Дети теней - Мария Грипе

Я открыла окно. В шуме дождя слышалось такое ликование, что снова лечь и уснуть было просто немыслимо. Если я и была больна, то теперь чувствовала себя совершенно здоровой. Меня больше не знобило. Напротив, мне было так хорошо и тепло, что я решила прогуляться по замку. Быстренько натянула на себя одежду, взяла свечу и вышла из комнаты.

Первой, кого я встретила в коридоре, была Розильда.

Она как будто не шла, а летела в своей белой ночной рубашке. Поверх была накинута лишь легкая шаль, а по плечам свободно рассыпались длинные волосы. В руке она так же, как я, держала свечу с дрожащим огоньком. Увидев меня, Розильда подняла ее над головой и махнула ею, словно поздравляя с победой. Я ответила на приветствие, и она подошла ко мне с радостной улыбкой. Взявшись за руки, мы вприпрыжку побежали дальше.

И сразу же столкнулись с Арильдом. Свечки у него не было, зато он взял с собой скрипку. Его лицо, всегда такое серьезное, сейчас почти сияло.

– А Карла ты не видела? – спросил он меня.

Легка на помине, в ту же секунду к нам подбежала Каролина. Она думала, что я все еще больна, и всполошилась, увидев меня в коридоре.

– Зачем ты встала?! – возмутилась она. – Дай потрогать лоб!

По температуры уже точно не было. Каролина опустила руку и нерешительно взглянула на меня.

– Значит, все-таки уедешь?

Я не ответила. Розильда шикнула на нас. Она хотела, чтобы все замолкли и просто наслаждались музыкой дождя. Она потащила нас в зеркальную залу, и мы зажгли там все свечи. Арильд настроил скрипку. Сейчас ему хотелось играть. Вообще-то он не любил, когда его слушали, и упросить его было невозможно. Обычно он играл, спрятавшись от всех – в сарае, сидя у стены. Однажды я его там застала. Тогда тоже шел дождь. Видно, дождь его вдохновлял…

В зеркальной зале не было окон, одни лишь зеркала, и Арильд распахнул окна в соседних комнатах – чтобы слышать мелодию дождя. На нее он настроил свою скрипку.

Он начал играть какой-то танцевальный мотив, который потом перешел в бесконечные вариации, грустные и веселые одновременно. Он играл всю ночь, а мы танцевали. Не говорили ни о чем, только танцевали. И я вместе со всеми.

И куда только улетучилась моя вечная робость! Должно быть, на меня подействовали чары этого загадочного дома. Попасть в Замок Роз – все равно что оказаться в другом мире, с другим временем. Точнее сказать, времени здесь просто не существовало. По календарю я пробыла здесь всего пять дней, а казалось, что целый год.

Мы протанцевали до самого рассвета.

Когда начало светать, дождь постепенно стих. Небо высветлилось, и огоньки свечей, отраженные в зеркалах, поблекли. По зале проносился ветер, и огоньки трепетали, как испуганные птицы. Мы погасили свечи, закрыли окна и отправились в свои комнаты.

Я рухнула на постель и тут же уснула. Это была колдовская ночь. Не знаю, сколько я проспала, но когда открыла глаза, небо было серебряно-ясным. Доносилось хлопанье крыльев: над крышей одна за другой пролетали стаи галок. Потом небо порозовело. Взошло солнце.

Я надела теплую кофту и выбежала во двор. Было холодно, дул пронизывающий ветер, но я не хотела уезжать, не взглянув еще раз на розовый сад.

Конечно, розы зацветут еще очень не скоро. Пока на кустах не было ни единого зеленого листочка. Но в воздухе пахло весной, и вокруг все блестело: мокрые черные грядки, капли дождя на ветках. Весело щебетали птицы. Жизнь снова кипела после зимней спячки.

Здесь, в Замке Роз, было так мало радости. И с этим я ничего не могла поделать. Радоваться, как и любить, нельзя заставить. Но в эту ночь, вместе с весенним дождем, оцепенение вдруг прошло. Здесь тоже была радость, только глубоко спрятанная. Так глубоко, что о ней почти забыли.

Я вдохнула всей грудью, вбирая в себя аромат влажной земли. И вдруг за спиной услышала чьи-то шаги. Я обернулась. Это была Амалия. Она остановилась передо мной, сложив руки на груди и неуверенно улыбаясь одними глазами.

– Слава богу, это ты, Берта! – воскликнула она. Я не поняла, что она имела в виду, и принялась блуждать взглядом по кронам деревьев, унизанным сверкающими дождевыми каплями.

– Весна пришла…

– Да, – помолчав, кивнула Амалия, – скоро фиалки зацветут. А летом – розы.

– Конечно! Впереди столько всего хорошего!

Она вздохнула, на ее глаза набежала тень.

– Да я-то все больше назад смотрю. Так всегда бывает, когда стареешь.

– Ну, такое и с молодыми случается. Я часто вспоминаю о том, что было.

