Превращение Локоткова - Владимир Соколовский

Вечером, перед тем, как отправлять жильца в баню, Вера Даниловна сбегала и привела соседа Петю, молодого курносого мужика. «За компанью, за компанью! Спину потереть, да што да… Одному-то с непривычки как следует и не вымыться, поди!» «Если честно, нынче и не собирался, вообще! — сопел сосед. — Разве за компанью, за знакомство — тогда, если честно, другое дело…»

Когда очумевший в душном пару, исшорканный мочалкой и исхлестанный веником Локотков вывалился в предбанник, его охватило блаженное состояние: свежий воздух, легкость в теле, в голове словно постреливают газировочные пузырьки. Он уже не смог бы припомнить, когда ходил в такую баню. «В городе не сбегаешь в такую, — рассуждал он, отдыхая на лавке в предбаннике. — Тем вообще нет многих удовольствий, которые можно получить от деревенской жизни. Не стоит ли и мне завести на склоне лет такую баньку, и учить тихонько ребятишек, ждать пенсии. Вот будет идиллия! Забыть все, на самом деле, и залечь, уснуть, уснуть здесь…» Он сладко зевнул и встал со скамейки.

Потом он сидел на табуретке в кухне, и вода скатывалась на пол с мокрых волос. Дышала и отдыхала намятая, размягченная кожа. Сосед Петя сидел тут же, поглядывая на хозяйку выжидательно и требовательно. Она, перехватив такие взоры, вынула из холодильника бутылку водки, поставила на стол. Сказала Валерию Львовичу: «На ваш счет, вы уж извините!» Он поморщился: ему совсем не хотелось менять ни настроения, ни сосотояния. Но сосед уже отколупывал пробку, лил в маленький стаканы, наматывая на вилку квашеную капусту: «Год не пей, два, три не пей, — а после бани укради, да выпей!» Локотков чокнулся, выцедил водку, и перевернул стаканчик вверх дном: «Я больше пас, мне хватит. А вы пейте, Петя, если хотите, не обращайте внимания». «А… как же…» «Да пустяки. Все равно уплачено, назад хода нет. Пускай будет — за знакомство». Сосед облегченно вздохнул, снова взялся за бутылку. Вера Даниловна от предложенного отказалась, и он выпил один. Доброе лицо его, мягкое после бани, все больше распускалось, становилось бесформенным, утрачивая резкость черт. Как все глупые люди, он пьянел быстро, и все рассказывал, как он служил на заставе в горной стране Памир. Потом стал уговаривать хозяйку, чтобы она позволила ему заколоть своего хряка, он все сделает быстро и чисто, у него лучшая паяльная лампа в селе. «Он у меня маленький еще, на осень куплен!» — отбивалась Вера Даниловна. «Если честно — это неважно! — наседал Петя. — Главное — точность вот этой руки!» — и он показывал большой кулак. Чтобы перебить ненужный разговор, Валерий Львович задал вопрос: «Скажите, что за девчушка у вас на молоковозке работает? Я с ней сюда ехал, а сегодня беру воду, гляжу — прошла, поздоровалась…» Сосед посмотрел на него, туго сморгнул: «На молоковозке Танька Ермачиха шоферит. У нее отец — Васька Палилко, ты его должен знать. Робит в мастерских… Девка мягкая, знать, ну — заедается, мелочь. Однако если честно, и если моя юность не раскололась бы, как орех, то я бы с Танькой па-аступи-ил!» «Пфу ты! — сплюнула хозяйка. — Туда же… Мало ли таких поступальщиков возле нее крутилось. И городские были, не тебе чета!» «Ла-адно… — равнодушно сказал Петро. — Мне бы со своей бабой управиться суметь…» «Вот то-то!»

Наконец сосед ушел, изрядно надымив, а Валерий Львович отправился в свою каморку, укладываться спать. Уснул он быстро, успев перед сном подумать, что провел сегодняшний день совсем неплохо, не только с пользой для себя и для других, но и — с удовольствием, каким была баня. Да он и после нее кейфовал, сидя на кухне, и глупые речи соседа Пети совсем не раздражали его, как ни странно. Может быть, и действительно все не так плохо, обойдется… — и он провалился в мягкую темноту.

7

Проснулся очень рано: за окном было еще чуть только серенько. Проснулся, огляделся, и вскочил в страхе: где это я? Замотал головой, опоминаясь. Гос-споди… Локотков стал одеваться, нашаривая одежду и ругаясь вполголоса. Он очень торопился. Пальто и шапку схватил в руки, и надел уже на крыльце. Шлепая, он побежал верхней дорогой туда. Где стояли под открытым небом совхозные машины. К ним, выстроившимся нестройной колонной, Локотков подходил уже осторожно, стараясь не обнаружить себя. Но сторожа он не встретил: или его вообще не было, или он отсыпался в этот час у себя дома.

