Летний свет, а затем наступает ночь - Йон Кальман Стефанссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот он на складе у Давида и Кьяртана, притворно зевает, чтобы скрыть дискомфорт, который может охватить его вблизи людей, думает, они меня дразнят. Здесь внутри творится что-то странное, наконец говорит Кьяртан. Что ты имеешь в виду, резко спрашивает Бенедикт. Кьяртан делает глубокий вдох, затем очень осторожно спрашивает: а ты веришь в привидения? Бенедикт фыркает: это сказочки для детей и туристов. Кьяртан бьет по столу, Давид едва не падает со стула, ты совершенно прав, рокочет Кьяртан, охваченный порывом радости; это просто эмоциональная путаница, я так и знал! Боюсь, что нет, вздыхает Давид, но Кьяртан поднимает створку прилавка, наполовину втягивает Бенедикта внутрь, какой темперамент, ты смышленый малый, говорит он доверительно и крепко обнимает Бенедикта за плечи, тот сопротивляется, хочет вырваться из крепких рук Кьяртана, все еще уверенный в том, что приятели над ним подтрунивают, но Кьяртан сжимает хватку, тебя не одолевает смятение, как Давида, на тебе нет черных грехов, как на мне, ты живешь один, ты знаешь темноту и понимаешь, что это лишь отсутствие света, ничего более, знаешь, что мертвое мертво, никогда не оживет и больше не шевелится. Я это, естественно, тоже знаю, но нервы у меня не совсем в порядке, видимо, плохо питаюсь, недостаточно разнообразно, вот желудок и барахлит, а это сказывается на нервах, ты же знаешь, Бенедикт, что наука нам об этом говорит. Но хотя я и сам знаю и даже в это верю, здесь явно творится какая-то чертовщина, подъемник не едет, мы слышим разные звуки, кого-то видим, а в последнее время вообще ни в какие ворота не лезет… как бы то ни было, мне нужен здесь такой человек, как ты, без причуд, и тогда я приду в себя. После этих слов Кьяртан остановился и отпустил Бенедикта. Ну ладно, вздохнул Бенедикт, с тобой туда идти вроде как безвредно, тогда идем, ответил Кьяртан, однако не так басовито, как обычно, Бенедикт что-то пробормотал, и они исчезли в темноте.
Давид довольно долго смотрел им вслед, затем встал, пошел в директорский кабинет, после того как Торгрим забрал свои вещи, в нем было пусто, но там остался телефон, Давид снял трубку и позвонил в службу времени. Когда тебе неспокойно, возможно, одиноко, возможно, боишься темноты, роскошная идея позвонить в службу времени, услышишь рядом голос, более того, он убедит тебя в том, что время, вопреки всему, еще существует, с ним все в порядке и в разочаровании нет причин. Надо было рассказать об этом Бенедикту. Или Бенедикту даже лучше позвонить в 112 и попросить о помощи, хотя из этого вполне могло бы ничего не выйти, его бы только разнесли в пух и прах, оштрафовали, мол, горячая линия исключительно для тех, чья жизнь в опасности, для терпящих бедствие на море, переживших остановку дыхания, попавших под машину, а вы сидите дома, на уютной кухне; какая же в этом опасность для жизни? Давид положил трубку, вернулся за стол, уставился на часы на стене, с тех пор как Кьяртан и Бенедикт исчезли в кладовой, прошло семь минут. Такие долгие минуты, подумал Давид, если бы я превратил их в бечевку, ее хватило бы до Луны. Он сел на стул, откинулся, прикрыл глаза, на него снизошел покой, сознание словно затуманилось, он сам будто превратился в отдельный звук бытия, только отдельный звук и ничего больше; а потом они вышли. Кьяртан поддерживал Бенедикта, тот обо что-то споткнулся и упал, поцарапал лоб и был немного не в себе, под черными волосами кровь, красный источник жизни. Давид принес аптечку, промыл рану, Бенедикт просидел у них час. Давид нацарапал на листке «Закрыто до полудня», приклеил снаружи на дверь. Кьяртан налил кофе в чашки, Бенедикт держал свою, так и не притронувшись к содержимому, и чувствовал, как чашка холодеет в руках. Они болтали, Бенедикт не произнес ни слова об одиночестве, но иногда выпадал из разговора, забывался и смотрел перед собой, лицо смягчалось, взгляд становился чувственным или грустным. Они говорили о кладовой, вспоминали историю о руинах, существует несколько версий, Кьяртан сказал, что ясно мыслить в полной темноте трудно, сразу представляешь себе разные вещи, а когда начинаешь что-то представлять, теряешь самообладание. Дай мне это узнать, сказал Давид, я никогда ничего не замечал, однако не решался выходить в гостиную по ночам, всегда ожидал найти сидящим на диване кого-то из покойников, поэтому оставляю ночью свет.
ВЕНЕДИКТ. Мама была ясновидящей, она часто видела, как по двору ходят альвы, и утверждала, что прадедушка сопровождает папу.
КЬЯРТАН. А ты никогда ничего не видел?
ВЕНЕДИКТ. Нет, я никогда ничего не чувствовал, папа говорил, что у нас нет фантазии, но мама настаивала, что все дело в отношении, нужно только открыться другим мирам. Я не отношусь, никогда не относился к этому серьезно, однако иногда вечерами накатывает такая тоска, что даже призракам будешь рад!
Бенедикт засмеялся, но радости в его глазах было мало. Когда он ушел, Давид сказал, не слишком-то ему хорошо.
КЬЯРТАН. Заходил бы он к нам сюда почаще, он мне нравится, и ему бы это, может, помогло.
ДАВИД. Ты прав.
Тишина.
ДАВИД. И он просто там упал?
КЬЯРТАН. Чертова темнота.
пять
Темнота может быть дружелюбной, она приносит нам луну и звезды, свет соседских окон, телепередачи, секс, бутылку виски — не будем порицать темноту.
Кьяртан наконец дозвонился Симми, и тот пришел на склад через два дня после Бенедикта, когда слухи уже вовсю ползли по деревне: необычно медленное обслуживание, не работает подъемник, странная темнота, — вы же знаете, такие новости быстро расходятся. Но, пожалуй, мало кто в нашей деревне так боится темноты, как Симми, возможно, поэтому он и пошел в электрики. Симми сказал, что в доме явно вышла из строя проводка. А ты бы не мог ее починить, спрашивает Кьяртан, там хоть глаз выколи, а у нас работы по горло. Потребуется не один день, ответил Симми, и я не могу приступить прямо сейчас. Но дело не может ждать,
