Сестра сна - Роберт Шнайдер

Это случилось теплой ноябрьской ночью во время полнолуния. Была одна из тех ночей, когда лето восстает против потеснившей его осени и тревожит сердце человека, может быть, для того, чтобы он нашел еще одну тоскующую душу. Деревня уже заснула, гребни леса бросали гигантские тени на голубоватые от лунного света покатые луговины. Накануне вечером Петер с таинственным видом дал понять Элиасу, что тот непременно должен быть у Оленьей воды — озерка возле Петрифельса. Сам Петер уже будет там и покажет Элиасу такое, о чем тот всю жизнь мечтал. Он покажет ему любовь.

Разгоряченный такими посулами, Элиас без промедления отправился к назначенному месту. Там начиналась широкая прогалина с заболоченной почвой, вода доходила до щиколоток. В таких местах любит купаться красная дичь. Сделав несколько шагов, Элиас почувствовал запах табачного дыма. Это показалось ему странным. Потом он увидел прислонившегося к дереву Петера, который торопливо раскуривал трубку. Петер приветствовал друга чрезмерно возбужденным голосом, и Элиас сразу догадался, что в его голове опять созрел какой-то подлый замысел.

В это самое время в тот же путь отправилась одинокая женщина. Эта была одна из Лампартеров, прозываемая Бургой, про которую мы уже говорили, что она любила жизнь и людей, а потому ее сделали деревенской шлюхой. Пожар отнял у нее дом, и она вынуждена была пойти батрачкой к своему родичу Вальтеру на хутор Альтиг. Там она без памяти влюбилась в брата хозяина, долговязого хиляка, с детства страдавшего падучей. Об этом знала уже вся деревня, равно как и о том, что упомянутый мужчина при рубке леса имел несчастье лишиться тех парных органов, которые составляют мужское достоинство. К все-таки Бурга любила его. По воскресеньям в послеобеденный час, когда он смолил свою трубку, Бурга с удовольствием вдыхала табачный дым, тихо садилась у окна, смотрела на своего Готфрида и наслаждалась.

Бурга была цветущей ядреной бабенкой со свежим лицом и светлыми, заплетенными в толстые косы волосами. Михель-угольщик передал ей запечатанное письмо — Михель делал все, что сулило хоть какие-то деньги, — а на благородной белой бумаге было написано, что Готфрид ждет ее в полночь у Оленьей воды. Он якобы должен сообщить ей что-то очень важное. Бурга ни на мгновение не усомнилась в подлинности письма. «Чего уж там, — подумала она, — писано-то рукой Готфрида». Тонко задуман был план, по которому действовал Петер.

Спускаясь по залитым голубоватым светом склонам, полная радостных предчувствий, она то и дело останавливалась, доставала письмецо и покрывала его горячими поцелуями. Вот она почуяла табачный дым и вздрогнула всем телом.

— Готфрид? — выдохнула она, глядя на прогалину— Готфрид, ты здесь?

И хотя темноты Бурга не боялась — к ночным прогулкам попривыкла, — ей стало немного страшновато. Она стояла, вслушивалась и не могла уловить ни звука.

— Готфрид! — уже громче, подбадривая себя, заголосила она, — Это я! Твоя Бурга! Я тут! Выходи же!

И тогда в темноте раздался голос Готфрида:

— Встань на освещенное место, Бурга! Я хочу видеть тебя!

С сильно бьющимся сердцем Бурга вышла на просеку.

— Ой! Здесь сыро! — рассмеялась она, скрывая страх, — Давай поищем местечко получше! — И она начала озираться, пытаясь угадать, откуда звучал голос.

— Сейчас же выходы! — крикнула она, сердясь. — Я же знаю, что ты стоишь за елью!

— До чего же ты прекрасна! — снова донесся голос из тьмы, — Знаешь ли ты, что я мечтаю о тебе с того самого дня, когда ты переступила порог нашего дома?

— Будет болтать-то, — живо отозвалась она и зашлепала по топкому мху.

— Стой на свету! — крикнул Готфрид, и голос его был так узнаваем, что у женщины не оставалось ни малейших сомнений.

— Я уж здесь постою, — сказала она тоном капризной девушки и сложила на груди руки.

— Ты любила меня когда-нибудь? — печально вопрошал голос.

Бурга смущенно молчала. Тогда голос зазвучал еще мрачнее:

— Говори, любила ли ты меня когда-нибудь?

Этот вопрос поразил влюбленную женщину в самое сердце, и начался настоящий экстаз откровенности:

— Когда я укладываюсь спать, я глажу и ласкаю тюфяк, будто это твоя голова, Готфрид. Ты уж не смейся надо мной и другим не выдавай, но только когда ты, бывало, опорожнишь тарелку, я заберу ее и тайком из нее ем. А сколько раз я подходила к твоим трубкам и нюхала их. Вот я и подумала: как бы славно то было, если б Господь мне…

— Не верю ни одному твоему слову! — гневно воскликнул Готфрид, — Ты бегаешь к другим, спишь с ними, предаешься греху! Как смеешь ты говорить, что любишь меня!

