Мать. Из жизни Матери - Нилима Дас

Это произошло в январе 1907 года, вскоре после кровавого подавления революционного движения в России.

Я и несколько моих друзей вместе занимались изучением философии. В тот день проходила наша обычная встреча, как вдруг нам сообщили о приходе таинственного посетителя, желавшего нас видеть.

Мы вышли ему навстречу и увидели человека в чистом, но поношенном костюме, с прижатыми к телу руками и опущенным бледным лицом, наполовину скрытым черными полями шляпы, своим видом напоминавшего загнанного животного. При нашем приближении он снял шляпу и окинул нас быстрым и смелым взглядом.

В сумеречном освещении было довольно сложно разглядеть черты его бледного, казалось, воскового, лица. Можно было лишь различить его печальное выражение.

Затянувшееся молчание становилось неловким, и я спросила: «Чем я могу вам помочь?»

«Я только что прибыл из Киева, чтобы увидеть вас».

Голос его был уставшим, басистым и немного глуховатым, в речи улавливался славянский акцент.

Из Киева, чтобы увидеть нас! Такой поворот нас несколько удивил. Он истолковал наше молчание как сомнение и после некоторого колебания продолжил: «Видите ли, в Киеве есть группа студентов, проявляющих большой интерес к философским идеям. Нам случайно попали в руки ваши книги, и мы были счастливы наконец-то обрести такое обобщающее учение, которое не ограничивается одной лишь теорией, но и вдохновляет на действия. Мои товарищи, мои друзья послали меня к вам за наставлениями по интересующим вопросам. Вот я и приехал».

Он ясно и четко выражал свои мысли на правильном, если не сказать – элегантном языке, и нам было совершенно очевидно, что если он что-то и недоговаривал из соображений предосторожности, то все, что он говорил, было, по крайней мере, правдой.

Пригласив незнакомца в комнату и усадив его на диван, мы получили возможность хорошенько рассмотреть его при ярком освещении. Бледное от недосыпания или недостатка солнечного света лицо его несло на себе печать страданий и тревог; в то же время оно сияло ясным светом интеллекта, озарявшего его лоб и глаза, печальные усталые глаза, покрасневшие от переутомления или, возможно, от слез…

Застигнутые врасплох такой неожиданной встречей, мы молчали. Но через какое-то время, желая получше понять цель его визита, мы поинтересовались, чем он занимается в своей стране. Прежде чем ответить, он, казалось, сосредоточился, словно принимая какое-то решение, и затем медленно произнес: «Я живу и работаю ради революции».

Этот ответ прозвучал как похоронный звон в роскошных буржуазных апартаментах.

Ничем не выдавая своих эмоций и восхищаясь его откровенностью и искренностью, мы спросили, чем могли бы ему помочь. Наше доброжелательное отношение придало ему уверенности, и он начал свой рассказ:

«Вы, наверное, слышали о последних событиях в России, поэтому я не буду на них останавливаться. Но, возможно, вы не знаете, что в центре революционного движения существует небольшая группа людей, именующих себя студентами, к которой принадлежу и я. Иногда мы собираемся вместе для принятия каких-либо решений, но чаще работаем независимо, во-первых, для того, чтобы не привлекать к себе внимания и, во-вторых, чтобы каждый мог сосредоточиться и действовать в собственном районе. Я выполняю роль связного и предоставляю свое жилище для общих встреч и собраний.

Мы долго боролись, ожесточенно и открыто, надеясь победить с помощью террора. Нам казалось, что ради торжества Справедливости, Свободы и Любви хороши любые средства. Надо было видеть, что мое сердце разрывалось от сострадания и жалости при виде человеческих несчастий (в свое время я выучился на врача с единственной целью облегчать людям физические страдания), когда я, в силу непреклонных обстоятельств, был вынужден проливать чужую кровь. Удивительно, не правда ли? Никто не верил, что я ужасно страдал из-за этого. Тем не менее это так. Но окружающие люди убеждали меня, и порой очень успешно, в необходимости совершать такие действия.

Однако даже в разгар ожесточенной борьбы я понимал, что наши методы далеко не самые лучшие, что, наверное, можно действовать по-другому, что мы попусту растрачиваем свои лучшие силы и, несмотря на двигавший нами почти фанатичный энтузиазм, в конечном счете можем потерпеть полное поражение.

