Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Устали все так, что даже не вспомнили и о еде. Барбашов махнул рукой, что означало «располагайтесь», и бойцы повалились на землю. Легли там, где кто стоял. Далее скатки никто не стал разматывать. Бросили их под головы и, крепко сжав винтовки, уснули. Барбашов тоже свалился под куст и быстро уснул. Проснулся он, когда солнце взошло уже высоко. Дул ароматный ветер, шелестела листва, и слышался спокойный говорок Клочкова.
— Все по болоту лезли. Только все чистые, а ты… И што значит эта дыра на рукаве? Где у тебя иголка? — отчитывал кого-то сержант. Он сделал паузу и продолжал дальше: — И вы, товарищ Чиночкин, тоже, можно сказать, плохо за собой следите. Человек вы интеллигентный, а лопатка ваша где?
— Не знаю, сержант, — честно признался Чиночкин. — Вероятно, при переправе потерял.
— Вот то-то и оно, что при переправе. А сколько их еще будет, этих переправ? — наседал Клочков.
Барбашов оглянулся. Бойцы, усевшись полукругом на маленькой, с пятачок, полянке, приводили себя в порядок.
— Придем к своим, а вы, как тот Махно волосатый, позарастали все. И что о вас подумают люди! И как это, интересно, товарищ старший политрук будет докладывать командованию, что вы есть бойцы двадцать четвертой Железной дивизии? — словно шмель, гудел Клочков.
— Федор Васильевич! — добродушно улыбнулся Барбашов. — Как обстановка?
— Тихо, товарищ старший политрук, — доложил Клочков, — на рассвете постреливали.
— Где?
Клочков показал на юг и восток.
— А кто — бог его знает. Только перестрелки не было. Так, дали несколько очередей. Ну и самолетов ихних пролетело не меньше сотни…
— А наших?
— Наших не видно.
— Вы ели?
— Нет, ждали вас.
Барбашову сразу стало как-то неловко. Он проворно сел и, не глядя на сержанта, сказал:
— Меня в таких случаях ждать не надо. Это во всех отношениях неправильно. Обстановка может неожиданно измениться, придется идти, а люди голодные. Из-за одного человека коллектив страдать не должен. Это не по-партийному.
— А я думал, поменьше съедим — побольше останется, — простосердечно признался Клочков.
— Не к чему нам экономить, — не стал слушать его Барбашов. — Не сегодня-завтра встретим своих. От немцев мы оторвались, это точно. И топчемся в предполье. Вы сами подумайте. Мы сейчас где-то у Белыничей. Ну куда наши могли деваться?
Бойцы молчали. Никто из них не посмотрел ему в глаза. Они, как показалось Барбашову, еще сосредоточеннее занялись своим делом. Кунанбаев штопал гимнастерку. Ханыга чистил винтовку и так старательно глядел в ствол, что можно было подумать, будто хотел найти в нем ответ на вопрос командира. Даже Чиночкин не поднял головы и очень внимательно разглядывал руки. Только Клочков не прятал глаз. Он хмуро смотрел под корни развесистой ивы, но, как только почувствовал на себе взгляд командира, склонился над мешком.
Барбашов насторожился. «Что они? Не верят мне?» — впервые подумал он. Но вопрос этот так и остался невыясненным. Кусты раздвинулись, и на поляне появился Косматых.
— Пыль над перелеском стоит. Должно быть, дорога там, — доложил он Барбашову.
Барбашов снова взглянул на бойцов. Но тех уже словно подменили. Теперь они сидели настороженные, вопросительно поглядывая то на пулеметчика, то на командира. Барбашов, радуясь тому, что разговор оборвался сам по себе, быстро поднялся и шагнул навстречу Косматых. Бойцы тоже встали со своих мест.
— Где вы видели пыль?
Косматых провел отряд на самую вершину холма. Тут в густом обрамлении ольшаника росли четыре березы. Пулеметчик ловко вскарабкался на одну из них и жестом пригласил за собой Барбашова. Барбашов тоже влез на дерево. Все было точно так, как докладывал Косматых. Километрах в двух от холма белесой пеленой висела пыль. Ветер раздувал ее над низиной, но она опять упрямо поднималась в голубую высь. На какой-то миг Барбашова охватила буйная радость. Ему показалось, что там, за перелеском, по невидимой с холма дороге движение идет им навстречу, на запад. Ему даже захотелось крикнуть: «Так это же наши!» Но он промолчал и никак не выдал своего волнения. Слишком много всяких неожиданностей претерпел отряд за эти дни.
— Там действительно есть какой-то путь, — продолжая разглядывать пелену пыли, проговорил Барбашов. — Но днем к нему не подойти. Придется ждать ночи. Разве вот кого-нибудь одного половчее на разведку послать?
— А может, болотцем все пролезем? — не очень уверенно предложил Косматых. — Я долго наблюдал. Низинка эта тихая, до самого перелеска тянется. Где ползком, где короткими перебежками, я думаю, проскочим.
— Опять в воду лезть? — буркнул Ханыга.
— Это не имеет значения! — обрезал Барбашов и, чувствуя, что ждать ночи у него самого не хватит терпения, пристально оглядел болото.
Через несколько минут отряд цепочкой потянулся с холма. Низину сплошь покрывал камыш, и идти по ней оказалось почти безопасно. Барбашов вновь почувствовал прилив волнения.
С каждым шагом шум за перелеском слышался все сильнее, и все чаще билось от этого шума в груди у него сердце, звоном отдавало в ушах и ломило виски. После удара о дерево всякое, даже незначительное, волнение вызывало теперь у него приступы острой головной боли. Боль эта неожиданно начиналась в затылке и быстро разливалась по всей голове. Правда, очень скоро Барбашов научился чувствовать ее появление заранее и всячески старался поскорее успокоиться. Но сейчас обуздать расходившиеся нервы он не мог. Волновались и бойцы. Даже Ханыга изменился. Он весь подобрался, а никогда не покидавшее его лицо кислое выражение сменилось настороженностью.
Когда до перелеска осталось метров триста, Барбашов пополз. И следом за ним поползли бойцы. Гул, доносившийся издали, теперь четко разделялся на вой моторов, скрип, скрежет и лязганье. Не будь ветра, вероятно, можно было бы различить и людские голоса. Но ветер уносил их в сторону. Проползли еще метров двести и залегли. Рядом с Барбашовым оказалась воронка, выбитая снарядом на месте муравейника. Дно воронки было песчаное, сухое, хорошо прогретое солнцем. Барбашов заметил это и с удовольствием заполз в воронку.
Дорога неожиданно опустела. Барбашов воспользовался этим и начал пристально наблюдать за секундной стрелкой своих часов. Обычно это скоро успокаивало и боль отпускала. Но сегодня не помогал и этот испытанный прием. Желание услышать человеческий голос было так велико, что он, сам того не замечая, то и дело приподнимался на руках, жадно вслушивался в лесные шорохи.
Новая волна надвигающихся звуков заставила Барбашова насторожиться. Она доносилась с запада и быстро приближалась к перелеску.
