Нашествие - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Соратник» – это, надо понимать, когда люди вместе борются за что-то. А за что бороться этому сытому мужу американской миллионерши? Для него это просто театр и возможность «прозвучать», стать известным. Надо же? Приехал в Шанхай со своим биографом. Вот вам и вся борьба! – Асакуса секунду помолчал. – В Америке фашизм приживается плохо. Они слишком неорганизованны или, как они сами говорят, свободны, чтобы подчинить себя одной идеологии. И что там может сделать один русский эмигрант, этот Вонсяцкий? – сказал Асакуса и без перехода обратился к собеседнику по-русски: – Вам чай в чайную чашку или в стакан с подстаканником?
– В стакан, господин порковник, конечно, в стакан с подстаканником и, есри можно, с кусочком сахара «вприкуску», как говорят русские, – по-русски ответил Номура.
– Вприкуску! – задумчиво повторил Асакуса, положил в блюдце несколько кусочков колотого сахара и стал разливать чай.
Номура было снова взялся за бумаги, но тут же поднял голову и спросил:
– Асакуса-сан, откуда у вас такая привязанность к русскому чаю, подстаканникам и самовару? Со мной всё ясно, я родирся и вырос на Карафуто, среди русских, и уже почти двадцать рет живу здесь, в Харбине. И жена у меня, как известно, русская, а вы?
Асакуса с улыбкой повернулся к Номуре:
– Церемоний меньше. Особенно когда просто хочется чаю или когда пьёшь его с человеком, родившимся и выросшим на Сахалине и больше двадцати лет живущим среди русских.
Довольный шуткой собеседника, Номура рассмеялся, показывая свои длинные зубы, потом снова надел очки и, перелистав пачку бумаг, вытащил одну из них.
– У вас тут есть сообщение об очередном собрании фашистов Родзаевского и упоминается Сорокин. Он вам ещё интересен? Или этому вашему молоденькому лейтенанту – Коити?
Асакуса поставил стакан на стол.
– Был интересен. Я «подвёрстывал», – он перешёл на русский, – этого Сорокина под Родзаевского. Одно время они были очень близки, а мне надо было знать, чем дышит моя правая рука по Бюро российских эмигрантов.
– И какая поручирась «вёрстка»? – Номура соревновался с полковником в знании русского языка, оба владели им блестяще. – Здесь вот какая «петрушка» поручается…
Полковник, не переставая разливать чай, перебил собеседника:
– «Петрушка» получается «кудрявая»…
– Да уж куда «кудрявее». – Номура постарался не дать Асакусе выиграть эту маленькую баталию.
Оба улыбнулись.
– …Ну а есри серьёзно, – Номура нахмурился, – не нравится мне посреднее время Сорокин. Не нравится! – Он помолчал и продолжал на японском: – Вы его нам передали и попросили, чтобы он поработал по своим старым связям. Не так ли?
Асакуса кивнул.
– Так вот! Мы дали ему задание приглядеть за домом Адельбергов…
Когда Номура упомянул фамилию Адельберга, полковник насторожился.
– …Это было сегодня утром! Где-то около шести утра он встал на точку и увидел, как из их дома вышел этот, старик…
– Тельнов, – подсказал Асакуса.
– Да, Теринов! – Номура повторил за Асакусой русскую фамилию. – И Сорокин зачем-то пошёл за ним. Причём не пошёл, а побежал, и не просто побежал, а обогнул квартал и, вместо того чтобы просто идти за Териновым, даже обогнал его по параллельной улице…
Асакуса с удивлением посмотрел на Номуру:
– А что же тут странного? В шесть утра город пустой, и Сорокин, вероятно, не хотел, чтобы Тельнов его увидел! – Фамилию Тельнов Асакуса произносил, чисто выговаривая букву «л», зная единственный изъян Номуры в русском языке, – как большинство японцев, он, особенно когда волновался, вместо «л» говорил «р».
Номура досадливо поморщился:
– …Ему не надо было никуда идти. Вовсе! Ему надо было стоять и смотреть за домом.
– А смысл?
– В том-то и дело, что – смысл!
– ???
– Мы ведём слежку за всеми сотрудниками советского консульства…
– Известно!
– Радищев…
– Знаем Лапищева!