Крайней в ряду стояла уже знакомая ему молоковозка. Валерий Львович нажал кнопку на ручке — и дверь в кабину открылась. Снял проводки с клемм замка зажигания, и соединил их «напрямую». Когда-то, еще в школе, он всерьез занимался автоделом, и понимал, что к чему. Были у него и любительские права, полученные в студенческие годы на военной кафедре. Ездить не приходилось давно, — и черт с ним, как-нибудь… Бензомер показывал, что бак почти полный, и Локотков отметил это с удовлетворением. Что ж, можно ехать! Нажал стартер, мотор покрутился немного вхолостую, и вдруг бешено взвыл. «Вода! — в панике подумал Локотков. — Я ведь забыл залить воду!» Лихорадочно разорвав проводки зажигания, он выскочил из кабины и огляделся по сторонам. НО никто не бежал, ругаясь, на шум мотора, и Локотков успокоился. Снял ведро с машины и отправился к дому Веры Даниловны. Захватил еще одно ведро из сеней, и в бане залил в них теплой воды, оставшейся в колоде. Снес к молоковозке, выцедил в систему. Снова соединил проводки, завел мотор и осторожно выехал на дорогу. Разбрызгивая слякоть, в бряклой утренней стыни серой мухой проползла гудящая машина вдоль всего села, лежащего вниз от дороги. Наверно, никто не обратил на нее внимания: мало ли кому куда надо ехать с самого ранья! Наступало воскресенье, всем хотелось отдохнуть, поспать подольше.

До шоссе Локотков ехал долго, все время на пониженных передачах. Зато уж когда выбрался — поднажал. Скорей, скорей! Ему во что бы то ни стало надо было быстрее домчаться до областного города — места, совсем недавно покинутого. Ощутить себя на знакомой земле, на знакомых улицах, увидеть знакомые лица. Шевыряева, или бригадира Тудвасева, или, в конечном счете — пьяницу телефоновладельца Ивана, или мужиков, соседей по общежитию. Да любого, с кем после заключения сводила судьба! Кроме Гастона. Кроме Гастона. Он давил и давил на педаль, и машина с натужным воем неслась по мокрому, покрытому легким ночным снегом шоссе. Даже подался на руль, словно помогая ей одолевать пространство. Прочь, прочь отсюда! Голове стало жарко, и лихорадочно колотилось сердце. Только в мозгу иногда промелькивало облегченно: ну, вот я и раскрутился…

Проезжая стоящие по обочинам деревни, Локотков сначала сбавлял скорость, потом перестал это делать — селения были еще безлюдны. Только неизвестно откуда сразу берущиеся собаки провожали машину, заливисто тявкая.

И в одной из деревень единственная собачонка, длинноногая, рыжая и шелудивая, встретила Локоткова, и сразу — кинулась наперерез, не соображая, видно, спросонья, что делает, и повинуясь не лучшему из собачьих инстинктов. Валерий Львович нажал тормоз, зад молоковозки потащило в сторону: испугавшись, он отпустил педаль, — и тут же услыхал дикий, оборвавшийся визг.

Машину несло по мокрому покрытию еще метров пятнадцать, прежде чем она окончательно остановилась. Валерий Львович выскочил из кабины и побежал туда, где распластался посередине труп собаки. Машина отбросила ее вперед, и вдобавок переехала обеими тормозящими скатами левой стороны. Страшно было смотреть… Локотков пошел обратно к молоковозке, и вдруг почувствовал, что его начинает тошнить. Еле успел опереться на цистерну… Так он стоял, пока не заболела голова, и не нахлынула ужасная слабость. Забрался, словно во сне, в кабину, завел заглохший мотор, и стал разворачиваться. В это время открылась дверь одного из домов, и на крыльцо вышел мужик в телогрейке. Увидав убитую собаку, он что-то закричал, сбежал с крыльца и нагнулся, шаря по земле. Локотков добавил газ, — камень грохнул в заднюю стенку кабины.

…Раскрутился, называется! Задавил собаку, да еще камни кидают вслед…

Всю обратную дорогу его мутило, ехал он медленно, облокачиваясь на руль. Внезапная вспышка, возбуждение сменились жесткой депрессией. Накатившая тоска по знакомым людям, знакомым местам, знакомой обстановке затихала, уходила, и место ее заняла глухая боль.

Так же, серой тяжелой мухой машина вползла обратно в Рябинино и заняла свое прежнее место на стоянке. Он подобрал брошенное тут же хозяйкино ведро, и вернулся домой. «Ты куда это ночь бегал, квантерант?» — с подозрением спросила его Вера Даниловна. Он посмотрел на нее, и что-то новое, не испытываемое прежде, шевельнулось внутри. «Сам не знаю куда», — ответил Валерий Львович, улыбаясь сквозь слезы. Она покачала головой, и сказала только: «Путаник ты, путаник…»

8

После своего путешествия он долго, сумеречно отсыпался. Проснувшись после обеда, долго не мог сосредоточиться, и все водил, водил взглядом от стены на потолок, с потолка — на дверь, на окно. Постепенно привыкал, словно впервые здесь оказался, ко всему окружающему, к звуку шагов в коридорчике. Тело болело, словно измочаленное тяжелыми кулаками. Покряхтывая от слабости, он поднялся и сел на кровати. Захотелось поскорей умыться. Побрел на кухню, но умываться почему-то не стал, а стал смотреть, как Вера Даниловна кормит своего щенка Тобку.