Наследница чужой жизни - Татьяна Юрьевна Лисицына
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
− Начинайте, молодой человек, а то я подумаю, что допустила чудовищную ошибку, пригласив вас. Неужели вы всё-таки журналист или писатель, ищущий сюжет?
− Я не журналист и не писатель.
− Тогда кто вы? Зачем вам история, о которой уже все забыли, кроме одного человека, который до сих пор оплакивает дочь.
− Мать Аллы жива? – Стас весь подался вперёд. Он бы и вскочил, но мягкое кресло не отпустило.
Старушка смотрела на него с недоверием. Даже прищурилась.
− Вы так сказали, словно знали эту Аллу, − заметила она. – Но вы по возрасту никак не могли быть с ней знакомы, − она покачала головой. – Не морочьте мне голову. Рассказывайте.
− Только один последний вопрос, − взмолился Стас. – Мать Аллы жива?
− Уже лет десять, как земле предали. Упокой, Господи, её душу, − старушка перекрестилась.
− Но вы сказали, что один человек оплакивает её до сих пор?
− Знаете, мужчины тоже иногда плачут. Даже если они академики. Когда выпьют рюмочку за праздником и понимают, что в этой жизни у них ничего не осталось.
− Это её отец? – почти шёпотом спросил Стас.
− Да, отец. И кефир я для него купила. И лимоны, он чай любит с ними пить. Вот вы уйдёте, я к нему поднимусь и отдам.
Стасу захотелось попроситься с ней, но он понимал, что это неприлично. Надо рассказывать, а он так и не придумал, а под строгим взглядом Екатерины Семёновны и вовсе хотелось сбежать. Может, ему не надо дальше вмешиваться? Он расскажет Алле, что узнал, а та пусть сама решает.
− Даже не думайте сбежать, − сказала Екатерина Семёновна.
− Хорошо, − решился Стас. – Я расскажу, только не говорите, что вы не верите в то, что душа может существовать вне тела. И что вы не верите в переселение душ.
− Отчего же? Я верю, − глаза у Екатерины Семёновны заблестели, а лицо оживилась. – Мне даже кажется, что кто-то часто стал смотреть на мои окна. Это началось месяца два назад. И я как-то подошла к окну и увидела девушку. Она стояла на заправке и смотрела на дом. Потом уехала. И каждый раз, когда я чувствую, что на мои окна кто-то смотрит, она оказывается там. У неё красная машина. Несколько раз я пробовала спуститься и поговорить с ней, но, пока одевалась, она уезжала. Рассказала подруге, та только посмеялась надо мной. Ну а что, многие в моём возрасте с ума сходят. Может, мне это всё кажется?!
− Нет, она есть, эта девушка. Вы не сумасшедшая. И она называет себя Аллой.
Глава 10
Стасу казалось, что никто и никогда его так внимательно не слушал, как Екатерина Семёновна. Не перебивая, не уточняя, повернувшись к нему всем телом, она так и просидела, иногда прикрывая ладонью рот. Пожилая женщина то прищуривала глаза, то высоко поднимала подрисованные дугообразные брови, а ещё заразительно смеялась, когда он рассказывал про выходки Аллы. Когда Стас рассказывал про декабристов, он даже охнула, но тут же мотнула головой, чтобы он продолжал. И даже когда он остановился, прочищая горло, голос у него почти сел, она ещё долго смотрела на него, не отрываясь, словно на диковинную птицу, какую никогда не видела. Стас не выдержал паузы.
- Вы … мне верите?
- Каждому слову, мой мальчик. Уж извини, что я тебя так называю. Ты мне, как мой внучок, того же возраста. Сердцем тебе верю. Более того, в некоторых выходках я узнаю нашу девочку. После несчастья, которое с ней произошло, Алла стала резкой, даже иногда грубой. И на мать могла накричать, и на уборщицу в доме. Разве что на отца никогда не повышала голос. Знаешь, бывают девочки, привязанные к матери, а бывают папины дочки. Алла была вся папина. Лена её ревновала, ругала мужа, что он балует дочь. А Валера действительно в ней души не чаял. Он и переживал после её гибели гораздо сильнее. За три дня изменился. На похоронах был весь седой, а лицо в морщинах. Лена накачала его таблетками, чтобы он держался. На похоронах ведь и его руководство было. Но он плакал, не стесняясь. Мужчины держали его, иначе бы он бросился на гроб, когда начали закапывать. Всё время твердил, что это он виноват: если бы он Аллу тогда поддержал, была бы жива. Матери кулаком грозил, обвинял, что у неё с дочерью были плохие отношения, иначе бы та к матери прибежала со своей бедой. Это были страшные похороны. И я вовсе не удивляюсь, что Алла, то есть её душа, осталась на земле. Отец её не отпустил.
- Как она погибла? – прохрипел Стас и сам, испугавшись своего голоса.
- Вышла из окна. Пятнадцатый этаж. Как будто повторила то, что сделала на даче. Если меня не устраивает это пространство и люди, которые в нём, я выйду, даже, если выхода на самом деле нет.
Похоже на Аллу, подумал Стас. И тут же вспомнил слова Валерия Никандровича: «Душа эта провинилась перед Богом. Отвергла величайший дар, который ей был дан». Так вот он что имел в виду. Дар – это жизнь, которой лишила себя Алла.
- Ты, наверно, хочешь узнать, почему Аллочка это сделал? – спросила Екатерина Семёновна. - Она была очень сильным человечком. Но возраст подвёл. Вспомни себя в восемнадцать. Мы все немного сумасшедшие. Чувства такие острые: первая любовь, первый поцелуй.
Стас кивнул, думая про себя, что его как-то эти страсти в том возрасте миновали. Зато вот на тридцатом десятке накрыло с Алисой. Так что он понимал, ещё как понимал.
- Вокруг Аллиной гибели выстроилось много версий. Отец целое расследование затеял. Сказал: пока не узнаю, кто мою девочку обидел и не отомщу, не успокоюсь. Одна из версий была, что она беременна, а парень её бросил. Родителям сказать боялась. Парня этого, - Екатерина Семёновна наморщила лоб, - как же его звали? Имя такое распространённое: ах да, Александр. Я их несколько раз видела. В лифте вместе поднимались: хорошо его рассмотрела. Тогда ещё подумала: ох, попала Аллочка. Красивый муж для подружек, у нас говорили. А Саша действительно был хорош: высок, строен, голубые глаза при чёрных гладких волосах. Такие гладкие были они у него,
