Заозерскую, которая была вместе с пожилой почтенной дамой с резкими восточными чертами лица. Наденька представила Сашу ей и сказала, что это – княгиня Гуджавели, товарка ее тетки по институту, недавно приехавшая в Петербург. Наденька радовалась, что теперь она уже больше не будет сидеть взаперти, потому что княгиня была настолько добра, что обещала вывозить ее и брать повсюду с собой.

Чудеса, ожидаемые от праздника графа, начались с той самой минуты, когда галеры подошли к пристани у его загородного дома.

Эта пристань, с первого взгляда показалось, была совсем не разукрашенной, когда галеры подошли к ней, и все ее убранство заключалось в зелени, которая составляла довольно высокий бордюр. Но едва пристала к ней первая галера, как сами собой на пристань выкинулись высокие шесты, обвитые гирляндами цветов, и по ним взвились флаги, запестревшие так сильно, что многие невольно зажмурились как от внезапной огненной вспышки.

Дочь графа Прозоровского и ее жених приехали в первой большой галере, сам же граф встречал приехавших на пристани.

Когда все высадились и тронулись вперед по расчищенной и укатанной дорожке к дому, то образовалось целое блестящее шествие, пестревшее нарядами дам, мундирами военных и цветными фраками штатских.

По мере того как двигалось это шествие, направляясь к дому по обеим сторонам дороги выкидывались цветочные гирлянды, венки и букеты и как бы застывали в воздухе или в кустах и деревьях, образуя собою как бы дневную иллюминацию из живых цветов.

На полянке перед домом цветы взлетели целым фейерверком и осыпали гостей и путь, по которому они шли.

Погода стояла великолепная. День был чудесным, жарким, и хозяин тотчас же пригласил следовать за ним и начинать праздник.

Первым по программе был назначен посев. Он состоял в том, что довольно большое пространство было утоптано густым слоем сыпучего белого просеянного песка, и на этом пространстве происходила битва зерном: дамы осыпали кавалеров рожью и пшеницей, кавалеры же не имели права не только защищаться, а должны были подавать в корзиночках зерно, каждый своей даме, которая осыпала других кавалеров.

Саша Николаич в качестве молодого человека должен был принять участие в этой забаве, но не знал, как ему быть, потому что ему хотелось быть кавалером Лидочки-графини, но он боялся обидеть Наденьку Заозерскую, тем более что Наденька, очень редко выезжавшая и почти никого, кроме Саши Николаича, не знавшая близко, могла остаться и вовсе без кавалера.

Саша Николаич решил не идти ни к той, ни к другой, либо остаться за штатом, либо подавать корзинку первой попавшейся девушке. За это Лидочка-графиня при первом же удобном случае влепила ему горсть зерна в самое лицо.

Наденька же Заозерская, почувствовав себя на воле, резвилась от души, радуясь светлому дню, солнцу, своей молодости, общему веселью и, главное, тому, что тут был Саша Николаич и – она чувствовала это – смотрел не нее.

Тут было много смеха, много веселья: веселились не только молодые, участвовавшие в посеве, но и глядевшие на них старшие, несколько человек из которых как будто случайно тоже замешались среди молодежи и за свою смелость были осыпаны зерном с ног до головы.

«Посев» удался великолепно.

После него был отдых на свежескошенном сене, на лугу возле рощи.

Когда общество уселось на копнах мягкого, душистого сена, покрытого зеленой шелковой материей, из рощи выбежали фавны с кубками и турьими рогами в руках и стали угощать гостей легким холодным вином и прохладительными напитками.

В это время часть деревьев рощи раздвинулась и на образовавшейся как бы арене нимфы, роль которых исполняли крепостные танцовщицы графа Прозоровского, протанцевали несколько танцев под звуки невидимой музыки.

Затем был сбор грибов в роще. Грибы были пряничные, и в каждом из них гости находили билетик с девизом и номером. По этим номерам в конце дня была произведена лотерея разных вещей, которые были подарками графа гостям.

Жатва и сбор снопов заключались в том, что гости пришли на полянку, где были сложены снопы только что якобы сжатого хлеба; когда гости подошли к ним, снопы раскрылись и между ними оказались столы, накрытые для завтрака.

Обед тоже был устроен на воздухе, на огромных коврах, разостланных под навесом, сплетенным из ветвей и цветов. Кушанья привозили в бачках и на телегах графские слуги, одетые французскими пейзанами, а разносили эти кушания и подавали дамам кавалеры.

После обеда десерт заключался в том, что все отправились во фруктовый сад, довольно своеобразный. Этот сад состоял из елок, росших в грунте и увешанных всякого рода фруктами, какие только вызревали в огромных графских оранжереях. Гости срывали плоды и кушали.

Все эти «чудеса в решете» развлекли и рассеяли Сашу Николаича настолько, что он в первое время забыл даже цель своего приезда на праздник графа и искренне веселился, участвуя в забавах и чувствуя себя молодым и здоровым, потому что и в самом деле был и молод и здоров.

В течение всего дня выходило как-то так, что Лидочка-графиня обращала свое внимание преимущественно на него, а сам он был как-то ближе к Наденьке Заозерской и все время чувствовал ее; хотя за обедом не он приносил ей блюда, но и он, и она чувствовали, что этого им и не нужно. А во фруктовом саду Саша Николаич все-таки сорвал висевший выше всех персик и отдал его Наденьке. Это было особенно мило с его стороны, потому что Наденька очень любила персики.

Прогулкой во фруктовом саду собственно закончился «сельский праздник», и вечером должен был начаться обыкновенный большой бал.

Перед этим балом гости были приглашены в большой дом, где могли в отведенных помещениях привести себя в порядок, вымыться и освежиться.

И вот только когда Саша Николаич, вымытый и освеженный, вошел в большой зал, три широкие стеклянные двери которого были отворены на выходившую на Неву веранду, он заметил на ней ту самую княгиню Сан-Мартино, которая была у него и которая представлялась Оресту, разумеется спьяну, госпожой де Ламотт.