Багровая заря - Елена Грушковская

— Ну, а теперь то, что касается твоей защиты, коль скоро Эйне попросила меня быть твоим адвокатом, — сказал Оскар, разворачивая чёрную папку с глянцевыми корочками, полную каких-то бумаг. — Ты попала в человеческую судебно-следственную машину, девочка, и она тебя основательно зажала между своими жерновами. Эта машина безжалостно перемалывает тысячи судеб, и ты можешь стать одной из этих безликих тысяч. Твоя яркая индивидуальность, твоя уникальная душа, твоя личность будет унижена, обнулена, закована в кандалы и доведена до скотского состояния, и ты перестанешь быть собой. Я изучал твоё дело, детка, и могу сказать, что в твоём случае машина работает с той же устрашающей эффективностью, с какой она уже перемолола и поглотила тысячи и тысячи, многие из которых были далеко не такими беззащитными, как ты. Они боролись, но всё равно проиграли. У тебя никаких шансов.

— Я думала, что адвокат должен подбадривать своего клиента, а вы всё делаете наоборот, — мрачно пошутила я.

— Я предпочитаю говорить правду, — сказал Оскар, задумчиво переворачивая страницы многочисленных документов в папке, а пальцами другой руки потирая белый высокий лоб. — Чтобы у тебя сложилось более или менее реалистичное представление о своём положении, без иллюзий и радужных надежд. Так вот, твоё положение очень и очень незавидное, дорогая. Увы, следствие уцепилось за наиболее удобного обвиняемого — тебя.

— Удобного? — горько поморщилась я. Я уже слишком устала — даже возмущаться не осталось сил. — А как насчёт изобличения настоящего убийцы?

Оскар смотрел на меня грустно — взглядом умудрённого опытом человека, которому даны многие знания и отсюда — многие печали. Несмотря на бледность, он был завораживающе красив…

— Не будь такой наивной, дорогая, — проговорил он негромко, с чуть приметной горькой усмешкой. — Им подчас гораздо важнее состряпать складную версию и успешно довести дело до суда, нежели добиться справедливости, хотя они и призваны быть на её страже. Настоящего убийцу твоего отца людям не изобличить: мы не выдаём своих. А ты… Ты, бедняжка, просто козёл отпущения. Твоё дело, — Оскар небрежно перелистал страницы, — очень хорошо сшито. Доказательства выглядят вескими и почти на сто процентов гарантируют обвинительный вердикт.

— Доказательства? — прохрипела я, припечатав ладонью по столу. — Какие к чёрту доказательства? Мне незачем было убивать папу! Абсурд!!

Оскар усмехнулся.

— Абсурд? Они так не считают. Вот здесь всё грамотно изложено и обосновано. Можешь ознакомиться — имеешь право.

Он подвинул мне папку. Я переворачивала страницы, но строчки прыгали у меня перед глазами, а слова не складывались в предложения. Я безуспешно пыталась уловить смысл мудрёно закрученных фраз, пестрящих терминами и канцеляризмами.

— Я в этом ничего не смыслю, — пробормотала я наконец, отодвигая папку дрожащей рукой.

— Тебе и не нужно, на это есть я, — улыбнулся мой адвокат. Что-то дьявольское было в его улыбке, а в тёмной бездне его глаз мерцали холодные искорки, и вместе с тем этот взгляд так завораживал… — Так вот, слушай меня: здесь возможен любой абсурд. Тебя основательно взяли в оборот. Они и не таких, как ты, топили. Это огромная махина, система. А ты — винтик. И если позволить им действовать в том же духе, в весьма скором будущем ты, моя хорошая, поедешь в далёкий край долгих и холодных зим…

Он говорил негромким, немного усталым тоном, как будто всё это он уже произносил много раз, и ему это порядком прискучило. Мне же, уже начавшей чувствовать на себе обезличивающее и оскотинивающее действие машины, о которой он говорил, слушать это было отнюдь не весело, и его слова отзывались у меня внутри тоскливым содроганием, а всё моё существо от безысходности сжималось в маленький, дрожащий, несчастный комочек. Оскар вскинул на меня от папки с документами острый, внимательный, изучающий взгляд.

— Не отчаивайся, — сказал он, и в его голосе прозвучали ободряющие нотки. — Я профессионал. И, надо сказать, лишь весьма немногие могут себе позволить мою помощь.

— Сколько стоят ваши услуги? — чуть слышно спросила я.

Он улыбнулся.

— Тебе это обойдётся совершенно бесплатно — в смысле денежных знаков. Но, разумеется, — добавил он, значительно понизив голос, — я ничего даром не делаю. Впрочем, ничего непосильного я от тебя не потребую, так что не волнуйся. Всё будет хорошо.

От Эйне Оскар отличался тем, что был опрятен, и от него не исходило затхлого запаха. Он был всегда аккуратно пострижен, чисто выбрит, а в одежде придерживался стиля дорогостоящей, но строгой элегантности. Его красивые ногти были чистыми, ухоженными и поблёскивали бесцветным лаком, а зубы отличались молочной белизной. Часы на его руке стоили, наверно, целого состояния, а бриллианты на зажиме галстука сверкали, как звёзды. Впрочем, от этого изысканного лоска изрядно веяло холодом, от которого бежали по телу мурашки. На большом пальце правой руки он носил такое же кольцо с когтем, какое я видела у Эйне. Оно было тоже усыпано бриллиантами.

Он сказал мне без обиняков:

— Мы не можем позволить людям найти того, кто это сделал, это означало бы обнаружить себя. Нам было бы даже на руку, если бы ты села в тюрьму за это, да и концы в воду. Но тебе повезло: Эйне просила за тебя.

Он сделал многозначительную паузу, от которой у меня невольно пробежали вдоль спины мурашки: с какой, спрашивается, стати она просила за меня? Как МНЕ это аукнется?

— И я вытащу тебя отсюда так, чтобы и своих не выдать, и тебя избавить от преследования раз и навсегда, — заключил Оскар. — Если ты, конечно, ХОЧЕШЬ выйти на свободу.

Я сделала вывод, что вариантов для выбора у меня было, мягко скажем, маловато. Если я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотела на свободу.

Я хотела.

Итак, мой адвокат нашёл эффективное и гениальное по своей простоте решение моей проблемы: для того чтобы выйти отсюда, я должна была умереть. Со смертью обвиняемого дело прекращается, ибо «мёртвые срама не имут». Способ, конечно, не новый, но это не делало его менее эффективным. Однако, когда Оскар изложил мне свой план, я слегка забеспокоилась. Легко сказать — умереть!

— Детали не должны тебя волновать, это моя забота, — успокоил он меня. — Главное — ты выйдешь отсюда девственно чистой, и для твоих преследователей ты будешь недосягаема, потому что они будут уверены в том, что ты уже не существуешь.

— Но как я буду жить после этого? — спросила я. — Вы что, сделаете мне новые документы?

Оскар загадочно улыбнулся.

— Да, что-то в этом роде.

Перед ним на столе лежала всё та же папка с бумагами, и он водил по чёрной глянцевой поверхности её корочки пальцем с блестящим ногтем.