– Правда?

Она задумалась – наверное, размышляя о том, какая разница между тем, чтобы видеть прошлое и вспоминать о нем. Потом положила свою старую морщинистую руку мне на плечо и сказала:

– Я живу прошлым, Берта. Вот в чем дело.

Глаза у нее, несмотря на улыбку, были усталыми. А голос – печальным. Я накрыла ее ладонь своей и тихонько погладила. Мы прогулялись по тропинкам, мокрым после дождя. Рядом со мной Амалия казалась такой маленькой! Как нахохлившаяся птичка.

Вдруг она остановилась и чуть слышно прошептала:

– Знаешь, Берта…

Но тут же осеклась и устремила взгляд в небо – словно просила у него поддержки.

– Ты, кажется, удивилась, – продолжила она, – когда я сказала: слава богу, это ты, Берта! Удивилась?

– Может быть, а что?

– Это могла быть не ты, а кто-то другой…

Она пробормотала эти слова шепотом и теперь выжидательно смотрела на меня. Но я не знала, к чему она клонит, и не ответила. Тогда она взяла меня под руку, и мы пошли снова. Ее шаг стал торопливым, она буквально тащила меня за собой. И начала говорить – быстро, сбивчиво. Это было совсем на нее не похоже.

Зимой с ней произошло что-то очень странное. Это было перед Рождеством, в один из самых темных и холодных дней года. Молодежь еще не вернулась из Франции, и в замке было мрачно и пустынно.

Она запыхалась и на минуту замолкла. Потом сказала со вздохом:

– Я осталась совсем одна, а в одиночестве чего только не привидится. Но…

Она снова остановилась, перевела дыхание и, пристально посмотрев мне в глаза, сказала:

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Пожалуйста.

– Тебе по ночам никто не попадался в саду? Кто-нибудь… незнакомый?

– Нет. Но я же здесь недавно.

– Это верно. И все-таки…

Она снова погрузилась в мысли, успокаивающе похлопывая меня по руке. Но на самом деле она успокаивала себя.

В тот день, рассказала она, с самого утра шел сильный снег. Он падал большими хлопьями и прекратился лишь к вечеру. Небо прояснилось, вышла луна. Около шести утра, когда Амалия проснулась, вся комната была залита лунным светом. Было так светло, что даже не пришлось зажигать лампу.

Как обычно, она подошла к окну и посмотрела вниз, на розовый сад. Деревья и кусты были покрыты снегом, как будто весь сад стоял в цвету. Амалия долго смотрела, не в силах отвести взгляд от такой красоты.

Вдруг она заметила тень на снегу. Сначала она решила, что ей это почудилось. Тень промелькнула и исчезла. Но потом вновь появилась и теперь медленно двигалась между деревьями, останавливаясь время от времени и оглядываясь вокруг. В ней было что-то неуловимо знакомое, она должна была принадлежать кому-то, кого Амалия знала очень хорошо. И тут она увидела, кто это.

Она заплакала. Сжала мою руку и прошептала:

– Это была Лидия, Берта… моя маленькая Лидия…

Зрение у Амалии всегда было неважное, и с годами не улучшилось. Но в ту ночь она видела все невероятно ясно. И ясней всего – Лидию, когда она наконец вышла из тени. Там, в розовом саду.

– И тогда я подумала, – шептала Амалия, – что, может быть, я увидела ее не глазами, а своим старым сердцем. Понимаешь, о чем я говорю?

Конечно, я прекрасно понимала. Когда глаза видят то, что волнует сердце, то сердце помогает глазам видеть. Так и должно быть.

Амалия поразмыслила над моими словами. Они ей понравились, и она кивнула.

– Да, Берта, так и есть. Но чтобы сердце помогало нам видеть, мы должны сильно любить. А уж как я любила мою Лидию! Господь помог мне, не иначе…

Она тяжело вздохнула и надолго замолчала. Мне даже показалось, что она забыла о моем присутствии. Но Амалия продолжала судорожно сжимать мою руку.

– А я-то верила, что она обрела вечный покой! Хотя самоубийцам он дается редко…

Она опустила голову и теперь продолжала говорить как бы сама с собой.

– Если мать Лидии не обрела покоя, я не удивлюсь. Душа у Клары всегда маялась. Но Лидия – ведь она была такой сильной. Это из-за Клары она лишила себя жизни. Ну да какая разница… Самоубийство – тяжкий грех. Но разве Лидия не искупила свои грехи при жизни? – продолжала вслух размышлять Амалия. – Ведь на ее долю выпало столько страданий. И при этом она всегда была такой хорошей, такой доброй…

И неужто Господь, наш отец милосердный, стал бы наказывать ее столь сурово? Он должен был понять, что Лидия лишила себя жизни из-за того, что считала, будто вредит своим детям. Она пожертвовала собой. Покойная мать постоянно следила за ней. Отнимала ее у детей, преследовала в снах. И сбила с пути.