И вот пришло время расплаты, которое подкосило нас, словно колосья. Постигшая нас беда заставила задуматься и переосмыслить весь прошлый опыт. Лучшие из нас погибли. Самые способные и преданные делу революции, те, кто мог повести за собой, заплатили за свое бесстрашие и самопожертвование ссылкой или жизнью. Ужас объял наши ряды; только тогда мне удалось убедить своих товарищей прислушаться к тому, что я думал и чувствовал.

Мы неспособны вести силовую борьбу, поскольку в наших рядах нет единства и необходимой для этого организованности. Нам необходимо научиться лучше понимать глубинные законы природы и лучше согласовывать свои действия. Мы должны научить окружающих нас людей думать, размышлять, чтобы они ясно понимали, чего именно мы добиваемся, и стали бы для нас действенным подспорьем, а не препятствием, как сейчас.

Я пытался объяснить своим товарищам, что нация может завоевать свободу, только если она ее заслуживает; для этого необходимо сначала стать достойным этой свободы. Но в России ничего этого нет. Нам еще многое предстоит сделать, чтобы воспитать и вывести народные массы из спячки и безразличия. И чем раньше мы это сделаем, тем скорее подготовимся к новым действиям.

Я смог убедить в этом своих друзей. Они поверили мне, и мы начали учиться. Так к нам попали ваши книги. Я приехал сюда с надеждой адаптировать ваши идеи к нашей сегодняшней ситуации, чтобы с их помощью выстроить новый план действий. Я хочу попросить вас также написать для нас небольшую брошюру, которая была бы руководством в нашей борьбе и которую мы могли бы использовать для того, чтобы распространять среди людей прекрасные идеи единства, гармонии, свободы и справедливости».

На мгновение он задумался, а затем несколько тише продолжил:

«И все же иногда меня одолевают сомнения, не являются ли мои философские мечты просто утопией, не веду ли я за собой своих товарищей по ложному пути, не является ли это проявлением трусости; другими словами, не лучше ли отвечать насилием на насилие, разрушением на разрушение, кровопролитием на кровопролитие и так до самого конца?»

«Насилие не может привести к успеху в таком деле, как ваше. Как можно рассчитывать достичь справедливости с помощью несправедливости или гармонии – с помощью ненависти?»

«Я понимаю. Почти все наши товарищи думают так же. Что же касается меня, то я испытываю отвращение к любой форме кровопролития, оно меня ужасает. Я чувствую угрызения совести всегда, когда наши действия приводят к чьей-либо смерти, словно тем самым мы отдаляемся от поставленной цели.

Но что нам оставалось делать: обстоятельства принуждали нас к этому, а наши противники не оставляли нам иного выбора и, пытаясь подавить наше сопротивление, шли даже на массовые убийства? Но им нас никогда не сломить. Пусть мы все погибнем, все до единого человека, но не отступим от выпавшей нам священной миссии, мы не предадим святое дело и останемся преданны ему до последнего вздоха».

Эти слова прозвучали сурово и решительно, в то время как лицо нашего мрачного героя озарялось отблесками такого благородного мистицизма, что я бы не удивилась, увидев на его голове терновый венец мученика.

«Но вы же сами вначале говорили, – заметила я, – что были вынуждены признать открытую, отчаянную борьбу, которой, конечно, присущи и смелость и величие, бессмысленной, безнадежной. Вам следует на время отказаться от нее, уйти в тень, спокойно подготовиться, накопить силы, объединиться в группы, еще теснее сплотиться, чтобы в назначенный день одержать победу – благодаря силе интеллекта, этого мощного рычага, который в отличие от насилия не знает поражений.

Не вкладывать больше оружие в руки противника, не провоцировать его, вести себя безукоризненно по отношению к нему, показывая пример мужественного терпения, стойкости и справедливости. Тогда победа будет не за горами, ведь правда окажется на вашей стороне, вы будете правы как в используемых средствах, так и в поставленных целях».

Он внимательно слушал меня, время от времени кивая головой в знак согласия. Затем последовала продолжительная пауза. Мы видели, как на его лице отражаются болезненные и горячие чаяния его соратников по борьбе. Он вновь обратился ко мне:

«Я счастлив, мадам, видеть перед собой женщину, которой столь близки наши проблемы. Женщины многое могли бы сделать для приближения прекрасного будущего! В России их помощь неоценима. Без них у нас не хватило бы ни мужества, ни энергии, ни терпения. Они работают среди нас, разъезжают по городам, приходят в группы, объединяя нас друг с другом, успокаивая отчаявшихся, подбадривая падших духом, выхаживая раненых и принося с собой надежду, уверенность и неиссякаемый энтузиазм.