Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe - А. Ибрагимов

Духшасана тащит несчастную женщину в зал собрания силой, где на неё в присутствии её «жалких супругов» сыпятся всё новые оскорбления от Духшасаны, а также от Дурьйодханы и Карны. Призывы Драупади о помощи почтенные старцы Бхишма, Дрона и Крипа игнорируют. Почему? Ответ на этот вопрос даёт Викарна, совестливый младший брат Дурьйодханы. Несколько раз призвав присутствующих ответить на вопрос Драупади о законности её проигрыша, и не получив ответа, Викарна констатирует (Мбх II, 61): «Бхишма и Дхритараштра – два наистарейших (отпрыска рода) Куру, соединившись вместе, ничего не сказали… Потому и сын Бхарадваджи» (Дрона – А. И.), «наставник всем (нам), а также Крипа – эти лучшие из дваждырождённых тоже не ответили на вопрос». Младший Каурава даёт понять, что мудрые Дрона и Крипа, находясь на службе у Дхритараштры, не могут выражать независимого мнения, пока царь молчит. Присутствующие цари также безмолвствуют («цари… боясь сына Дхритараштры, не промолвили ни слова – ни хорошего, ни дурного»). Очевидно, никто не вправе прервать или изменить ход ритуала, кроме Дхритараштры. В соответствии с этим, аудитория узнаёт из слов Драупади и Арджуны, что Юдхиштхира «связан выполнением своего нравственного закона» и что «будучи вызван врагами, царь, помня о долге кшатрия, играл в кости по воле других».

Собрание пребывает в растерянности, пока Видура и Гандхари не обращают внимание царя на пугающие предзнаменования: вой шакала, рёв ослов, крики страшных птиц. Словно опомнившись (точнее, вняв предзнаменованиям как указаниям судьбы), Дхритараштра резко отчитывает старшего сына, таким образом сам пытаясь отмежеваться от неприглядной интриги, возвращает свободу Драупади и, чтобы загладить обиду, предлагает ей выбрать дар. Драупади просит свободы для Пандавов. Далее старый царь, демонстрируя великодушие, отпускает Пандавов домой, возвратив им царство и достояние (Мбх II, 65, 2): «С моего дозволения управляйте своим царством!» Ещё раз отметим, что ни у кого не вызывает сомнения право главы Кауравов распоряжаться исходом игры.

Узнав о решении царя от Духшасаны, Дурьйодхана, Карна и Шакуни поспешно явились к нему. Передача новости Духшасаной указывает, что приговор старый царь выносит в отсутствие троицы; можно думать, что иначе он не посмел бы отменить результаты игры. Действительно, Дурьйодхана находит убедительные доводы, чтобы заставить Дхритараштру отменить решение. Принц говорит, что Пандавы, «взойдя на колесницы, снабжённые всеми видами оружия, мчатся… чтобы соединиться со своими войсками». Это означает, что подвергшиеся унижению Пандавы вернутся с военной силой для мести обидчикам. Дурьйодхана тут же предлагает отцу решение проблемы: игра должна возобновиться, с тем, чтобы проигравшая сторона удалилась в лес на двенадцать лет, а тринадцатый год провела бы неузнанной в какой-нибудь населённой стране, «узнанные же (должны будут) снова (удалиться) в лес ещё на двенадцать лет».

Если вернуться к рассмотрению ритуальной подоплёки игры, то ситуация может быть представлена следующим образом. Игра приостановилась с появлением на сцене Драупади, которая задала казуистический вопрос: мог ли Юдхиштхира проиграть её, если до этого уже проиграл сам себя? Вопрос, адресованный наставникам, мудрецам и старейшинам, остаётся нерешённым (возможно, он неразрешим), но прерванная игра должна быть доведена до конца, во всяком случае, если этого пожелает старый царь. Царь, как мы убедимся, пожелает, но то, что классическая традиция представляет как вторую игру и результат новых интриг Дурьйодханы с присными, является в действительности неизбежным завершением затеянного Дхритараштрой действа.

Дурьйодхана бесстыдно излагает отцу детали своего плана. Прежде всего, нет сомнения, что шулер Шакуни и на этот раз выиграет у Юдхиштхиры. И когда Пандавы «на тринадцатом году выполнят свой обет», ситуация, по словам принца, уже будет под контролем Кауравов: «…Мы укоренившись в царстве, приобретя себе союзников, хорошо подготовив и ублажив отборное войско, огромное и непобедимое, – мы победим их, о царь!» Момент очень важен для понимания степени моральной деградации отца и сына: принц откровенно заявляет, что заранее планирует нарушить условия игры и любой ценой оставит царство за собой, применив, если понадобится, силу. Старый царь не возражает и тут же отправляет гонца (Мбх II, 66, 24): «Быстро верни, пожалуй, Пандавов, даже если они далеко уже отъехали. Пусть они придут и вновь сыграют в кости». Несмотря на возражения всех старших родичей (Бхишмы; двоюродного деда Дхритараштры царя Бахлики, двоюродного дяди Дхритараштры царя Сомадатты, троюродного брата Дхритараштры Бхуришраваса) и придворных, Дхритараштра настаивает на продолжении игры. Не останавливает царя даже страстная речь праведной царицы, напомнившей, как Видура предлагал «отправить в другой мир этого (сына), порочащего род». По существу царь ничего возразить своим оппонентам не может, и вновь маскирует свои нечестивые устремления общими отговорками в духе фатализма (Мбх II, 66, 36–37): «Пусть гибель (нашего) рода наступит когда угодно, я не могу предотвратить её… Пусть мои сыновья вновь сыграют в кости с сыновьями Панду».

