Победитель. Лунная трилогия - Ежи Жулавский

Изучив это все очень подробно по карте, мы заметили, что в южной части Платона, рядом с торчащим там кратером, хребет снижается и образует нечто вроде широкого перевала.

Поэтому, по плану Петра, для того, чтобы сократить путь, мы хотим попасть через этот перевал на срединную равнину и, преодолев ее в северном направлении, найти выход к Морю Фригорис.

Приблизившись к подножию Платона, мы сразу же нашли место, обозначенное на карте. В этом нам помог торчащий вблизи перевала кратер. Дорога к перевалу не выглядела слишком трудной, она медленно поднималась вверх, и какие-либо неровности грунта отсутствовали. Несмотря на это, мы не отважились пуститься сразу в путь вместе с автомобилем. Нужно было сначала убедиться, действительно ли мы сможем туда попасть.

Оставив Вудбелла под опекой Марты, мы с Петром отправились вперед пешком. Автомобиль должен был ждать нашего возвращения.

Мы обошли кратер в основании Платона с восточной стороны и начали подъем. Дорога не была такой легкой, как нам казалось снизу. Встречались каменистые участки и обрывы, которые нужно было объезжать. Несмотря на это, мы были уверены, что автомобиль справится с этой дорогой. Мы оба были в самом хорошем расположении духа. Солнце, стоящее невысоко над горизонтом, грело в меру, нам было тепло и легко, вокруг нас был великолепный вид! Стороны скал, испещренные черными, как смола, тенями, искрились в ослепительном свете солнца, создавая целую симфонию разноцветных радуг. Мы ступали по сокровищам, за которые на земле можно было купить целые королевства: между разрушающимися камнями кровавым цветом горели рубины, жилы малахитов блестели, как зеленая трава, на которой россыпи ониксов и топазов сверкали, как цветы, а иногда из какой-либо щели вдруг вырывался луч солнца, отраженный в куске горного хрусталя.

Это неслыханное богатство, собранное по какому-то капризу природы в одном месте, ослепило и ошеломило нас, но вскоре мы так привыкли к этой картине и к этим бесполезным для нас сокровищам, что шли по ним, как по простым камням.

Однако волшебные картины окружающего оказали на нас прекрасное воздействие: нам было весело. Мы забыли обо всех заботах и неприятностях, о болезни Томаша, о преодоленных трудностях и несчастьях, об опасностях, которые нам еще грозили, даже о неизвестном будущем! Мы как дети радовались прекрасному утру и прекрасным видам. К неудобным воздухонепроницаемым костюмам мы уже привыкли, и мысль об опасности, которая угрожает нам со стороны окружающего безвоздушного пространства, несмотря на недавнее происшествие с Томашем, не приходила нам в голову. Пользуясь легкостью наших тел на Луне, при прежней силе мышц, мы легко преодолевали огромные глыбы или перескакивали через трещины.

Эти вспышки хорошего настроения сдерживались только сознанием того, что нужно спешить. Воздуха и питания, что мы взяли с собой, должно было хватить на сорок часов; это было совсем немного, особенно если принять во внимание то, что могли встретиться какие-то непредвиденные обстоятельства, вынуждающие нас задержаться в дороге.

Через неполных десять часов мы уже стояли на перевале.

Перед нами открылся вид на таинственное нутро Платона. Северная часть кольца, отдаленная от нас примерно на сто километров, виднелась вдали, как огромная выщербленная пила, ощетинившаяся многочисленными зубьями. До самых ее границ тянулась гладкая равнина, темно-серого цвета, похожая на застывшее и тихое море. Только изредка на ней встречались более светлые широкие полосы с рассыпанными на них невысокими кратерами. У наших ног скала обрывалась внутрь необыкновенно резко, не было и речи о том, чтоб спуститься здесь на автомобиле.

Безнадежной грустью повеяло на нас из этого моря смерти. Невозможно вообразить себе пейзажа, где было бы больше покоя и мертвенности. Даже скалы медленно и как бы лениво спускаются вниз, вершины возвышаются сонные, огромные и такие мрачные в свете солнца, как будто поднялись с трудом и неохотно только потому, что им приказано стоять на страже и огородить эту ужасную пустую и серую равнину.

Вся наша прежняя веселость исчезла без следа.

Удивительно, как пейзаж влияет на человеческое сердце! Я долго стоял в молчании, не в силах оторвать глаз от этой пустоты, и сердце у меня сжималось от страшной тоски — не знаю, по какой причине… Мне все вдруг показалось безразличным и утомительным, не стоящим наших усилий, зато смерть-избавительница, которая еще недавно наполняла меня таким ужасом, стала близкой и понятной.

Я чувствовал, что этот вид плохо действует на меня и был не в состоянии его выносить, но все же потребовалось значительное усилие воли, чтобы от него оторваться.

Я повернулся лицом к югу и светящемуся на небе серпу Земли. Над вершиной кратера, который при подъеме служил нам путеводителем, а теперь остался далеко внизу, я увидел перед собой Море Дождей. Огромное, огромное преодоленное пространство! Я смотрел на него, как некогда с перевала под Эратостенесом, только тогда оно еще лежало передо мной, как незнакомая дорога в незнакомый, но желанный мир — теперь оно было уже позади…

Оно было серым, мертвым и огромным, как тогда, только вместо сверкающих на солнце вершин Тимохариса и Ламберта перед глазами чернели, окутанные тенью, шпили Пико и, дальше, к востоку — Питон.

Серп Земли висел над этим морем, гораздо ближе к горизонту, нежели к зениту. И вся эта равнина показалась мне широкой дорогой, ведущей к Земле. Такая страшная, такая тяжелая и такая длинная! И все же мы преодолели ее: два раза прошло над нами солнце, разящее огнем, два раза окутывали нас холодные, долгие ночи. А сколько трудов, сколько приключений и страданий! Спуск с Эратостенеса, смертельная полуденная жара, а потом ужасающий мороз, и снова — призрак Земли, сопровождающий нас в течение всех этих часов! Затем — смерть братьев Реможнеров, несчастный случай и болезнь Томаша… Смертью О’Тамора начался наш путь — но он еще не закончен.

Я был погружен в эти мрачные мысли, когда из задумчивости меня вырвал крик Варадоля. Я быстро повернулся, уверенный, что снова случилось какое-то несчастье, но Петр, живой и здоровый, стоял около меня и только показывал рукой в сторону далекого северного хребта Платона. Я посмотрел в том направлении и увидел нечто похожее на легкое облако, нет, скорее на тень облака, окутавшего подножия гор, еще минуту назад прекрасно видимые.

Я вздрогнул, увидев эту картину, как будто это не облако летело, а сами горы сдвинулись со своих мест и шли перед нами. А Петр тем временем кричал мне в трубку:

— Облако! Значит, там есть атмосфера, есть воздух, там можно будет дышать!