Призрак кургана - Юхан Теорин

Рита правила молча, она выглядела собранной и спокойной. С ее парнем дело обстояло похуже – сгорбился на шканцах и бормотал что-то про себя. Окровавленный топор он, не успев спрыгнуть в катер, выбросил в море, подальше в темноту.

– Черт… черт… – повторял Пекка шепотом.

Возвращенец сел рядом и положил руку ему на колено:

– Пекка… погляди на меня.

Пекка поднял голову.

– Черт… – Губы его дрожали. – Они все мертвы.

Возвращенец кивнул:

– Да… и нам надо поскорее замести следы… осталось последнее лело.

Пекка растерянно заморгал:

– Мы их всех укокошили… весь экипаж.

Возвращенец взял его за руку – ладонь ледяная. Знакомое состояние. Шок. Едва ли не каждый солдат испытывает нечто подобное, убив первого в своей жизни человека. Теперь важно сосредоточиться на деталях, не размышлять. Давным-давно, когда он только ступил на эту дорожку старался думать только о своем оружии – почистить, смазать, привести в боевую готовность. Разобрать, проверить, собрать. И ни о чем другом. Помогало. Тогда помогало.

– Они что, там… поотравились все, что ли? Там, в трюме…

Возвращенец неопределенно помотал головой. Ответа на этот вопрос у него не было.

– Сами виноваты, – произнес вяло и протянул Пекке конец шланга. – Пора кончать с этим. Займись делом.

Пекка поднял голову. Другой конец шланга уходил в грузовой люк. Дрожащей рукой он принял шланг, закрыл глаза и нажал маленькую кнопку.

В чреве лайбы раздался глухой, но очень сильный удар; ему показалось, что содрогнулся и завибрировал весь окружающий их ночной мрак. Из трюма послышалось журчание – откуда-то из глубины, во всяком случае ниже ватерлинии.

Возвращенец перевел дыхание:

– Порядок. Уходим.

Рита прибавила газа. Было уже заметно, как судно наклонилось. Возвращенец разместил заряд в переднем отсеке, и нос тонул, сначала медленнее, потом все быстрее и быстрее. Корма с винтом поднялась в воздух, и через четверть часа лайба беззвучно ушла под воду если не считать шипения вытесняемого водой воздуха.

Всё. Масляно-черная вода. Еле заметные огоньки на берегу. Рита вывела подвесной мотор на полную мощность. Пора домой.

Черная тень берега росла на глазах. Издалека остров казался мягким и уютным, но по мере приближения все явственнее вырисовывались острые скалистые уступы.

Ряд небольших заливов между Стенвиком и «Эландиком», в одном из них лодочная стоянка. Похоже, обошлось.

Возвращенец сунул руку в пакет, достал оттуда два рулона ассигнаций и сунул каждому в задние карманы джинсов.

– Этого пока должно хватить. Скоро увидимся.

Пекка молча кивнул. Он, похоже, немного успокоился.

– А этот пацан на лайбе? – вдруг спросил он. – Откуда он взялся?

Возвращенец уставился на Пекку:

– Пацан? Какой пацан?

– А ты не видел? Он словно ниоткуда возник. Там, у грузового трюма. Я тебя искал, а тут он стоит. И еще один за ним, и еще… живые трупы. Ну, я взял топор и… в общем, взял топор и…

– Успокойся, – тихо, но с угрозой сказал Возвращенец. Катер шел на свободном ходу и как раз в эту секунду царапнул днищем по каменистому дну – Пацан этот… он тебя видел?

Лодку тряхнуло, и Возвращенец уцепился за релинг.

– Видел, конечно, он от меня в метре был, не больше. Прямо передо мной. И люк рядом. Черт его знает, откуда он взялся. Хотел поймать, но он прыгнул через релинг…

Рита заглушила мотор:

– Но на тебе ведь была маска?

Пекка смущенно покачал головой:

– В тот момент не было… пот глаза заливал, я ее снял, на фиг.

Возвращенец встал и обвел взглядом берег:

– А ты знаешь, кто это?

– Не-а.

Возвращенец тяжело выпрыгнул из катера, придержал его за носовой высокий релинг и тихо сказал:

– Езжай домой прямо сейчас… и никуда не высовывайся. На улице не появляйся.

Пекка закивал. Он только сейчас осознал серьезность положения. Его видели на месте преступления. Мало того – не только на месте, но и в момент совершения преступления.

– А ты? – спросил он. – Ты тоже домой?

– Ломой?

– Ну да… в свою Америку?

Возвращенец не ответил. Посмотрел на темную воду пролива и вспомнил море своего детства. Того далекого времени, когда он еще верил в будущее.

Земля обетованная, июнь 1931

Арон оставил Свена в каюте. Что он мог еще сделать? Отчим лежал на койке, и тощее его тело сотрясали судороги. Голову держал над эмалированным горшком. Вонь невыносимая. Дышать нечем.

