Кристиан Ланг - человек без запаха - Чель Весте

Кроме Юхана, Ланг думал об Анни. С того времени, как они расстались, он впервые увидел в матери своего отпрыска цельную гармоничную личность, а не просто умную сучку, которая обливала его грязью по телефону. За одиннадцать бурных лет совместной жизни они порядочно надоели друг другу, кроме того, Анни не могла простить Лангу его частые, как выяснилось, измены. После развода они поддерживали связь лишь ради того, чтобы Юхан, который жил с Анни и ее новой семьей, общался с обоими родителями. Но вот сейчас не прошло и месяца, а бывшие супруги уже дважды пообедали и один раз поужинали вместе. И хотя во время этих встреч они в основном обсуждали, как лучше помочь Юхану, Ланг, разумеется, размышлял и об Анни. Он отметил, что она стала неважно говорить и писать по-шведски. Трое детей Анни от второго мужа, трудяги-юриста, говорили в основном по-фински. Сама Анни возглавляла отдел информации в крупной фармацевтической компании. Таким образом, и в личной, и в профессиональной жизни финский был для нее первым языком. Ланг вспоминал, что, когда они занимались любовью, сдержанная, воспитанная Анни превращалась в похотливое существо и в минуты сладострастия сыпала скабрезными словечками и забористыми ругательствами. Ланг подумал, что, наверное, теперь Анни произносит те же слова по-фински. Интересно, размышлял Ланг, доводилось ли Анни хоть раз испытать чувство, которое испытывал он: двуязычный человек теряет все самое сокровенное, лишается языка для выражения истинной любви и истинного ощущения жизни, а потому все слова, произносимые во время любовного действа, звучат для него фальшиво и неискренне, словно он предпочел бы какой-то средний язык. Ланг хотел спросить Анни об этом, но не осмелился, вопрос показался ему слишком уж интимным.

Ланг не мог не отметить, как похорошела Анни. Это была какая-то отточенная и зрелая красота. В сочетании со спокойствием, обретенным благодаря удачной профессиональной карьере и счастливому замужеству, эта красота казалась совершенно естественной, но в то же время обескураживала Ланга. Их общее прошлое и необходимость вместе заботиться о Юхане заставили его по-новому взглянуть на Анни. Ланг вдруг понял, что они вполне могли бы и дальше жить вместе и любить друг друга, будь у них побольше терпения и снисходительности лет десять назад. И после всех этих приятных размышлений об Анни роман с Саритой внезапно показался ему каким-то нелепым, неопределенным и незавершенным, и, сидя за столиком ресторана и глядя на свою бывшую жену, Ланг решил, что его тоска по Сарите прошла — словно ее и не бывало.

В течение тех недель, что Юхан находился в клинике, Ланг навещал его, как только выпадала свободная минута. Однажды с разрешения лечащего врача они съездили в Гельсингфорс и поужинали в индийском ресторане, но чаще просто подолгу гуляли по осенним мокрым дорогам в окрестностях клиники. Иногда, шагая рядом с Юханом под моросящим дождем, Ланг мысленно возвращался к словам Сариты о том, что в своих поступках он руководствуется только чувством долга и преодолевает препятствия с упорством механизма. Неужели он ухаживает за больным Юханом из чувства долга, точно так же, как раньше пытался помогать Эстелле? Да нет, вряд ли. Сейчас в нем не было ни капли того гнева и раздражения, которые так часто вызывала в нем Эстелла.

Юхан был удручен и говорил мало, так что Ланг вполне мог предаваться своим мыслям. Бывало, он шел рядом с молчаливым и угрюмым сыном, который вымахал на девять сантиметров выше его, и видел перед собой совсем другого Юхана. Ноябрь двадцать лет назад. Вечно моросящий дождь. Ланг толкает коляску по парку Хесперия, в ней, выпрямившись, сидит Юхан в бирюзовой шапке, завязанной под подбородком, и улыбается прохожим. Они заходят в кондитерскую и покупают разные вкусности, а когда приходят домой, Юхан размазывает пюре по стенам, и Ланг впадает в ярость. Вдруг Ланг с ужасающей ясностью понял, что он никудышный отец. Он вспомнил, как на бракоразводном процессе Анни высмеивала его воспитательные методы, которые, по ее мнению, заключались в потворстве, вроде «делай, что хочешь», и внезапных вспышках гнева по пустякам — в минуты, когда из-под маски терпимости проглядывало строгое воспитание, полученное у Стига Улофа и Кристель. Ланг не забыл, с каким трудом он подбирал нужный тон в разговоре с Юханом — Анни тогда уже вышла замуж, а в жизни Юхана наступила пора полового созревания. Как лучше сказать: «Здравствуй, это папа», или «Привет, старик, это я», или вообще «Здорово, это Криде»?

