Блуждающие в ночи - Карен Робардс

О Боже!

Ну, разумеется, на этом микроавтобусе перевозили гробы. Ничего удивительного. Ведь он приехал в похоронное бюро.

О Боже!

«Сами по себе гробы не страшны, — успокаивала себя Саммер. — Нечего пугаться их присутствия. Нужно только логически мыслить и не распускаться».

О Боже!

Франкенштейн забрался сзади в микроавтобус. Сквозь пулевые пробоины в крыше и стенках проникал свет. Это напомнило Саммер рождественский фонарь из консервной банки с проделанными в ней отверстиями. Такой фонарь мама привезла из Мехико, и они каждый год вешали его на елку. Через металлические петли на стенках микроавтобуса были пропущены плетеные черные ленты, одновременно поддерживающие и крышки, и сами гробы, фиксируя их на одном месте.

О Боже!

— Что ты делаешь? — в ужасе спросила женщина, когда он начал отвязывать ленты.

— Проверяю.

Конечно, проверить, что в гробах, было естественным, но Саммер поймала себя на мысли, что она вовсе не хочет знать этого. Тем не менее ей оставалось только в оцепенении наблюдать, как он отвязал сначала одну, потом другую ленту, затем поднял крышку.

Казалось бы, последние события должны были подготовить ее ко всему. Внутри гроба был труп. Молодой человек в черном костюме, руки благостно сложены на груди.

О Боже!

Саммер отвела взгляд и застонала. Ей стало дурно.

— А о чем ты сейчас стонешь? — проворчал Франкенштейн.

Она открыла глаза и посмотрела снова. Лучше бы ей этого не делать. Он поднял крышку второго гроба. Там был труп молодой девушки, наверное, студентки, с длинными темными волосами, одетой в симпатичное цветастенькое платье с кружевным воротничком.

О Боже!

— Нам надо отвезти их обратно, — сказала Саммер убежденно.

— Ну да, непременно. — Он разглядывал труп.

— Мы должны! Это свято, это… Они же мертвые.

— Уж лучше они, чем мы, — произнес мужчина, закрывая гроб крышкой.

— Что же нам делать дальше?

— Я за то, чтобы податься в Мексику.

— Я имела в виду с трупами!

— Ну ты и зануда, — вздохнул Франкенштейн.

— Я не считаю себя занудой только потому, что я не могу украсть два трупа.

— Мы, Розенкранц, здесь должно быть местоимение мы. — Сдавленный звук, который она издала, заставил его раздраженно посмотреть на нее. — И перестань, ради Бога, стонать, ладно?

— Я не стонала!

— А мне это показалось стоном.

Выбравшись сзади из машины, он захлопнул двойные дверцы с такой силой, что микроавтобус содрогнулся. Саммер ждала, что мужчина вот-вот появится у ее дверцы, начнет что-нибудь делать, но минута проходила за минутой, а его все не было. Словно он исчез.

О Боже! Не случилось ли с ним чего? Вдруг эти изверги, которые гнались за ними, нашли Франкенштейна? А может быть, схватили его, когда тот выпрыгнул из микроавтобуса? Вдруг он лежит где-нибудь рядом на земле, истекая кровью, с перерезанным горлом, а его убийцы подкарауливают свою следующую жертву — ее?

О Боже!

Или его конец был сверхъестественным? Что, если призраки приняли обличье похитителей человеческих тел?

Похитители тел… Когда Саммер вспомнила о них, то опять не удержалась от стона.

— Ты стонешь, как простуженный осел.

Дверца рядом с ней без предупреждения распахнулась. Саммер вскрикнула и отпрянула от нее, как ошпаренная.

На нее смотрел абсолютно живой Франкенштейн.

— Где ты был? — еле выдохнула она.

— Ходил по естественной нужде. Давай вылезай. Я нашел нам новую тачку.

— Что?

Но он уже шагал прочь от микроавтобуса. Его хромающая походка была удивительно быстрой. Саммер едва поспевала за ним.

— Подожди! Мы не можем так просто бросить их.

— Кого их?

— Трупы!

— Это почему же?

Его тон был таким безразличным, что Саммер взорвалась:

— Потому что… потому что просто не можем!

— Я не думаю, что у нас очень большой выбор. Если только ты не собираешься прихватить их с собой. Я всегда мечтал о компании с парой мертвяков. Или ты хочешь похоронить их? Я слышал, что рытье могил — не самая легкая работа.

— Ты перестанешь наконец балагурить?

— А я не балагурю. Я нем как могила.

— Ха-ха-ха!

— Рад, что ты сохранила чувство юмора.

Саммер не прореагировала на это замечание.

— Мы должны сделать что-нибудь, — промолвила она. — Хотя бы позвонить куда-то и сказать, где теперь находятся эти трупы.

— Ну да, сообщить им, где мы сейчас, — фыркнул он.

— Нам надо позвонить в полицию.

Мужчина мотнул головой, отвергая эту идею.

— Или в «Хармон бразерс».

Еще одно резкое движение.

— Или кому-нибудь еще.

Франкенштейн бросил на нее нетерпеливый взгляд.

— Эти люди уже мертвы, Розенкранц. Ты хочешь составить им компанию?

В ответ Саммер покачала головой.

— И я тоже не хочу, так что никому звонить мы не будем, ясно? Мы только наберем в рот воды, опустим пониже голову и что есть духу зададим деру из славного штата Теннесси.

— Но… — Саммер просеменила за ним в дальний конец эллинга к двери.

Он щелкнул выключателем, погасив свет. Свежий ночной воздух внезапно напомнил ей об угрозе. Вне стен она чувствовала себя уязвимой, беззащитной. Женщина с опаской посмотрела на небо, отыскивая какие-нибудь признаки присутствия вертолета.

— А нельзя нам здесь хотя бы дождаться утра? — Ее голос звучал так робко, что она сама его не узнавала.

Франкенштейн захлопнул за ними дверь и подергал ручку, проверяя, хорошо ли заперто.

— Ты думаешь, утром что-нибудь изменится? Надеешься, что плохие дяди растают, как туман с первыми солнечными лучами? Едва ли. Плохие дяди останутся плохими, и они по-прежнему будут искать нас. Так что пошевеливай своей задницей, Розенкранц.

— Ты перестанешь называть меня так? — адресовала она свой вопрос его спине. Он был впереди уже на дюжину шагов, и Саммер старалась не отстать. — Черт побери!

— Что ты ругаешься?

— Просто так.

— Тогда ладно.

Колхаун остановился у черной машины доисторического вида, нагнулся и пошарил под ее массивным передним бампером. Капот открылся со звуком пушечного выстрела.

— Что ты собираешься делать? — Озираясь, Саммер зябко обхватила себя руками. Ночь была холодной, но внезапная дрожь прошибла ее, видимо, из-за нервов.

Он поднял капот, вытащил из заднего кармана своих штанов Бог знает где подобранный кусок провода и склонился над разверзнутым чревом мотора.

— Подсоединяю батареи к катушке.

— Зачем?

— Послушай, Розенкранц, ты хоть иногда молчишь? Я не могу сосредоточиться.