Край бокала - Кэтрин Гаскин

— Хороший вопрос, по-английски прямодушный. Но, увы, у меня нет точного ответа. Может быть, я хочу извиниться. Может быть, я хочу кое-что вам рассказать. Может быть, мне просто захотелось вас увидеть — и все тут. Подойдут ли такие ответы?

— Ладно, к черту! — Я слишком устала, и мне не хотелось с ним спорить. — Где мы можем встретиться? Где угодно, только не здесь.

— Верно. Здесь меня не очень жалуют. Не годится и любая закусочная в округе. Я тут, что называется, известная личность, а о внезапном появлении дочери Бланш Шеридан знает весь Клонкат.

— Тогда где?

— У меня дома, если вы не возражаете.

— Как туда добраться?

— Не очень трудно. Я слышал, вы уже побывали в замке Тирелей, значит, дорогу туда знаете. Переезжать мост по дороге к озеру не надо, лучше ехать прямо по дороге, которая ведет к Северной сторожке. Там я и живу. Там еще есть речка и разрушенный…

— … мост, — закончила я.

— Откуда вы знаете?

— Я там уже была.

Замок Тирелей был весь в огнях, хотя жил там только один человек. Интересно, темные ли ночи в концентрационном лагере заставили его так полюбить свет, или это была причуда? Как и слишком обильная еда. Кстати, я забыла поблагодарить Прегера за присланную в Мирмаунт еду.

Домик у ворот был освещен, а в дверях я увидела знакомую высокую фигуру.

— Рад вас видеть, — сказал он на этот раз вполне серьезно и без деланного ирландского акцента. — Я вижу, вам тут пришлось нелегко.

— Что, я выгляжу старше своих лет? — За этой шуткой я попыталась скрыть овладевшее мной волнение.

— Да, это правда, — так же серьезно ответил он. — Пройдемте в дом.

После Мирмаунта здесь было очень тепло. Веселый огонь горел в белом кирпичном камине. Домик был маленький — в XVIII веке архитекторы больше думали о совершенных пропорциях, чем об удобстве сторожа и его семьи. Видимо, чтобы компенсировать этот недостаток, в нижнем этаже были сняты внутренние перегородки. Вдоль задней стены тянулись полки с кухонной утварью. Мебели было мало — диван, два стула, книжные полки. Были здесь еще радиоприемник и магнитофон. После дома старой леди здесь было очень просторно.

— Подумать только! — воскликнула я.

— Да, местечко чересчур скромно выглядит. Совсем не для Тирелей, и все такое.

— Ну вот, началось! Разве вы звали меня сюда, чтобы смеяться надо мной?

— Нет, что вы. Это все моя застенчивость. Поэтому я иногда говорю сам не знаю что.

— Застенчивость? Да вам не знакомо это понятие!

— Пожалуй. — Он помог мне снять плащ. — И как это леди Мод до сих пор не заставила вас носить твидовый костюм Тирелей?

— Какой еще костюм?

— Вы должны были обратить внимание. Светло-синие твидовые костюмы, которые всегда носили слуги в замке Тирелей. Потом замок сгорел, потом его продали, а в Мирмаунте до сих пор хранятся большие запасы этой форменной одежды. Леди Мод выдает ее Энни и рабочим на ферме. Кажется, они не возражают — так их собственная одежда меньше изнашивается, но выйти в город в этом наряде их не заставишь. Что вы будете пить?

— Есть у вас ирландское виски?

— Есть. Кто вас научил пить его?

— Коннор, конечно. Не леди же Мод.

— Ах да, Коннор. Ему в этом доме без виски не обойтись. Вам со льдом?

— Да, пожалуйста. Как вы попали в этот домик?

— Вы хотите сказать, как Отто Прегер разрешил мне здесь поселиться? Я снял этот домик, поскольку нуждался в жилье. Он был пуст. Потому что семью, которая жила здесь раньше, он переселил в новые дома в имении — у них было семеро детей. Знаете, Прегер немного свихнулся от признательности, что ирландцы разрешили ему здесь жить. Он готов предоставить своим рабочим роскошные условия. Можно было бы назвать его благожелательным деспотом, но это безобидный человек. И притом в его «блажи» есть своя логика — люди не уйдут работать к кому-то еще, потому что там у них не будет своих домиков и автобуса, который их возит к воскресной мессе, и рождественских праздников, и августовских пикников. Ему самому все это по душе, он называет их всех «своей семьей» и тратит на них деньги. — Кэролл поднял бокал. — Приветствую вас на земле ваших предков.

— Сейчас мне больше всего хочется покинуть эту землю.

— Верно. Прием вам был оказан престранный. Я не думал, что старая леди будет особенно рада, но и не предполагал, что это выведет ее из строя.

— Мое появление не должно было ее сильно шокировать. Она знала о моем существовании.

— Как вам сказать… Достоверных сведений о вас не было, вас здесь как бы не существовало. Были только слухи. Считалось, что Бланш Шеридан — в то время Бланш Финдлей — добровольно уехала в Англию работать. Леди Мод и миссис Финдлей, видимо сговорившись между собой, никому о вас ничего не говорили. Может быть, друзья вашей матери в Дублине и знали правду, но они молчали. Потом появились слухи, что там замешан какой-то мужчина, но точно никто не знал. А потом ее мужа убили, и после этого о ней вообще ничего не было слышно.

— А как вы об этом узнали?

— Ну, я вообще не в меру любопытен, помните? Я расспросил Энни.

— Энни?! Она знала об этом? И она вам рассказала?

— Ей известно о старой леди больше, чем кому бы то ни было. А мне рассказала потому, что, кажется, поняла, зачем мне это надо. Это ведь была и ее надежда. Она знала, что был ребенок, и знала имя того мужчины. А дальше мне оставалось только просмотреть лондонскую телефонную книгу… Труднее было прийти в ваш магазин. Я не знал, с чего начать…

— И потому вы разбили вазу и украли каллоденскую чашу?

Он откинулся на спинку дивана и вдруг улыбнулся, когда я вспомнила об этом. Он действительно был хорош собой, но сейчас его нельзя было принять за актера. На нем был старый свитер и фланелевые брюки с пятном краски на колене. В отличие от большинства молодых людей, которых я знала прежде, он не пытался играть несколько ролей сразу, а оставался самим собой, и это почему-то располагало к нему.

— Вы ведь не будете вспоминать об этом всю жизнь? — продолжал он. — Разве я не заплатил вам и за то и за другое? И разве я не вернул вас в лоно вашей семьи?

— Я предпочла бы остаться в Лондоне, — вздохнула я. — А в чем ваш интерес?

— У меня был долг перед семьей Шеридан. Какого рода долг, я не скажу, но деньгами его не оплатишь. Вернуть им каллоденскую чашу — полдела; вернуть в семью вас — значит заплатить долг. Если я совсем не достиг цели, напрасно растревожив и вас, и их, то прошу прощения. Но если вы немного потерпите и подождете, пока леди Мод к вам привыкнет, тогда может сбыться то, что я задумал.

— Это будет хорошо для нее, а для меня?