Как-то раз они возвращались на территорию клиники после прогулки по проселочной дороге, и Ланг вспомнил рождественский утренник в детском саду «Крачка». Юхана нарядили в костюм из картона, раскрашенный коричневой и белой краской, на голове красовался высокий черный колпак из бумаги. Из него получился очаровательный пряничный человечек. Ланг занял место среди родителей. Было начало восьмого, у него болел живот. Надо сказать, его всегда напрягали людские сборища, а он к тому же был уже почти знаменит, так что остальные родители украдкой поглядывали в его сторону.

Когда настало время хоровода, Юхан подошел к нему, заглянул в глаза и робко спросил: «Папа, пойдем танцевать?» Ланг повел себя весьма странно. Вместо того чтобы порадоваться и испытать гордость за пряничного человечка с волшебным жезлом, он смутился и раздраженно ответил: «Нет, Юхан, папа не хочет танцевать». Юхан оглянулся: остальные родители весело отплясывали со своими пряничными человечками, звездочками, ангелами и волшебниками под песню «Вот Рождество пришло». Один папаша даже держал в руке камеру и, танцуя, направлял объектив то на сына, то на себя. Юхан снова взглянул на своего палу и, прикусив губу, отошел, а через какое-то время Ланг увидел его в компании ангела и волшебника. Все трое сиротливо стояли в сторонке, и рядом с ними не было ни родителей, ни родственников.

Они вошли на территорию клиники и зашагали по длинной аллее, ведущей к корпусу, и тут Ланг не удержался и спросил Юхана, помнит ли он тот рождественский утренник. Юхан внимательно выслушал его рассказ.

— Нет, не помню, — ответил он. — Я вообще мало что помню из детства. Я больше помню начальную школу, вы с мамой тогда каждый вечер ругались.

Потом Юхан долго молчал, и Ланг тоже, пока не заметил, что сын смеется: тихо, скорее про себя, но, по мере того как они приближались к клинике, хихиканье становилось все громче.

— Чего ты смеешься? — спросил Ланг.

— Ты думаешь, я стал наркоманом, потому что ты отказался водить со мной хоровод? Ну ты даешь! — ответил Юхан и расхохотался так искренне, что Ланг не смог сдержать улыбки; именно тогда, рассказывал он мне потом, он понял, что Юхан выкарабкается, что он сможет вернуться к нормальной жизни.

Ланг видел Анни еще раз: в начале декабря он пригласил ее на рождественский обед, чтобы отметить начало выздоровления сына. Ланг все еще не пришел в себя после болезни Юхана и, выпив два стакана вина, рассказал Анни об отверженном пряничном человечке и о том, что никак не может отделаться от чувства, будто жизнь уже пролетела, а он так и не смог стать цельным и чутким человеком. Однако Анни не тронули его признания. Как язвительно утверждал Ланг, сама она нередко впадала в сентиментальность, но другим такого не позволяла. И сейчас Анни строго заявила Лангу, что жалобы его никому не нужны — ни ему, ни ей, ни, самое главное, Юхану, а в конце своих нотаций напомнила, что уже давно советовала ему отказаться от трудной и фальшивой роли харизматической знаменитости.

В тот же вечер, все еще находясь под впечатлением слов Анни, Ланг вернулся в квартиру на Скарпшюттегатан. Обнаружив на автоответчике сообщение от Сариты, он прослушал его до конца и позвонил ей. Говорили они немного: Сарита, казалось, растерялась оттого, что Ланг наконец ответил. Незадолго до полуночи они встретились в баре на углу Кайсаниемигатан и Берггатан. Сарита положила свою тонкую руку с длинными пальцами на его ладонь и серьезно сказала:

— Прости.

— И ты меня прости, — пробормотал Ланг в ответ.

Позже он вспоминал, что внутри него все время стучало: «Нет! Нет! Нет!» Но он изголодался по любви, и эту ночь они провели вместе. Войдя в большую комнату, он склонился над спящим Миро и быстро провел рукой по его волосам. Затем обошел квартиру, распахнул все шкафы, сделал шаг к окну, но даже не взглянул на телевизор и вытянутые голые ноги в квартире напротив; вместо этого он выглянул в тускло освещенный внутренний двор удостовериться, не околачивается ли там кто-нибудь посторонний. И только потом вернулся в прихожую и запер дверь на цепочку. Но легче ему не стало. Ему все время чудился запах чужого лосьона после бритья, и успокоился он лишь после того, как Сарита сказала, что не видела Марко с начала октября и, кроме всего прочего, Марко любит Миро и не станет устраивать скандал, когда Миро дома и спит.