Журнал «Вокруг Света» №11 за 1990 год - Вокруг Света

— Дело-то какое хорошее,— убеждал меня один из ветеранов-баллунистов,— развивает массу полезных навыков у молодежи, не говоря уже о том, что воспитывает ответственность, находчивость, мужество, отвлекает ребят от всего дурного. Спортивным обществам вместе с ДОСААФ давно бы надо поддержать развитие воздухоплавания. Очевидны преимущества нынешнего поколения воздушных шаров. Прежде всего безопасность: подогретый воздух не взорвется — это тебе не водород. «Летательный аппарат» прост в обращении: загрузил в машину оболочку, корзину с газовыми баллонами и горелкой и поехал на природу, лишь бы ветра да дождя не было.

Поверьте моему опыту: шары и дирижабли — превосходный экологически чистый транспорт — еще послужат людям в народном хозяйстве, перевозя пассажиров и грузы. Наши тоже уже соображают, что к чему: разрабатывают различные конструкции дирижаблей, а на Тушинском аэродроме состоялось испытание первого серийного советского воздушного шара, созданного коллективом научно-производственного государственно-кооперативного предприятия «Дирижаблестрой СССР».

Вы посмотрите, какие здесь, в Пушкине, собрались настоящие профессионалы...

В самом деле, на зеленом поле разворачивались последние приготовления, казалось, что предстартовая лихорадка охватила не только бывалых баллунистов, но и толпы зрителей, особенно снующих всюду мальчишек.

Пилоты, присев в корзинах, слали из газовых горелок залпы огня в ненасытное чрево воздушных шаров. Когда они включали одновременно спаренные горелки, то казалось, что ревут настоящие огнеметы. В одних корзинах экипажи дружно подпрыгивали, выравнивая надутые шары, другие уже выжидали момент для отлета — их шары рвались вверх, еле удерживаемые с земли веревочными «вожжами».

В людских волнах, плещущих под цветным пологом вздымавшихся шаров, я никак не мог найти ответственного за прессу англичанина Блетина Ричардса. Во-первых, он мне обещал показать единственный на фиесте дирижабль-шар с мотором, которому пропеллер позволял двигаться против ветра, а во-вторых, познакомить со знаменитым Яном Эшполом, чемпионом мира по выполнению акробатических номеров на высоте. Ян установил рекорд, переворачиваясь на перекладине, подвешенной под его воздушным шаром, на высоте 4880 метров над землей. Как говорится, комментарий здесь излишен, и понятно, что мне хотелось полететь в его экипаже.

Но судьба распорядилась по-другому, разбросав нас с фотографом по разным командам. Не найдя Яна, я прибился к ребятам в белых костюмах с матрешками. В последний момент перед отлетом я, еле найдя ногой выемку в борту корзины, тяжело перевалился через него внутрь, чуть не сбив американца Роберта Кинсинфилда. Пока я деликатно устраивался в углу рядом с газовыми баллонами, корзина совсем неслышно отделилась от земли.

Совсем перед моим лицом проплыли морды собак, нарисованные на одном из шаров, и вот уже мы с натугой переваливаем Екатерининский дворец. Под ногами статуи на крыше, и рукой можно дотянуться до позолоченных куполов дворцовой церкви.

Тут я замечаю, что судорожно вцепился в обтянутый замшей борт корзины. Отнимаю руки и оглядываю сверху Екатерининский парк с Чесменской колонной посреди пруда, витой лестницей Камероновой галереи и только никак не могу отыскать спрятавшуюся в зелени деревьев бронзовую девушку с кувшином, которую обессмертил Пушкин в гекзаметрах. Почему-то повторяю эти строки, и только теперь до меня доходит, что я лечу. Не во сне — наяву.

«Господи, лечу!» Откуда это? Да ведь это же изумленный хриплый крик мужика, полетевшего с колокольни в «Андрее Рублеве» Тарковского. Но ведь не только в кино. Было же, было такое на Руси. Я потом нашел эти чудом уцелевшие строки за 1731 год (за пятьдесят с лишним лет до братьев Монгольфье), описывающие небывалый поступок первого российского Икара — рязанского подьячего Никиты Крикутного. Церковная книга повествует, что он «мешок сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила в колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и тако остался жив».

...Позади остается Екатерининский парк, внизу суетливые, не очень чистые улочки бывшего Царского Села, где прогуливались Ахматова с Гумилевым.

Внизу живая жизнь, а мы тихо скользим над нею, оторванные от нее, как цветок от почвы.

Безветрие, скользящие лучи солнца. Тишина. Абсолютная тишина, как в вакууме, только изредка «пыханье» горелки.