– Радищев, – Номура от волнения с ещё большим нажимом произнёс «р» вместо «л», – Радищев вот уже несколько раз, ночью, останавливался в разных местах, но всегда где-то близко к Разъезжей, где живут Адельберги. Сначала он на полном ходу выезжает из консульства, устраивает нам ночные гонки по городу, а потом пытается остановиться как можно ближе… к!.. А там, вы же знаете, низкие заборы, штакетник, сады… Все прозрачное! Там не спрячешься! – Номура передохнул. – Мы не можем идти за ним вплотную, приходится наблюдать с какого-то расстояния, и что происходит, когда его машина останавливается и попадает в мёртвую зону, мы не видим, поэтому поставили Сорокина недалеко от дома, а он, скотина, пошёл за этим Териновым, и мы снова пропустили момент остановки Рапищева.
– Да, неладно вышло! – по-русски произнёс Асакуса.
– Нерадно! Нерадно! – не заметив издёвки, по-русски повторил Номура.
– И так и не увидели, зачем остановился Лапищев?
– Так и не увидери. А очень бы надо бы…
«Ну и поделом вам!» – с удовлетворением подумал Асакуса, потрогал яркий сияющий горячий бок самовара и сказал:
– Я думаю, Номура-сан, что пора эту «петрушку» превратить в «бревно».
В этот момент Номура с хрустом разгрызал своими большими зубами кусочек сахара и не расслышал, что сказал полковник.
– Во что превратить? – переспросил он.
– В «бревно!» – повторил Асакуса.
– Вы хотите, чтобы мы сдали его в 731-й отряд? Зачем?
– Затем, чтобы ему там привили какую-нибудь оспу, или холеру, или сифилис, пусть он хотя бы нашим врачам послужит как подопытный материал, если он не может выполнить таких простых заданий.
Оба на некоторое время замолчали, Асакуса вытащил из стакана ложку и положил её на блюдце рядом с кусочками колотого сахара.
– Номура-сан, мы с этим Сорокиным пытались работать довольно долго, ещё когда он служил в китайской полиции, но всё оказалось впустую. – Он сделал паузу. – А может и навредить, сам того не осознавая! Сильно пьёт и становится невоздержан в своих откровениях. Из-за этого его даже Родзаевский отодвинул от себя…
Номура прихлёбывал чай и внимательно слушал. Он чувствовал, что полковник говорит что-то не то, но входить в контры с Асакусой было не в его интересах. Уже много лет, ещё до того как армия микадо заняла Маньчжурию, он руководил в Харбине тайной японской жандармерией, а после 1932 года стал её фактическим начальником, хотя и числился в переводчиках, и делал это с большой выгодой для себя: торговля опием и содержание притонов приносили хороший доход. Когда Маньчжурию оккупировали и появилось множество японских чиновников, ему пришлось выдержать не одну баталию с ними, чтобы не упустить из рук этот выгодный бизнес. С назначением Асакусы сначала начальником русского отдела, а потом заместителем начальника Харбинской ЯВМ борьба за опиум немного стихла. Асакуса этим почти не интересовался.
– Поэтому, – продолжал полковник, – может быть, не стоит ему давать подобных заданий. – Он отпил глоток. – Может быть, отправлять его в 731-й отряд ещё и рановато, но, Номура-сан, давайте подумаем о том, как можно было бы использовать его болтливость в наших интересах. Вы понимаете, о чём я говорю?
После окончания совещания, которое они с Асакусой проводили каждые две недели для обмена информацией, Номура сел в машину и, отвечая на молчаливый взгляд водителя, сказал:
– Покатаемся.
Водитель дал сигнал, дежурный открыл ворота миссии, и машина выкатилась направо, на Больничную улицу.
«Дался ему этот Сорокин!»
Финал разговора с полковником беспокоил Номуру, и это его очень раздражало – Асакуса, конечно, чего-то недоговаривает.
«Постоянно подбрасывает мне этих русских. Местных. Эту помойку! Политические отбросы! Им бы объединиться… создать что-то боевое, единое… а они перессорились, раздробились, сбились в какие-то мелкие группы, партии! Тараканы!!! Именно – тараканы! Только тараканы всегда живут кучей, но никогда вместе! – Номура не мог успокоиться. – А с другой стороны, в чём его вина, это же я первый упомянул Сорокина!» Машину мирно покачивало на мостовой; Номура раздражался всё больше: «Он сделал правильное дело, объединил русскую эмиграцию, создал БРЭМ, хотя и БРЭМ буксует… Да при чём тут БРЭМ? Ерунда! Дело не в этом!»
Он уже понимал, что дело действительно не в этом, а в чём-то другом, чего он не знает, и это выводило его из себя.
«Адельберг? Зачем ему этот старый офицер? Нет! Что-то есть ещё, что-то более важное! Надо всё обдумать в спокойной обстановке!»
