Игра в … - Эльчин Гусейнбейли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг возле меня возникла пожилая, изрядно навороченная матрона.
– Нравится тебе она? – лукаво уставилась на меня. Я усек, что это «мама-роза».
– Хороша, – буркнул я.
– Да, хороша «джаныйанмыш»…[3]
Я перебил приятеля:
– А как по-русски это звучит?
– Ты мне не веришь? – он как бы обиделся.
– Да нет, просто так спрашиваю.
– Не помню уж как. Смысл такой.
– Ну давай дальше.
– Матрона мне: если хочешь, могу на ночь ее «в аренду» сдать. И заломила такую цену… не хочу даже называть. В час ночи рестораны закрыты. Матрона, взяв с меня задаток – полцены, пошла за красоткой. И вот она, Юлия, в тонкой куртке, короткой юбке, фигурка – блеск. «Мама-роза» сказала, что проблема с ночлегом входит в их обязанности, и такси отвезет нас по нужному адресу. Мы должны «закруглиться» к 11 часам утра.
Сбылась моя мечта. Я в просторной спальне, освещенной ночником, на одном кровати с давно вожделенной дамой… Но одно казалось мне странным. В моей теперь уже партнерше чего-то недоставало. Она смахивала на манекен. Страстность, которая воображалась мне по фото, исчезла. Она выглядела бесчувственной, как пень. Тело холодное, будто и не осязающее ничего. Порой она ласкала и целовала меня, видимо, для блезира, чтобы не обидеть. Я ей расписывал, как влюбился в нее заглазно, как грезил ею, сказал, откуда родом. Она рассмеялась. И смех такой загадочный, странный, будто кто-то вместо нее смеялся. Машинально, заученно.
До утра я не сомкнул глаз. А ей хоть бы хны, уснула, посапывает, как дитя. Наутро я ей сказал, что хочу вернуться в Баку. Но хотел бы узнать…
– Я тебя разочаровала? – перебила она.
– Не то слово, – говорю.
Она задержала на мне взгляд, взяла с тумбочки сигарету, закурила, сделав затяжку и выдохнув дым, шутливо заметила:
– Много будешь знать – рано состаришься…
– Я не узнал тебя. Вот что странно.
– да ты и не можешь узнать, – снова засмеялась она.
– Во всяком случае, было бы интересно.
– Ты в этом уверен?
Я кивнул, она выдержала паузу, уставившись взглядом в невидимую точку.
– Я знаю, что ты не поверишь мне, но я все-таки скажу. Сперва мне никто не верит. А если не верит, значит, не любит. А любить – значит верить. Возможно, в этом и нет необходимости… Но… человеку, проделавшему такой дальний путь, думаю, можно…
Я был готов поверить во все, что она ни скажет. Даже если б сказала, что происходит от ящерицы. Кажется, она почувствовала, что у меня на сердце. Голос ее прозвучал печально-безнадежно.
– Я дух. Я вроде и существую и пребываю в нетях…
Теперь она была похожа на ту, которая представала на фотографиях.
– Как это – в нетях? Вот же, я касаюсь рукой, это ты.
– Когда умерла моя сестренка, пяти лет от роду, мать с отцом думали только и только о ней, даже в постели… Потому душа сестренки переселилась в меня. Так мне кажется. Я некоторое время размышляла об этом, даже в парапсихологией интересовалась. В детстве мне снились такие сны, что мама, выслушав меня, говорила: «душа сестренки вселилась в тебя… потому что этот случай был на самом деле». Например, была у сестренки моей белая киска, ножку ей дверью прищемило. Я до сих пор вижу этот сон. Событие – есть, а эмоций никаких.
– Может, это тебе только кажется? – сочувственно спросил я.
– А тебе как кажется? Не кажется ли тебе, что я бесчувственная?
Я не хотел лгать, потому промолчал.
– Иногда я бываю в таком состоянии, что хоть режь – не почувствую.
Меня оторопь пробрала от этих слов. Я вспомнил отзыв директрисы агентства: «У нее было два мужа, оба покончили с собой».
Она легла в постель, расслабилась, словно избавилась от какого-то груза. Когда я выходил, она сказала вдогонку:
– Если захочешь, в следующий раз можешь оставаться без оплаты. – И засмеялась.
Я, не ответив, закрыл за собой дверь.
Вернувшись в Баку, я заново просмотрел ее снимки, вырезанные из журналов. Теперь в них не было никакого шарма, магии красоты. Все эти изображения показались мне фальшью. Может быть, фантастическую историю с сестренкой и реинкарнацией души она сочинила. Сочинила, чтобы не привязываться к какому-либо мужчине. Так ей было удобнее жить.
Я сжег ее снимки, чтобы избавиться от старых воспоминаний. Странно, когда фотографии горели, мне чудился в пламени чей-то стон.
Хочешь, верь, хочешь, не верь, – завершил мой приятель рассказ и усмехнулся как-то вымученно, вышла гримаса, и роту него вроде покривел.
Чтобы подавить волнение, я хотел было пригубить чай, но чай давно остыл.
– Может, налить по новой?
– Не стоит, – сказал я и поспешил распрощаться.
Первый поцелуй
Весть о том, что я поцеловал Айбениз, облетела всех, от пастуха овец в горах до букашек в школьном дворе. И от этой новости, вероятно, теперь хитро посмеивались, чирикали, поскрипывали и позевывали птицы на абрикосовом дереве, цикады на плетне, насекомые на земле и под землей, привезенная школьным сторожем Гюль-малы из Геруса собака, что дремала сейчас под тутовым деревом. Так я думал, расхаживая по школьному двору под впечатлением этой новости. Потому как Айбениз, услышав об этом, закрыла лицо ладонями и, опустив голову на парту, стала реветь. И девочки, интересующиеся всем на свете, собрались вокруг нее.
Как мужчина, должен сознаться, что внешне я чувствовал себя стеснительно, внутренне же горделиво. Глядя на румяные щеки Айбениз, губы мои горели. Она тоже, вероятно, формально горела, к остальным органам это отношения не имело. Интересно было то, что Бало-глан сообщил всем, что именно я поцеловал Айбениз, а не кто-то другой. Конечно, этого не было, такое мне и во сне не могло присниться. Возможно, эта блистательная интимная сцена привиделась во сне Балоглану. Как сны, что теперь почти каждую ночь снятся мне. Понимаете да, Голливуд, Мадонна… Чтоб же вас, что знают много?
Честно говоря, если бы это связали с Авазом, все бы поверили, наверное. У мальчиков нашего класса во главе с Авазом вошло в привычку, сидя на передних партах, с помощью такого таинственного объекта, как зеркало, смотреть на еще более таинственные объекты