Как же сильно желание в каждой душе оторваться и полететь. Забыть все. Стать безучастным. Свобода, полная свобода. Ты наедине с землей и небом. Неужели это и есть согласие с небесами?

В. Лебедев, В. Орлов (фото), наши спец. корр.

Рафаэль Сабатини. Самозванец

Глава из романа «Удачи капитана Блада».

1

Стремительность, как известно, во все времена была существенным фактором успеха у лучших командиров на суше и на море. В том числе и у капитана Блада. Иногда его атака оказывалась внезапной, как падение сокола на добычу. А когда он достиг вершины славы, стремительность его нападений создавала впечатление вездесущности, и испанцы решили даже, что лишь общение с Сатаной может дать человеку возможность столь чудесно переноситься с места на место.

И вот после захвата «Марии Глориосы», флагманского корабля адмирала Испании маркиза де Риконете, до капитана Блада дошли слухи, что в день отплытия из Сан-Доминго он совершил налет... на Картахену, находящуюся в двухстах милях от Челюсти Дракона. Тогда он и предположил, что некоторые рассказы о его деяниях, доходивших до него в последнее время, основаны не только на суеверном воображении.

Так, в прибрежной таверне Кристианштадта на островке Сант-Круа, куда «Мария Глориоса» (бесстыдно прозванная «Андалузской красоткой») зашла за дровами и водой, капитан Блад услышал об ужасных злодеяниях, якобы совершенных им и его людьми при налете на Картахену.

Рассказчиком был здоровенный краснолицый голландец по имени Клаус, а его повествование о зверствах слушали два торговца французской Вест-Индской компании. Блад без приглашения примкнул к их обществу, и вторжение это было принято не просто с терпимостью, обычной в подобных местах, но даже приветливо благодаря элегантности его одежды и благородным властным манерам.

— Приветствую вас, месье.

Если французский язык Блада не был столь беглым, как испанский, то довольно гладким. Он придвинул стул, без всяких церемоний сел и постучал костяшками пальцев по грязному сосновому столу, подзывая владельца таверны. Потом обратился к голландцу:

— И когда, вы сказали, это происходило?

— Десять дней назад,— ответил голландец.

— Не может быть,— Блад потряс головой в пудреном парике.— Я точно знаю, что десять дней назад капитан Блад находился в Сан-Доминго.

— В таком случае, позвольте сказать вам,— фыркнул голландец,— что рассказ об этом я слышал в Сан-Хуане де Пуэрто-Рико от капитана одного из двух галионов с ценным грузом, подвергшихся нападению в Картахене. Этот проклятый пират преследовал их. К счастью, они удачным выстрелом повредили его фок-мачту и тем самым вынудили убавить паруса.

На капитана Блада это не произвело никакого впечатления.

— Ерунда,— сказал он.— Испанцы ошиблись. Вот и все. Я точно знаю, что «Арабелла» стоит в Тортуге на ремонте.

— Много вы знаете,— ответил голландец с сарказмом.

— Я собираю все сведения,— последовал вежливый, уверенный ответ.— Это благоразумно.

— Да, но только если ваши сведения точны. На сей раз вы глубоко заблуждаетесь. Поверьте мне, в настоящее время капитан Блад находится где-то поблизости.

Блад улыбнулся:

— А вот в это я вполне верю.

В тот же вечер в каюте «Андалузской красотки», отделанной камкой и бархатом, с резными позолоченными переборками, с хрусталем и серебром, капитан Блад созвал военный совет. На нем присутствовали одноглазый гигант Волверстон, Натаниэль Хагторп и Чеффинч, маленький штурман. Той же ночью «Андалузская красотка» подняла якорь, тихо ушла из Сент-Круа и через два дня появилась у Сан-Хуана де Пуэрто-Рико. С красно-желтым испанским флагом на грот-мачте она легла в дрейф, отсалютовала выстрелом из пушки и спустила шлюпку.

Чтобы убедиться в правдивости слов голландца, капитан Блад взял подзорную трубу и оглядел гавань. Среди небольших судов он ясно увидел два крупных желтых галиона, каждый с тридцатью орудиями на борту; такелаж их носил следы сильных повреждений. Очевидно, минхеер Клаус говорил правду. А это было главным.

2

Весть о захвате Бладом испанского флагманского корабля в Сан-Доминго еще не могла достичь Пуэрто-Рико, поэтому явно испанские обводы «Марии Глориосы» должны были служить достаточным подтверждением ее национальной принадлежности. С богатым гардеробом де Риконете Блад обращался как с собственным и потому нарядился в костюм из фиолетовой тафты с сиреневыми чулками. Его портупея из прекрасной кордовской кожи того же цвета была густо отделана серебряным кружевом. Широкая черная шляпа с большим золотистым пером покрывала черный парик и скрывала в тени обветренное аристократическое лицо.