Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

— Да, и мне земля ваша кажется весьма приятной.

— Приятной? Нет. Это земля обетованная, любезный друг. Земля Обетованная! Беда только в том, что никому не ведомо, в чем смысл этого обетования и когда оно исполнится. Между тем время идет, и мы постепенно начинаем терять надежду. Молодые не хотят больше ждать. Одни перебираются в Рим, другие — в метрополию, третьи — в провинции побогаче и там отрекаются от бога предков и приносят жертвы идолам, стараясь любыми средствами сравняться с язычниками, они стыдятся своего народа, как и своего носа. Кое-кто скрепя сердце остается здесь — эти хотят решить все по-своему и к тому же немедленно, — вместо того чтобы дожидаться Мессии, который в мгновение ока все уладит.

— По твоему тону, о почтенный Захария, я чувствую, что ты не только надежду, но и веру начинаешь терять, — сказал я.

— О нет! Напротив. Я-то убежден: настоящий Мессия явится в самом скором времени. Другое дело, что люди должны не только суметь узнать его, но и понять его весть. Ибо придет он не как всесильный воин, но как учитель, чьим наставлениям суждено осветить путь не только евреев, но в равной мере и язычников. Он принесет нам мир.

За беседой дорога показалась нам короткой. Только однажды нас остановили стражники, но тотчас отпустили, убедившись в нашем безобидном виде. У дверей их дома Елисавета объяснила, как мне попасть в мое пристанище, и мы распрощались. Я уже успел отойти, когда снова услышал ее голос. Я вернулся, и она спросила, довелось ли мне сегодня поужинать. Я сказал ей правду, и она пригласила меня войти в их жилище. Я был очень признателен, особенно если учесть, что я римлянин, а следовательно, соотечественник тех, кто собирается казнить их сына.

Пока мы отдавали должное простой и скромной пище, речь зашла о событиях минувшего дня. Я поведал им о смерти Зары-самаритянки и ее дочери. Гневливый старик внимательно выслушал всю историю и, подумав немного, сказал:

— Я никогда ничего не слышал про эту женщину. Даже в молодые годы меня не прельщало общество блудниц. И я не раскаиваюсь в том, что избегал нечистых связей, однако теперь, когда старость покрывает прошлое пеленой безвозвратности, думаю порой, что Бог проявил бы милосердие, если бы время от времени отводил от нас свой взор. Так восхвалим же Бога и не станем болтать пустого. Я хотел сказать лишь следующее: то, что ты рассказал, напомнило мне историю Амрама.

Я попросил рассказать ее, и вот что услышал от Захарии:

— С наслаждением удовлетворю твою просьбу, друг-язычник, хотя моя способность удерживать в памяти имена и даты уже не та, какой была в молодые годы. Амрам был царем Эдома или Моава или схожей с ними страны. Когда он понял, что подходят к концу его дни, он позвал своего старшего сына и сказал ему: «О сын мой, должен ты знать, что уже много лет имею я наложницу, которую неизменно любил всем сердцем. Хочу, чтобы, когда я умру, ты позаботился о ней и обеспечил всем необходимым. Обещай сделать это». Старший сын пообещал исполнить волю отца и покинул его покои. Тогда Амрам позвал младшего сына и сказал ему: «О сын мой, уже много лет имею я наложницу и всегда сильно любил ее. Когда я умру, ты должен пойти к ней и убить ее». Таким образом он выполнил свой долг хорошего человека и нежного любовника, но не забыл и о долге царя, повелев избавиться от той, что могла посеять распри среди его наследников. Сейчас я не могу сказать наверняка, исполнили сыновья волю царя или нет, поскольку окончание истории стерлось из моей памяти, но завтра, когда пойду в синагогу, непременно почитаю об этом в Священном писании.

Завершив скромный ужин и еще раз многословно выразив благодарность старикам, я отправился в свое пристанище. Улица была пустынна, и сквозь ночную тишину ветер доносил бряцанье оружия и стук шагов стражи по камням. И тот же ветер рассеивал вонь от испускаемых моим организмом газов. Эта весьма грубая деталь, как я прекрасно сознаю, не прибавит достоинств моей повести, но я считаю себя исследователем Природы и ее явлений, а не Поэзии и ее форм, и потому счел, что ни Архимед, ни Фалес Милетский, ни Страбон, случись им оказаться на моем месте, не стали бы из чисто эстетических соображений опускать в своих ученых трактатах упоминание о таких происшествиях.

Когда я прошел часть пути, мне почудилось, будто за мной кто-то крадется. Я обернулся, и мгновенно неведомая тень метнулась за угол. Наверное, нищий Лазарь хочет получить подаяние в обмен на какие-то сведения, решил я. Затем, убедившись, что мой преследователь не думает сокращать расстояние, но и не отказывается от своих намерений, я вспомнил события минувшего дня, а также жестокий рассказ Захарии и почувствовал страх. Подгоняемый страхом, я зашагал прытче, завернул за угол, потом еще раз и наконец, уверенный, что запутал преследователя, укрылся в портике. Выждав немного времени, я вышел и собрался продолжить путь, но не тут-то было. Мало того что я заблудился, но не избавился от того человека, который преследовал меня и чей грозный силуэт вдруг возник перед моими глазами. Человек приблизился, склонился ко мне и приказал:

— Только не вздумай кричать, Помпоний, и дай мне руку. Я не сделаю тебе ничего дурного.

