И быть подлецом - Рекс Стаут

Вульф сказал, что все это чепуха, и соглашения он не нарушал.

— Не нарушали? — Стронг выпрямился. Его галстук сбился, а волосы растрепались. Его рука потянулась к очкам, которые едва висели на кончике носа, но, вместо того чтобы поправить их, он их снял. — Вы думаете, что не нарушали? Увидите. И, кроме того, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрейзер. Я старался защитить ее! Мы все старались!

— Все? — удивился Вульф. — Не все. Все, кроме одного.

— Да, все — Стронг вел себя как сумасшедший и ничего не слышал. — Никто, кроме нас, не знал, что яд предназначался ей! Теперь об этом знают все! Кто сможет защитить ее теперь? Я постараюсь, мы все постараемся, но каковы наши шансы?

Мне он показался нелогичным. Единственная опасность для мисс Фрейзер, насколько мы знали, исходила от человека, который проделал операцию с кофе, а ему мы наверняка не сказали ничего такого, чего бы он уже не знал.

Мне пришлось проводить Талли Стронга до дверей и вывести его на улицу.

Если бы он смог успокоиться, чтобы сесть и поговорить, я был бы только рад, но он был действительно огорчен. Когда Вульф велел мне выпроводить его, у меня не нашлось веских возражений. Тут Стронг вспылил. С первого взгляда любому стало бы ясно, что пожелай я применить к нему силу, то справился бы с ним одной левой. Когда я взял его я рукав, он дернулся и повернулся ко мне так, как будто собирался разорвать меня на куски. Второй рукой он придерживал очки. Мне удалось выпроводить его так, что никто из нас не пострадал.

Как и следовало ожидать, Талли Стронг был не единственным, кому пришла в голову мысль, что Вульф совершил предательство, рассказав полицейским об их страшной тайне. Нам сообщили об этом либо по телефону, либо лично. Особо жесткую позицию занял Нэт Трауб. Возможно, благодаря добровольному признанию Билла Медоуза, что он поставил бутылку и стакан перед Орчардом. Это должно было особенно понравиться людям Крамера, и я могу себе представить, как они на разные голоса повторяли это Траубу. Мне не хотелось думать о том, что он получим от Уолтера Б. Андерсона, президента «Хай спота» и Фреда Оуэна из отдела информации, если кто-нибудь рассказал им о всей полноте предательства Вульфа. До сих пор они явно не знали ужасной причины, по которой в одной из бутылок был кофе вместо «напитка вашей мечты»

В понедельник после обеда к нам пожаловал охотник за формулами — профессор Саварезе. Он тоже явился к нам в кабинет сразу после длительного общения с полицейскими и тоже был не в своей тарелке, но совсем по другой причине. Полицейских больше не интересовали его взаимоотношения с Сирилом Орчардом и вообще ничего, что было бы связано с Орчардом, и профессор хотел знать почему. Они ничего ему не объясняли. Они снова и снова изучали всю его жизнь с момента рождения до сегодняшнего дня, но по абсолютно другой причине. Было совершенно ясно, что теперь они выискивают связь между ним и мисс Фрейзер. Почему? Какой фактор у них появился? С появлением неизвестного и неожиданного фактора все вычисления летят к черту, и, если таковой существует, он должен обнаружить его, и быстро. Это пер вый хороший шанс, который он получил, чтобы проверить свои формулы и наиболее драматичной из всех проблем — убийстве. Он оказался вовлеченным в это дело и собирается во всем разобраться, чего бы ему это ни стоило.

Что за новый фактор? Действительно ли важно, имел ли он ранее какое-нибудь отношение, прямое или косвенное, к мисс Фрейзер?

До этого момента Вульф слушал его, не доходя до точки кипения, но наконец стал настолько раздраженным, что снова приказал мне сыграть роль швейцара. Я подчинился не совсем охотно. С одной стороны, Вульф упустил еще один шанс хоть чуть-чуть поработать самому, поскольку Саварезе был в более чем разговорчивом настроении, а с другой стороны, я сопротивлялся искушению. Вопрос, который запал мне в голову, заключался в следующем: каким образом этот волшебник цифр переведет несварение желудка мисс Фрейзер в математическую формулу? Если бы мы заставили ответить его на этот вопрос, возможно, это не принесло бы никакой реальной пользы, но по крайней мере заняло какое-то время и в такой же степени способствовало расследованию дела, чем то, что делал Вульф. Но, не желая лишних осложнений, я махнул на это рукой.

Я выпроводил его за дверь.

