Маленькая женская хитрость - Ольга Хмельницкая

Он вытолкал юношу за дверь и изо всех сил ее захлопнул. Толстушка испуганно моргнула и поправила белый халат.

— А вы, Петрушкина, тоже считаете, что это сальмонеллез? — тихо спросил он. Ульяна Петрушкина наклонилась над Алей.

— Я хоть и рядовая медсестра со средним образованием, а не выпускница мединститута, думаю, что это отравление, — сказала она наконец, — только непонятно, чем они отравились. На грибы не похоже, правда, печень поражена. А как там дама в сто третьей?

— Примерно те же симптомы плюс сердечная недостаточность. Впрочем, я ожидал худшего: здоровье у той женщины для ее возраста и массы просто отличное. Скорее всего она выживет.

— А эта? Выживет? — Ульяна махнула рукой в сторону Али.

— И эта тоже почти наверняка очухается. Но в реанимации у нас лежит в коме ее сверстница, та оказалась послабее. Или доза была побольше.

Доктор задумчиво смотрел на лежащую Алю.

— Знать бы, чем они отравились.

— Анализ сделали? — спросила Ульяна, глядя в интеллигентное лицо доктора.

— Да, но никаких следов яда в их организмах нет. Ни у одной. То есть отрава уже распалась.

— Или мы не знаем, что ищем. А симптомы на что указывают?

— В принципе, это больше всего похоже на яд змеи. Девушка, что лежит в коме, чуть не умерла от остановки дыхания, дама в соседней палате всю ночь провела на искусственной вентиляции легких, но сейчас она уже в удовлетворительном состоянии и рвется домой к детям и внукам. Я думаю, через пару дней мы разрешим ей немного погулять. Эта пигалица, — врач махнул рукой в сторону Али, — получила самую незначительную дозу из всех, видимо, она только успела смочить губы или надкусить пищу с ядом. Тем не менее она всю ночь была без сознания и ей потребуется долгое лечение.

— Док, а что же все-таки произошло?

— Не знаю, Ульяна. Надеюсь, милиция разберется.

Виталий Викторович и Ульяна сделали Але укол, измерили давление, и все вышли, аккуратно притворив за собой дверь.

Наташа зря надеялась, что тяжелая болезнь Лили избавит ее от секса с научным руководителем. Около двух ночи ее разбудил звонок и пьяный голос Игоря Григорьевича потребовал, чтобы девушка немедленно ехала к нему домой. Наташа встала, дрожа от холода и ужаса, под строгим взглядом Татьяны Тимофеевны надела белье, джинсы и свитер, заколола наверх прямые светлые волосы, вызвала такси и поехала к Стручкову. Тот метался по квартире, как лев в клетке. Он был пьян и слабо соображал, что делает. Обычно вежливое, обманчиво милое лицо его было искажено, руки дрожали, от него сильно пахло водкой.

— Раздевайся! — закричал Игорь Григорьевич Наташе и принялся срывать с нее пальто. Его пальцы застряли в петлях, он злобно закричал и ударил девушку по лицу. Для своего возраста Стручков был крепок и силен, и удар получился неожиданно сильным. Наташа отлетела в угол и секунду не могла сообразить, где она и что произошло. Потом холодная трезвая ярость затопила обычно робкую и пугливую Наташу с головой. Она схватила складной зонтик и бросилась в атаку.

Валентина Ивановна стояла посреди библиотеки, где Оксана убирала разбитую посуду, сметала в кучу объедки, рассыпанные по полу, вытирала липкие лужи от соуса и варенья. Стулья были разбросаны, один стол перевернут. Вчера, в суматохе, никому и в голову не пришло наводить порядок. Каверина прошлась по полу, усыпанному осколками, наклонившись, задумчиво подняла бокал с остатками вина и понюхала его. Почти все бокалы сразу забрали в милицию на экспертизу и только один этот лежал, блестя покрытым трещинами пузатым боком.

В коридоре раздались шаги. Валентина Ивановна обернулась, под ее ногами хрустнуло стекло. В дверях библиотеки стоял директор и внимательно смотрел на Каверину. Она встретилась с Леопольдом Кирилловичем глазами, пару секунд они испытующе смотрели друг на друга, потом женщина повернулась и вышла из зала, ничего не сказав.

— О, еще двоих привезли!

Ульяна и Виталий Викторович с сожалением оторвались от горячего чая со свежайшими конфетами-коровками, еще не успевшими засахариться, и пошли принимать новых пациентов. На этот раз в больницу доставили мужчину лет шестидесяти с травмами головы, внутренних органов и гениталий и высокую блондинку с поломанными ребрами. Девушка тяжело дышала, на горле отпечатались следы пятерни.

— Это еще что? — промычал практикант, поправляя очки.

— Они подрались, — меланхолично проговорила фельдшер «Скорой помощи», которая и не такое видела.

Мужчина стонал и держался за голову, от него сильно пахло водкой. Девушку тошнило, длинные светлые волосы торчали в разные стороны. Совместными усилиями Виталий Викторович и Ульяна положили Стручкова на каталку и повезли на рентген, а Наташу уложили на топчан и оставили дежурить возле нее практиканта.

На третий день заточения в квартире Тигринский совсем озверел. Очень хотелось есть, а ванна уже не казалась ему такой уж необходимой для жизни. Телефона в квартире у Али не было, на мобильник Стас пока не заработал, поэтому позвонить и выяснить, куда подевалась Невская, он не мог. Казбич обиженно мяукал, он привык к вискасу по утрам и вечерам. Тигринский перерыл всю квартирку Али снизу доверху и в конце концов нашел две бутылки сладкого крымского вина, которые скрасили ему ожидание еще на полдня. Он лег в ванну и медленно потягивал напиток, вкус которого напоминал ему родную Новую Каховку. В новокаховских степях Стас жил в малогабаритной двухкомнатной квартирке вместе в тремя братьями, сестрой и сыном сестры, шустрым Димкой, которого все называли «Димон». Трехлетний Димон, избалованный самопожертвованием бабушки, дедушки, мамы и трех дядей, почему-то избрал Стасика объектом своей самой активной нелюбви. Ах, сколько раз маленький вреднющий Дима картинно падал и заливался негодующим ревом, увидев приближающегося Стасика, сколько раз он подсовывал ему игрушки в карман и убеждал окружающих, что тот их украл «у Димочки маленького», а также вопил, что Стас съел его манную кашку. Кашку при этом вовсю клевали разжиревшие вороны за окном. Наконец Стасик не выдержал и уехал поступать в столицу, надеясь стать геологом и всю жизнь кочевать по экспедициям, избежав таким образом беспочвенных обвинений Димона. Но, узнав об отъезде дяди Стасика, мальчик стал как шелковый и страшно переживал, а в день отъезда они рыдали, обнявшись, правда, на решимость Тигринского ехать учиться в столицу это никак не повлияло. Следующие семь лет, за которые Дима успел вырасти, закончить третий класс школы и объявить родным, что будет «геологом, как дядя Стасик», Тигринский жил в общежитии, но так и не привык к отсутствию домашнего комфорта. Девушки, которые у Стасика время от времени заводились, были такими же неприкаянными, как и он сам, и Тигринского вскоре оставляли как неперспективного в смысле жилплощади. Стас их вполне понимал. Он не был меркантильным, ну разве что немного практичным. Мысли у него были простыми и безыскусными, как у мышки-норушки, он мечтал о своей личной теплой норке, и кладовочке с орешками, и подстилке из соломки…