Бурга молчала. Она еще не догадывалась, что ее так жестоко дурачат, а могла бы, поскольку Готфрид никогда с ней так не разговаривал. Это внезапное красноречие она объясняла влиянием дивной лунной ночи. Кроме того, в Эшберге бытовало старинное заклинание, в которое она верила с детской наивностью: «Полная луна взойдет, ангел парочку сведет, а другую — смертью разведет».

— Если ты и впрямь хочешь быть моей, — раздавалось из тьмы, — тогда покажись мне. Обнажи свое прекрасное тело, и я поверю тебе.

Элиас, лежавший рядом с Петером за развесистым деревцем, начал уже запинаться. И тут Петер крепко сжал ему шею, чтобы Элиас не испортил игру.

— Я сделаю все, что захочешь. Только обещай через год жениться на мне, — спокойно ответила Бурга.

И Элиас голосом Готфрида поклялся всеми святыми, поклялся апостолами и душами всех покойных Лампартеров. Казалось, он совершенно лишился воли и, подчиняясь Петеру, как под гипнозом повторял его слова.

Бурга начала раздеваться. «Тело — это самое пустячное, что я моту показать!» — думала она и больше уже не боялась наготы. Она сняла с плеч косынку и бережно положила ее на валежину. С такой лее нежностью взялась она за шнурки корсета; да, она предстанет перед своим Готфридом вся как есть. Подул теплый ветер, взлохматил вершины деревьев и тихо, приглушенно зашумел листвой. Бурга стянула корсет, и мужчины увидели, как из-под него выступили два крупных, симметричных, нежно-шелковистых полушария. Потом она нагнулась, чтобы приняться за юбки, при этом груди ее опустились, и теперь это были две большие спелые груши. Лунный свет играл в уложенной на голове косе, и она блестела, как елочный дождь. Свет стекал по широко развернутым белым плечам, ластился к гладкой спине, а там, где позвоночник пропадает в мягкой ложбинке, зыбился вытянутый островок тени. Она взялась за первую юбку и стянула ее так невозмутимо, будто была совсем одна. Элиас видел ее вздымающиеся груди, когда она через голову снимала юбку, видел, как отвердели при этом соски. Во рту у него пересохло, он боялся вздохнуть. Тут женщина подняла последнюю юбку, стянула ее через голову и стала совершенно нагой. В таком виде она и замерла, ноги плотно прижаты друг к другу, руки расслабленно повисли. На кистях вздулись жилы, а выпуклый плодоносный живот вспухал и опадал в ритме дыхания, становясь то упругим, то мягким.

Элиас смотрел на широкие бедра и не мог оторвать глаз от укрытого волосами срамного места. Он не слышал, что ему жарко нашептывал на ухо Петер. И очнулся, лишь когда Петер вцепился ему в руку.

— Пока еще я тебе не верю, — кричал Готфрид из зарослей, — Ты должна выдержать два испытания, и если выдержишь, мы станем мужем и женой уже в этом месяце.

Бурга терпеливо молчала.

— Женщина должна, — уже не так быстро и гладко говорил Готфрид, — во всем слушаться своего мужа. Докажи, что ты умеешь повиноваться!

— Как скажешь, так и сделаю! — доверчиво отозвалась Бурга.

— Распусти косу! — прерывающимся голосом потребовал Готфрид.

И когда Бурга стала распускать косу, к ее ногам упал блестящий предмет.

— Возьми нож и отрежь волосы!

Немного поколебавшись, Бурга подняла нож и отрезала волосы. Так велика была ее любовь к Готфриду.

— А теперь, — раздался дрожащий голос, — ложись в грязь! Поваляйся в ней, как валяется самка оленя!

— Зачем тебе это? — залепетала униженная Бурга, — Хватит, небось!

— Делай как я сказал, иначе никогда не станешь моей! — орал Готфрид.

И нагая женщина опустилась на колени, зачерпнула руками болотную жижу, обмазала ею лицо, легла на живот, перевернулась и начала вдруг громко и горько рыдать. И тут она услышала приглушенный смех. Бурга замерла и стала с ужасом вертеть головой. Между тем смех зазвучал с такой силой, что в скалах загромыхало эхо. Бурга вскочила на ноги и отчаянно закричала: «Эй вы, собаки! Собаки!» Но разглядеть ей удалось лишь две тени, быстро удаляющиеся в сторону долины. Бурга бросилась было за ними, по вскоре вынуждена была прекратить преследование, так как изранила колючками ноги. Она стояла и выла, нагая, с остриженными волосами. При этом она все еще верила старинной побасенке о том, что в полнолуние ангел соединяет возлюбленных.