В любом случае был только понедельник. Когда прошло еще четыре дня и наступила пятница, то есть прошла полная неделя с того времени, как мы предоставили Крамеру информацию, я был перспективным кандидатом на помещение в психиатрическую клинику. В этот вечер, вернувшись с Вульфом в кабинет после отменного ужина, который не доставил мне удовольствия, я подумал о предстоящих трех или четырех днях, и это вызвало у меня протест.

Когда Вульф удобно уселся в свое кресло и потянулся к книге, я заявил:

— Я иду в свой клуб.

Он кивнул и открыл книгу.

— Вы даже не спросите, в какой клуб, — резко сказал я, — хотя, черт возьми, знаете, что у меня нет никого клуба. Я сыт по горло тем, что сижу здесь день и ночь в ожидании момента, когда в вашу голову закрадется идея, что детектив должен заниматься детективной работой. Вы слишком ленивы, чтобы жить. Вы считаете себя гением. Предположим. Но если мне, чтобы стать гением, надо быть таким же самодовольным, таким же инертным и обладать таким же лишним весом, как и вы, я предпочитаю остаться самим собой.

Он читал.

— Это тот пик, к которому я шел в течение недели, — сказал я. — Точнее, вы вели меня к нему. Конечно, я знаю про ваше алиби, но меня уже тошнит от всего этого. Нам же совсем нечем похвастаться перед полицейскими. — Я говорил сухо, аргументированно, хорошо поставленным голосом. — Если этот случай слишком сложен для вас, почему бы не заняться чем-то другим? В газетах полно сообщений о преступлениях. Как насчет банды, которая вчера украла целый грузовик сыра неподалеку отсюда, на Одиннадцатой авеню? Или пятиклассника, который угодил в глаз учителю леденцом? Страница 58-я в «Таймс» Или — если все, кроме убийств, ниже вашего достоинства — чем плох случай с гадалкой по политическим и экономическим вопросам, по имени Бьюла Пул, застреленной в спину вчера вечером? Вероятно, вы распутали бы эту историю за полчаса.

Он перевернул страницу.

— Завтра — суббота, — сказал я. — Значит, я получаю жалованье за неделю. Схожу-ка на бокс в Гарден. Кстати, о контрастах: вы в этом кресле и пара боксеров среднего веса на ринге!…

С этими словами я удалился.

Однако я не пошел в Гарден. Сначала я отправился в аптеку за углом, где прошел в телефонную будку и позвонил Лону Коэну в «Газетт». Лон был на месте и как раз собирался уходить. Он не видел причины, по которой я не мог купить восемь или десять порций выпивки, при условии, что на закуску он получит отбивную толщиной два дюйма.

Таким образом, через час мы с Лоном сидели за угловым столиком в заведении Пьетро. Лон великолепно справлялся с выпивкой и отважно вступил в сражение с отбивной. Я, чтобы поддержать компанию, заказывал коктейли «хайбол» и приступил к третьему фунту орешков. Я почувствовал, насколько ограничил себя, ужиная с Вульфом, только тогда, когда занялся орешками.

Мы обсудили самые разные темы — от политики до финалов бокса, ни в коем случае не избегая разговоров об убийствах. Стакан Лона наполнялся достаточно часто и перед ним было достаточно мяса, чтобы можно было не без оснований ожидать положительной реакции на мое предложение. Поэтому я с невозмутимым видом заявил, что, по моему мнению, газеты слишком взялись за полицейских в связи с делом Орчарда.

Он хитро посмотрел на меня.

— Боже мой! Неужели Крамер припугнул тебя, что отнимет лицензию, или чем-то еще в этом духе?

— Нет, дорогуша, — настойчиво сказал я, взяв еще один орешек. — Этот случай действительно сложен, и ты знаешь об этом. Полицейские и так делают все, что могут. Кроме того, черт возьми, так поступают все газеты — через неделю начинают придирчиво критиковать, а через две поднимают крик. Так обычно все и происходит, все этого ждут, и никто не читает. Ты знаешь, что бы я сделал, если бы у меня была газета? Я бы стал публиковать такие вещи, которые люди бы читали.

— Господи Лон вытаращил на меня глаза. — Что за идея Напиши мне об этом колонку. Кто научит их читать?

— Колонка — это только для начала, — сказал я. — Мне понадобится по крайней Мере страница. Но в данном конкретном случае, исходя из состояния дел, я полагаю, нужна передовица. Сейчас пятница. К воскресенью ты должен сочинить статью по делу Орчарда. Это пока актуально и читателям все еще интересно. Но…

— Я не редактор, я репортер.

— Я знаю и говорю просто так. Наверняка твоя газета поместит в воскресенье передовицу об Орчарде, но что в ней будет написано? Она будет называться «На страже порядка». и речь в ней пойдет все о том же, так что даже один из тысячи читателей не продвинется дальше первой строки. Тьфу!