Конец Игры - Иван Сергеевич Красавин

его изо дня в день. Повезло ещё хоть, что она не предпринимала жалкие попытки заговорить со мной! Да, некая часть меня желала этого, я мысленно продолжал стремиться к ней, всей душой и всем сердцем я принадлежал ей. Но с этим нужно было бороться любыми способами, что я и делал, каждый день отдаляясь от неё всё сильнее, при этом не уставая по ночам желать всё вернуть. Мне так не хватало её, я так хотел вновь услышать её нежный голос. Я так хотел поговорить с ней, плюнуть на всё и вернуться, написать пару строк, чтобы обрадовать её. Я никогда раньше не желал повернуть время вспять, но тогда… Тогда я впервые усомнился в правильности собственных действий. Я ходил иногда как зомби, спал на ходу, уходил глубоко в себя, затыкая уши наушники, чтобы окружающий мир не мешал мне думать, вновь и вновь пережевывать все свои беды, причиной которых был лишь я один. Но решение не приходило, а потому оставалось просто ждать, терпеть, надеяться, что остатки чувств умрут как можно быстрее, и я наконец стану свободным. У меня не хватало решительности всё вернуть, хотя было достаточно тайного желания. И в тоже время я не хотел этого делать, потому что в этом случае всё вернулось бы на круги своя. Тогда я потерял бы малейший шанс разлюбить её окончательно. Нет, если б я всё вернул, то влюбился бы ещё сильнее. А именно от любви я и бежал. Желал её, но всё равно бежал, поскольку понимал, что меня она не любит. И самое страшное то, что в тот период я на всех остальных девушек смотрел с презрением. Я всех людей сравнивал с ней и приходил к выводу, что они ничто по сравнению с ней. Правильно ли это? Чёрт меня знает. Если это аморально, то пусть меня осуждают – я всё выдержу. Если это нормально, то зачем вообще акцентировать на этом внимание?

С Брэндой я за это время тоже особо не пересекался. Радоваться этому или нет – не знаю. По крайней мере, я почувствовал себя спокойнее, когда увидел её на следующий день в университете целую и невредимую. Кажется, даже руки у неё были в порядке. Удивительно, как она держалась. Определенно, ей удавалось притворяться нормальной лучше, чем мне. Несколько раз я ловил себя на мысли, что хочу подойти к ней и заговорить, рассказать обо всём, но вовремя отказывался от этой странной идеи. Совесть не позволила. Разве я не обошёлся с ней жестоко? Всё так, она этого не заслуживала. А я этого заслуживаю? Это размышления наивного подростка, но что ещё мне остаётся?

Затишье перед бурей длилось достаточно долго, чтобы усыпить мою бдительность. Ария почти ничего не писала, Эдди постоянно проводил время наедине с Софи. Я был оставлен самому себе и вполне наслаждался своим одиночеством. Иногда я заходил в анонимный чат, чтобы поговорить по душам с незнакомцами, безразличными по большей части ко всему. Ничего хорошего из этого не получалось, потому что я постоянно искал Лену, её близнеца. Но это было лишь отчаянным безумием, попытками ухватиться за призрака. Парадокс: чем больше я старался не думать о ней, тем больше думал о ней, а чем чаще убегал, тем быстрее крепчало моё желание быть с ней вновь. До самого гроба.

Этой чехарде положил конец Эдди. Случайно, всё произошло неожиданно. Иногда, вспоминая тот вечер, я думаю: почему я не мог просто остаться в своей комнате, как я это делал всегда? Зачем я поддался на его уговоры и согласился посидеть вместе на кухне за чашкой крепкого чая? Что со мной тогда было? Интроверт внутри меня дал слабину и потянулся к единственному человеку, которому было на меня не наплевать? Я не знаю, но что было, то было. Пусть меня судит жизнь. А Эдди всё равно спасибо. Он, сам того не понимая, очень вовремя убил остатки моей любви.

Мы сидели с ним за столом. Он корпел над конспектами, постоянно прерываясь на то, чтобы рассказать мне какую-нибудь новую историю. Я, сидя напротив, листал туда сюда плейлист с музыкой в телефоне. Идиллия нашей совместной жизни, типичный вечер, будто сошедший с экрана телевизора: идеальная сцена из какого-нибудь дешёвого ситкома.

Я уж не помню, о чём таком говорил Эдди, пока я делал вид, что слушаю его, но вскоре он задал вопрос, заставивший меня резко прекратить листать список песен:

– А Лена была сегодня на занятиях?

Сначала я не понял, о ком это он говорит. Имя казалось таким знакомым, но и таким забытым. Только потом до меня дошло.

Проглотив сгусток слюны, я выдавил из себя:

– Угу. А что?

Зачем я это спросил? Зачем? Кто меня только за язык дёрнул?

– Да я думал она с Тедом тусит. Они же встречаются. Знал бы ты, как долго их сводили, господи…

После этих слов мои внутренности, ещё недавно согретые горячим чаем, превратились в глыбы льда. Холод, он сковал меня целиком. Хуже всего пришлось сердцу, этому бедному, чувствительному органу. Оно начало биться медленно, громко ухая при соприкосновение с ребрами. В глазах стало темно, на несколько секунд я позабыл, что нужно дышать. Слюна, которой мой рот был, казалось, переполнен, ещё никогда не казалась мне такой омерзительной на вкус. Слабость и холод – вот и всё, что я чувствовал. Сидел, пялился в пустоту, будто видел себя смертельно бледного со стороны. Телефон неожиданно показался мне налитым свинцом, я еле держал его в руке. Да и всё тело стало походить на гипсовый ящик, переполненный ледяной водой, в которой плавали кости. Хотелось упасть, а лучше сразу умереть. Губы пересохли, превратились в две обескровленные ниточки, а голова пошла кругом. Меня затошнило, а из остекленевших глаз потекли слёзы. Они всё лились и лились против моей воли. А я не мог ничего с собой поделать, потому что был парализован.

– Спэнсер, что с тобой?

Голос Эдди донёсся до меня будто из-под земли. Глухой такой и далёкий, что я не сразу узнал его.

Я взглянул на него, но увидел лишь смазанное пятно – слёзы ослепили меня окончательно. Я шмыгнул носом и сказал:

– Всё хорошо…

– Чёрт возьми, да у тебя кровь!

Я сморгнул слезы, провёл рукой под носом и ошарашенно уставился на свои пальцы, выпачканные кровью. Это что, правда моя кровь? Мне тогда казалось, что у меня по венам циркулируют кубики льда, потому я никак не ожидал, что наружу вместе со