Руки, полные дождя - Мэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-хорошему, стоило ей перезвонить, но Гор никак не мог собраться. Он чувствовал себя усталым даже от мысли, что придётся изображать весёлость и уверять, что всё нормально. Исиде не стоило знать ни про умирание, ни про Дуат, а то она могла и сюда явиться.
С Сетом у Исиды не особо ладилось, она постоянно припоминала, что тот хотел убить Осириса. С Анубисом тоже не сложилось. Сын мужа от другой женщины, Исиду можно понять. С Амоном общего языка не находили: после того, как она занялась колдовством и хотела силой выпытать тайное имя Ра, Амон ей не очень доверял.
Даже Гор признавал, что иногда Исида перегибала палку. Хотя матерью была хорошей. Но Гор не готов что-то ей рассказывать, ему куда проще здесь, где никто ничего не требовал и не ждал.
Гор считался «золотым мальчиком» египетского пантеона.
Избалованный ребёнок, обласканный ясным небом и получающий всё, чего он хочет. Сиятельный сокол, рассыпающий золотые искры, бог жизни и ясного голубого неба. Венценосный сын Осириса, владыки египетского царства мёртвых.
Гор вырос среди плодородного нильского ила, среди солнца и людей, с матерью, которая пользовалась уважением и не лезла в дела сына, когда он стал старше. По крайней мере, пыталась. Исида восхищалась Гором, даже как-то говорила, что именно ему стоит быть владыкой египетского пантеона.
Осирис среди египтян имел вес, что ещё больше возвышало сиятельного сокола в глазах других богов.
Сам Гор к власти не рвался. Он поддерживал фараонов, был их покровителем и считал, что этого более чем достаточно.
С Амоном они познакомились поздно и сразу нашли общий язык. В отличие от многих других богов, Гор быстро понял, что Амон – отнюдь не тот мальчишка, каким он хочет казаться. Точнее, такой, но может быть и другим. К тому же Гор видел строгого Осириса и отнюдь не был уверен, что такое руководство – это именно то, что нужно богам.
Гор отключил телефон и оставил его на столе, перевернув экраном вниз.
Время шло, последняя египетская царица давно истлела, оставившись воспоминанием. Золото Гора сменилось на осень. Он узнал о том, что это нормально, не всегда радоваться тому, что есть, и не быть постоянно сияющим только потому, что ты «золотой мальчик».
Гор недавно понял, что они с Анубисом не так уж отличались друг от друга в детстве. Пусть старший почти все время проводил в одиночестве среди мертвецов, а младший – среди живых.
– Ой, Афродита опять в чатике.
Амон умудрялся одной рукой подкидывать блинчик на сковородке, переворачивая, а другой уже лазил в телефоне.
– Видимо, Арес где-то выступает, Афродита одна вечером, вот и пишет.
Арес был диджеем и обещал скоро снова приехать в Лондон, теперь уже с женой. Гор не был уверен, что так уж хочет встречаться с Афродитой, она почему-то предлагала странные вещи.
– Что на этот раз? – спросил Гор.
– Ну… она говорит, что раз тут и я, и ты, и Сет с Анубисом, надо устроить конкурс мокрых маек.
– Серьёзно?
– Это Афродита. Она готова всех раздеть.
– Пусть обратится к Сету. Он скажет, куда ей пойти.
– Сет вежлив с дамами, – вздохнул Амон. – Он пошлёт меня с ней разговаривать.
Чай наконец-то остыл, чтобы можно было его пить, горячий Гор терпеть не мог. Он аккуратно поковырял блинчик и отправил в рот ещё кусочек. Неизвестно, как Амон готовит остальное, но блинчики ему определённо удаются.
Амон обернулся:
– Ты уверен, что Анубис на изнанке Дуата?
– Уверен.
В этом Гор не сомневался. Как и в том, что Дуат не причинит вреда Анубису. Царство мёртвых как верный пёс, но пёс сторожевой, огромный и опасный. Анубису требовалось время, чтобы вернуться именно с изнанки.
Гор не стал озвучивать опасения, что прошёл почти день.
Зато понимал, почему и ему сказали остаться, и Амон, и все они собрались в одном месте. Они ждали. Гадес вроде тоже хотел прийти, но они с Персефоной оставались в Подземном мире. На всякий случай, если Гекате понадобится кровь и второго бога смерти, к чьему царству она уже присматривалась. Других тоже предупредили.
– Не понимаю, – Амон вернулся к блинчикам. – Почему на эту изнанку может попасть один Анубис?
– Осирис, конечно, мог. А я… не знаю, я слишком про жизнь, чтобы туда лезть. Дуат меня не пускал.
– А ты пробовал?
– Однажды. Это был редкий момент в детстве, когда я был у отца. Мы с Инпу решили сбежать на изнанку. Он-то лихо скользнул, а я не смог. Осирис тогда страшно разозлился и пригрозил ему, что если ещё раз так сделает сам, то к людям больше не пойдёт. Мне показалось, отец… испугался.
Амон хмыкнул:
– Знаешь, как Осирис возвращал Анубиса в Дуат?
– Нет.
– Болью. Каждый раз, когда Осирис считал, что Анубису пора обновлять дороги Дуата или просто возвращаться туда, Анубис ощущал боль. Как-то попытался не откликаться, даже я думал, что не будет же Осирис его вечно мучить. Мы ошиблись.
Гор отпил чаю. Как-то раз, ещё очень давно, он лихо навернулся с колесницы, тело умерло. Когда божественная сущность вернулась, он услышал, как недалеко ругались Анубис и Исида. Брат говорил, что ощутил смерть Гора и хотел проверить, мать заявляла, что ему нечего здесь делать.
«Вы слишком разные, принц мёртвых, возвращайся в Дуат. Осирис тебя зовёт, ему это тоже не нравится».
Гор помнил, как Анубис тогда зашипел от боли, но знал, что мать тут точно ни при чём. Она могла как угодно относиться к сыну своего мужа от другой женщины, но силу к нему бы применять не стала.
Амон ловко перевернул блинчик на сковородке.
– Ну, – сказал он, – бывали вещи и похуже. И побольнее.
– У вас с Инпу отбит инстинкт самосохранения. Я знаю, сколько раз он умирал и возвращался. Многовато для того, кто большую часть времени проводил в Дуате.
Гор чувствовал каждый раз. Все моменты, когда сердце брата останавливалось – а потом снова начинало биться, когда божественная сущность возвращалась в тело.
Он ни разу не задумывался о том, что что-то может пойти не так. Воспринимал как нечто само собой разумеющееся, старший брат, который часто попадает в неприятности.
Ни разу не пришёл проверить.
Поэтому теперь Гора не слишком удивляло, что Анубис относился к нему… нет, он доверял Гору, но не всегда верил, что тот окажется рядом. Гор не понимал, что «золотой мальчик» и «принц мёртвых» отнюдь не так различаются, как их хотели убедить. Они оба были по-своему