Застигнутый в дороге посыльным, Юдхиштхира покоряется новому приказу царя, хотя и предвидит страшные последствия (Мбх II, 67, 4): «…Это вызов на игру в кости по приказанию престарелого (царя). Хотя я знаю, что это приведёт к гибели, но не смею отказаться». Явившись по вызову, Юдхиштхира быстро проиграл Шакуни единственную ставку, и побеждённые Пандавы «приняли решение об уходе в лес в изгнание и по очереди взяли антилоповые шкуры» – одеяние лесных отшельников.

В этот момент Духшасана произносит заносчивую речь, предлагая Драупади оставить своих никчемных супругов ради Кауравов, а Пандавов обличая в качестве бессильных мужей, бесплодных, как «чучело антилопы» или «сезамовое семя, лишённое зародыша». В ответ Бхимасена делает нечто, совершенно ему не свойственное: простодушный богатырь разражается пророчеством о грядущей битве, где сам он уничтожит всех сыновей Дхритараштры (прежде всего Дурьйодхану и Духшасану), Арджуна повергнет Карну, а Накула – игрока в кости Шакуни. Арджуна подтверждает слова старшего брата: очевидно, в этот момент Пандавы и сами не верят, что выполнение условий игры позволит им мирно вернуть утраченное царство. Если учесть, что организатором игры и гарантом договора выступает Дхритараштра, можно сделать вывод о недоверии племянников к дяде.

Посягательство на жену правителя

Сцена оскорбления Драупади во время игры оставляет несколько вопросов: почему Кауравы так спешат показать свою власть над женой Пандавов (это происходит, едва она была проиграна); почему это делается в столь демонстративно грубой форме (ведь лично Драупади Кауравам ничем не досадила); наконец, даже если Кауравам не терпелось поместить красавицу в свой гарем, зачем было тащить несчастную женщину на всеобщее обозрение в зал собраний? Не приносят же Кауравы в зал собрания другие выигранные трофеи! Очевидно, в самом акте демонстрации власти Кауравов над Драупади скрыт какой-то символ. Можно думать, что овладеть Драупади или, в смягчённом варианте, глумиться над ней, то есть показать свою власть над царской женой – это один из важных символов лишения царя (в данном случае – Юдхиштхиры) его власти. Унижая Драупади, Дурьйодхана демонстрирует, что власть Царя справедливости перешла к нему. Попробуем понять, верно ли наше предположение. Для начала обратимся к сюжетам из Ветхого Завета: в этом памятнике есть эпизоды, способные прояснить смысл унижения Драупади во время игры.

Когда мятежный сын царя Давида Авессалом вступил в Иерусалим, а Давид бежал, бросив во дворце своих наложниц, сходный акт публичного бесчестья продемонстрировал всем, что Авессалом сверг своего предшественника: «…И вошёл Авессалом к наложницам отца своего пред глазами всего Израиля» (2 Цар 16, 22). Если для современной аудитории символизм этого акта не очевиден, то другой эпизод из ВЗ должен внести ясность. Через много лет, когда после смерти Давида и воцарения юного Соломона его старший брат Адония через Вирсавию (мать Соломона) просит себе в жёны последнюю наложницу покойного царя Ависагу, Соломон воспринимает эту просьбу однозначно, как посягательство на трон: «И отвечал царь Соломон и сказал матери своей: а зачем ты просишь Ависагу Сунемитянку для Адонии? проси ему [также] и царства…» (3 Цар 2, 22). И тут же предусмотрительно распорядился убить «мятежника». Сходным образом сын покойного царя Саула Иевосфей реагировал, когда военачальник и кузен Саула Авенир взял себе царскую наложницу Рицпу (2 Цар 3, 7), но наказать влиятельного временщика не посмел – с ним расправился позже племянник царя Давида Иоав, защищая права новой династии. Оказывается, и сам Давид в своё время поступил точно так же, «унаследовав» жён царя Саула; вот как Давиду напоминает о победе над Саулом пророк Нафан: «Так говорит Господь Бог Израилев: Я помазал тебя в царя над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула, и дал тебе дом господина твоего» (то есть передал царскую власть, отняв её у Саула – A. И.), «и жён господина твоего на лоно твоё…» (2 Цар 12, 7–8).