В недолгие промежутки между приступами рвоты Свен бормотал что-то неразборчивое. Арон различал только отдельные слова. Что-то про семейство Клоссов, каменные блоки, падающие стены…

– Ясно, последнее слово всегда за тобой… он-то как столб каменный… шел бы домой, не поднял на него руку…

Похоже, Свен в бреду воображает, что он на Эланде, на берегу в Рёдторпе… Как же, разбежался. Он в тесной каюте, на длинном белом пароходе «Кастельхольм», а длинный белый пароход «Кастельхольм», выпуская клубы черного дыма, пересекает бурное море.

У них своя каюта, одна на двоих, но Арон старается там не бывать. Никакого желания нюхать блевотину. Он все время на палубе. Или в рубке: он подружился с капитаном, и тот позволил ему смотреть, как легко и ловко он управляет огромным пароходом.

Поначалу Арону все было интересно. Он бродил по пароходу смотрел на огромную черную трубу, на укрепленную на ней совсем тоненькую трубочку, из которой внезапно выстреливало облачко белого пара, а потом раздавался протяжный вой, от которого по коже бежали мурашки. С палубы в машинное отделение вела узкая железная лестница. Люк был почти всегда закрыт, но иногда его открывали, и тогда можно было видеть, как ходят взад-вперед лоснящиеся от смазки шатуны, как крутится гигантский маховик.

Свен поначалу тоже бродил по кораблю, потом шел на нос и, лержась обеими руками за шершавый релинг, смотрел на море. Но на третий день начало штормить, волны становились все выше и выше, море покрылось прозрачным кружевом пены. Началась качка, и Свен помчался в каюту. К горшку.

А Арон проводил целые дни на палубе, часами смотрел на пенящуюся воду на мутное небо, где за тучами иногда появлялось неяркое призрачное пятно солнца. Берега не видно, ни одного корабля. Только волны, ряд за рядом, разбиваются о ныряющий нос парохода. Конца не видно.

Он уже не мог сосчитать, сколько дней они в море. Лишь бы добраться до цели. Выйти на сушу, неважно какую. Он чуть ли не ощущал запах свежевспаханной земли.

Холодный, пронизывающий ветер. Тяжелое кряхтение и сопение паровой машины в трюме, но Арон уже потерял к ней интерес. Солнце и ветер… напоминает немного хутор, хорошо бы только еще земля была под ногами.

Он ждет. Ждет и тоскует по земле.

Тяжелые шаги за спиной.

Свен все-таки заставил себя выйти на палубу. Качнулся, ухватился за короткую мачту, чтобы не упасть, и глубоко вдохнул холодный морской воздух.

– Скоро мы доберемся? – спросил Арон.

Свен вздохнул:

– Что ты, как дятел, долбишь одно и то же? – Подавил рвотный позыв. – Землю видишь?

Арон присмотрелся повнимательней и покачал головой.

– Когда появится, увидишь. Еще не появилась. Скоро.

– А маме напишем? Как приедем?

– А как же. Когда приедем. Если ты найдешь карандаш, бумагу, все что нужно… марку купишь.

– Обязательно найду.

– Если это нам по карману.

– Тебе все не по карману.

Арон решил твердо – как только он ступит на сушу, сразу купит бумагу, карандаш, марку и напишет матери. Сколько бы это ни стоило.

– А долго мы там будем?

– «Будем»? Что значит – будем? Мы едем работать, а не «быть». Не болтаться без дела. Не меньше года. Надо встать на ноги.

– А потом поедем домой?

Свен снова вздохнул:

– Когда поедем, тогда и поедем. Отстань.

Корабль подняло на волну, нос задрался и косо провалился, как в бездну Свен повернулся, еле удержал рвотный позыв и на подгибающихся ногах побежал в каюту.

Арон остался на носу. Смотрел на море и ждал, когда же на горизонте появится Новая страна.

Герлоф

Солнце взошло над островом в половине пятого. Обычно Герлоф вставал с рассветом, но на этот раз проснулся только в начале восьмого. Поморгал, посмотрел на старые сети, развешанные на противоположной стене, и сразу вспомнил – истерический стук в дверь и промокший, перепуганный мальчик, влетевший в рыбарню, едва он успел открыть. Уж не приснилось ли?

Нет, не приснилось. Под потолком висят короткие штанишки и майка, а под кучей одеял – маленькая, свернувшаяся калачиком фигурка. Вспомнил, как он собирал эти одеяла по всей рыбарне.

Мальчик. Юнас Клосс.

Герлоф накануне выключил свет и молча слушал, как постепенно успокаивается дыхание мальчика, пока тот не заснул. Стало совсем тихо. Сам-то он долго еще не спал – сидел со своей смехотворной древней окаменелостью в руках и прислушивался, готовый дать бой любой нечисти, подстерегающей мальчика в ночи. Мертвые моряки, зомби с топорами… или как там их называют. Никто так и не появился, и он сам не заметил, как уснул.