Пропуск - Андрей Дашков

И я двинулся принимать роды. На этот свет пролазим в муках, а отправляться на тот – удовольствие ничуть не больше. Я приближался к измученной схватками молодухе так, чтобы все время видеть ее темечко. Стерва упорно не выпускала пистолетов из рук, хотя держалась на пределе: ее кожа блестела от обильного пота, костяшки пальцев были разбиты, а нижняя губа прокушена до крови.

На ней был просторный и не очень чистый балахон, смахивающий на обыкновенный мешок с дырой для головы. Балахон задрался почти до самой груди, и я видел голое пузо, казавшееся неправдоподобно огромным яйцом.

Вдруг баба истошно заорала и засучила ногами. Шлепки ступней по каменной поверхности гулко отдавались под сводами пещеры. Потом боль, кажется, немного отпустила, но пары секунд мне хватило, чтобы метнуться к лежащей, наступить сапогами на ее запястья и отобрать обе пушки.

Счет сравнялся, и я подмигнул девке почти дружески. Когда она увидела меня, ее и без того перекошенная физиономия исказилась еще сильнее. Не уверен, что она отличала реальность от бреда. Не знаю, за кого она меня приняла, но, по-моему, она была достаточно опытна, чтобы не питать иллюзий даже в бреду. В ее глазах сверкала лютая ненависть, а пасть извергала грязные ругательства вперемежку со страдальческими воплями. «Долбаный слизняк» было самым ласковым из ее выражений.

Чувствуя себя намного лучше, я ухмыльнулся и заглянул туда, откуда должен был появиться гвоздь программы. Никакого специального инструмента, кроме ножа, у меня не было, и если парень задержится еще на полчаса, мне придется выбирать – или он, или его мамаша. Поскольку баба не представляла для меня ни малейшего интереса, выбор был однозначен. Легкое движение лезвием – и добро пожаловать в ад!

Кстати, зрелище и без того было не для слабонервных, однако я никогда не страдал излишней впечатлительностью. Под девкой образовалась целая лужа розоватой слизи. Рыча от бессильной ненависти, она пыталась зацепить меня своими когтями, но я находился вне досягаемости. Ох и сука! Такая, пожалуй, себя не пощадит, лишь бы в чужие шаловливые ручонки не даться.

Ее оскаленная рожа в тусклом свете огарка напоминала кусок багровой резины, которую кто-то безжалостно мял, – и я подумал о том, что мог бы избавить ее от боли, если бы мои травки и пилюльки остались при мне. Так-то, дурочка: не плюй в колодец!.. А насчет ножа я, кажется, погорячился: мамаша с ее выменем нужна будет, как минимум, еще несколько месяцев, чтобы выкормить детеныша. Позарез нужна. Где ж я молоко достану в этих чертовых горах?..

Когда у нее между бедер, наконец, появилось нечто, имевшее приятный синюшный оттенок, я решил, что все обойдется и надо бы сбегать за водой. Схватил мех, обернулся… и наткнулся на неподвижный взгляд – две желтые льдинки висели в стынущей мути. Зверюга стояла совсем близко, в трех шагах от меня, и не возникало сомнений в том, что всего секунду назад она запросто могла разорвать мне шею.

Могла, но не разорвала. Несмотря на то что мои подошвы примерзли к камням, в голове вяло подергивались мыслишки. Зверюга соображала лучше, чем положено природой четвероногой твари, а значит, скорее всего, за нее и теперь соображал тот, «другой». Она не тронула меня, а я был единственным человеком, который находился рядом с бабой и при случае помог бы ей разродиться. Что из этого следовало? Только то, что я сам стал кем-то вроде Барина – двуногим животным под присмотром неусыпного ока…

Пользуясь случаем, я рассмотрел зверя получше. Это была одичавшая овчарка, гораздо крупнее волка и почти сплошь черной масти. Лобастая голова, уши торчком, шерсть на загривке топорщится, как иглы дикобраза, широченная грудь, каждая лапа размером с мою ладонь. А «хозяйская» метка на овчарке все-таки была, но не нашей работы – какое-то клеймо сбоку на шее, окруженное пятном паленой шерсти. Совсем свежее клеймо; недавний ожог отливал истерзанным мясом.

Можно было элементарно пристрелить собаку прямо сейчас, но тогда очень скоро пришлось бы встретиться с ее хозяином, а это пока не входило в мои планы. «Чужой схрон – чужой закон», – гласило правило номер три. И я решил принять предложенную игру. Бросил перед лобастым пустой мех и ждал, что будет. Овчарка понюхала его, взяла аккуратно, чтоб не продырявить своими огромными клыками, и потрусила к выходу из пещеры.

Такой контроль был достоин восхищения и, конечно, вызывал тревогу.

Если кто-то научился проделывать подобное с собаками, то мог добраться и до двуногих, а это уже табу. Древнее, неписаное, но до сих пор ненарушаемое. И, кажется, наконец объявился парень без сентиментальных предрассудков. Сколько времени осталось до того, как он начнет поднимать на ноги дохляков-убийц? И во что тогда превратится наша гнилая планетка, трудно даже вообразить. По крайней мере одними дохляками не обойдется. Воевать придется с призраками, надевающими чужую плоть, а это почти неотличимо от кошмарного сна. На хрена, спрашивается, такая жизнь? Хаос тотального контроля – по-моему, все уже было когда-то…

Между тем становилось холодно. Я ничего не жрал целые сутки и ощущал некоторое замедление реакций, будто какая-нибудь паршивая ящерица. Пришло время сунуть рыло в чужие запасы.

Пока девка тужилась, я улучил минутку и залез в ее автобус. Нашел под лавкой две старые рваные куртки, пропахшие бензином, и ящик, на котором сохранилась армейская маркировка. Ящик оказался доверху набит консервными банками с тушенкой. Раз девка сумела добыть такое невероятное богатство, значит, мозгов ей не занимать. Приятно иметь дело с умными людьми!

Я вскрыл одну банку ножом и жадно съел половину содержимого. Подкрепившись, обнаружил, что вся задняя часть салона забита поленьями, будто сарай истопника. Я выволок наружу охапку дров и развел костер. Дым сразу же потянулся вверх – свод пещеры не был сплошным. Снова пришлось надеть темные очки. Я сунул в огонь лезвие ножа. Нехитрая стерилизация.

Тут вернулась псина, умудрившаяся наполнить мех водой и притащить его обратно, почти не расплескав. Ее челюсти были сомкнуты на узкой горловине, и когда я протянул руку, чтобы взять мех, она издал недовольное глухое рычание, однако разжала зубы. Теперь я разглядел собаку полностью. Это был кобель – молодой, неплохо откормленный и снабженный от природы внушительным оборудованием. Выполнив порученную работу, он забрался под автобус и зыркал оттуда своими мутно-желтыми подфарниками.

Молодуха ревела, исторгая из своего чрева младенца. А вот его молчание внушало мне тревогу. Я уже видел пару мертворожденных, третьего разочарования не перенесу. Рак сожрет меня раньше…

Я повернулся к роженице с ножом в руке. Раскаленное лезвие отливало пурпуром…