— Мне неведомо, кто ты такой, — отозвался я.

— Я юный Матфей, сын покойного Эпулона. Вчера мы встретились в доме моего отца, и я хотел убить тебя.

— Теперь вспомнил, но, признаться, такого рода воспоминание отнюдь не приносит в душу покой.

— И тем не менее тебе нечего бояться. У меня с собой меч и кинжал, и пожелай я убить тебя, уже давно бы сделал это или приканчивал теперь. Аргумент a contrario sensu.[17] Меня научили этому в Греции.

— Тогда с какой целью ты преследуешь меня?

— Чтобы побеседовать. Далеко ли до места, где ты устроился на ночлег? Меня ни в коем случае не должны заметить стражники синедриона.

Успокоившись духом, я повел его в дом беззубой старушонки. Мы немного покружили, потом, добравшись до места, направились в сарай, где я ночевал. Масляный светильник давал совсем скудный свет. Но даже при таком освещении нетрудно было заметить, как осунулся юный Матфей. Я молча дожидался, пока он заговорит. Наконец он начал:

— Я знаю, что ты уже побывал в доме Зары-самаритянки.

— Да, но попал туда слишком поздно. Это ты ее убил?

— Нет! Что за чушь! Я любил ее. Мы с ней были любовниками, и я собирался в самом скором времени взять ее в жены, даже если лишусь наследства.

— Ты был любовником той, которая спала с твоим отцом?

— Это неправда. Ничего подобного между ними не было, — сказал юный Матфей. — По городу ходят слухи, что он нередко захаживал в тот дом. Отец действительно навестил ее несколько раз, но совсем с другой целью. Зато я часто ходил туда, завернувшись в пурпурный плащ отца. И под покровом ночи мне было легко выдавать себя за него. А еще я пустил слух о своей принадлежности к тем, кто борется против владычества Рима, чтобы объяснить этим свои частые отлучки, некоторые свои поступки и непомерные траты.

— Но к чему такая секретность? В твоем возрасте и при твоем положении иметь подобную связь — самая обыкновенная вещь. Все равно, идет ли речь о любовнике или любовнице.

— Отцу было безразлично, есть у меня возлюбленная или нет, но я захотел взять Зару в супруги, а он никогда не одобрил бы законный брак с публичной женщиной. Кроме того, не так давно, ничего не зная о моих отношениях с Зарой, он упомянул ее имя, решительно запретив иметь с ней какое бы то ни было дело. Он не стал объяснять причины, да и Зара не захотела приоткрыть завесу тайны, когда я передал ей наш разговор. Из нежелания Зары отвечать на мои вопросы я вывел, что она знала какую-то тайну, касавшуюся моего отца, и отец боялся, как бы она не проговорилась, если я буду посещать ее дом.

— А кто-нибудь еще знал о вашей любви?

— Только Береника, моя сестра, которая на самом деле вовсе не сестра мне. Разумеется, она осуждала подобную связь, но любовь ко мне помешала ей хоть кому-нибудь открыть секрет, даже матери.

— Когда ты видел Зару в последний раз?

— В тот самый день, когда ты явился в дом моего покойного отца. Встревоженный вашим любопытством, я понял, что надо спешно что-то предпринимать, и отправился к ней, чтобы уговорами или бранью добиться от Зары признания, но она по-прежнему отказывалась говорить. И выглядела напуганной. Просила, чтобы я ушел и в течение нескольких дней не появлялся там — до тех пор пока не получу от нее весточку, которая и положит конец нашей разлуке. Я скрепя сердце подчинился, но сегодня понял, что не в силах прожить без нее еще хоть час, и снова отправился туда.

К несчастью, кто-то побывал там чуть раньше и совсем с другими намерениями, а Зара унесла тайну с собой в геенну.

— Сколько же времени продолжалась ваша история?

— Затрудняюсь ответить на твой вопрос. По ряду личных причин я пользуюсь разными календарями и вечно путаюсь в них. Правда, помню обстоятельства нашей первой встречи. Тогда я еще не познал женщины. Точнее, имел дело только с домашней птицей. Однажды я увидел Зару на рынке, и меня поразила ее красота, я дерзнул заговорить с ней, и она, к моей радости, ответила приветливыми словами. И поверь, Зара никогда не скрывала от меня, чем на самом деле занимается. То есть не скрывала своего ремесла. Однако никогда я не замечал в ней равнодушия и холодности, свойственных продажным женщинам, вовсе даже наоборот. Зара искусно и нежно доказала мне, в чем состоит заблуждение Онана. И научила много чему еще. Не стану скрывать, что на ее любезность я отвечал щедрыми подношениями, даря ей деньги и богатые вещи.