Кельтские сумерки - Уильям Йейтс

Его соседи не слишком-то доверяли старческим его видениям, но в том, что ему доводилось общаться с фэйри по молодости лет, не сомневался почти никто. Вот слова его брата: «Он старенький уже; что бы там ему ни почудилось, это все у него в голове. Вот будь он чуток помоложе, тогда другое дело, конечно».

Не знаю, однако, насколько можно свидетельству этому доверять. Мартин был человек неуживчивый и с братьями явно не ладил. Соседка его сказала следующее: «Ах, бедолага! Сейчас-то ему, говорят, всякое там все больше чудится, но вот двадцать-то лет назад, он ведь в самом соку был мужчина — я про ту ночь, когда он женщин ихних видел, все худенькие, стройные, как девочки, и шли двумя цепочками, взявшись за руки. Это как раз когда они Фэллонову девчонку украли». Дочка одного из местных, по фамилии Фэллон, совсем еще маленькая, встретила женщину «с рыжими волосами, яркими, что твое серебро», эта женщина ее и увела. Другая соседка — ей, кстати, самой пришлось как-то раз «словить в ухо» от «одного из них» за то, что она ходила в «их» развалины, — сказала так: «Они, я так думаю, по большей части в голове у него сидят; вчера только шла я мимо него, а он в дверях стоит, так я ему и говорю: "Что-то у меня в ушах гудит, будто ветер, и день, и ночь, одно и то же", — специально, чтобы он подумал, что и с ним такое же точно, а он мне в ответ: "А я вот слышу все время, как они поют и музыку играют, а один повадился таскать с собой маленькую такую дудочку, вот на ней-то он им как раз и играет". Но вот что я точно знаю, так это когда он ломал ту трубу, на которой, как он говорил, сидел ихний волынщик, то он такие камни подымал, и в одиночку — а он ведь старенький совсем, — какие мне бы ни в жисть не поднять, даже когда я молодая была и сильная».

Одна моя знакомая дама прислала мне из Ольстера запись своих бесед со старухой, которая и в самом деле была с народом фэйри в отношениях чисто дружеских. За точность приведенной ниже истории я ручаюсь совершенно: женщина эта когда-то рассказывала мне ее сама, а потом моей знакомой удалось вывести ее на эту тему еще раз, и она по свежим следам записала сюжет со всеми подробностями. Она начала с того, что пожаловалась старушке — не люблю, мол, оставаться в доме одна, боюсь фэйри и призраков, на что та ответила: «А с чего тебе-то их бояться, а, мисс? Я сама сколько раз говорила с женщиной, а она была самая настоящая фэйри или что-то навроде того, ну вот как с тобой сейчас, и ничего. Она частенько в дом дедушки твоего — нет, он матери твоей был дед — захаживала. Ну да тебе небось все про нее уже пересказали». Левушка заверила ее: да, конечно, ей рассказывали, но дело было давно, и ей бы очень хотелось послушать о женщине-фэйри еще разок. И тогда старушка стала рассказывать дальше: «Ну ладно, детка, слушай. Первый раз, как я о ней услыхала, был, когда дядя твой — в смысле, матери твоей он дядя — Джозеф женился и стал для своей жены строить дом; поначалу-то он ее к отцу своему привез, ну там, у озера. Мой отец и все мы жили там же, неподалеку, и у нас от дома как раз видать было, как они там работают. Отец у меня был ткач, и станок у него в доме стоял. Размерили, значит, фундамент, камень привезли, но каменщики то ли задержались где-то, в общем, камни просто так лежали; и вот стоим мы как-то с матерью прямо возле дома, глядь, идет по склону — там как раз раскорчевали недавно — маленькая нарядная женщина и прямо к нам. Я-то девчонка совсем была, все скакала да прыгала, а помню ее, как сейчас!» Моя знакомая попросила ее описать, как эта женщина была одета, и старуха ответила: «Значит, серая на ней была накидка, юбка зеленая кашемировая, а на голове платок черный, тогда в деревне все в платках ходили». — «А какого она была роста?» — «Ну, маленькая она была, в смысле, мы звали ее так, Маленькая Женщина, как вместо имени. А так она была повыше многих, хотя и не то чтоб прям тебе высокая. На вид ей было лет тридцать, волосы каштановые такие, с рыжиной, и лицо круглое. Ну, вылитая мисс Бетти, бабушки твоей сестра; Бетти-то ни на кого не была похожа, ни на бабку твою, ни на кого из ихних. И лицо у ней было кругленькое, свеженькое такое, и замуж она так и не вышла, и мужиков у нее не было никогда никаких; я помню, мы все говорили, мол, Маленькая Женщина — уж больно она была на Бетти похожая, может, она тоже была из их семьи, а потом ее украли, когда она еще до росту настоящего не доросла, вот поэтому она все время к нам и ходит, и упреждает нас, и предсказывает. Вот в тот раз она шасть прямо к матери и говорит ей: "Иди на озеро, и побыстрей", — и вроде как приказывает. "Иди, — говорит, — на озеро и скажи там Джозефу, чтобы перенес фундамент сюда, где я тебе покажу, возле тернового куста. Если он хочет, — говорит, — чтоб в доме у него был достаток и счастье, пусть делает, как я сказала, и сию же минуту". Они, я так думаю, фундамент расчертили на «тропе» — в смысле, там, где фэйри ходят. Мать пошла тут же к Джозефу, место ему показала, он фундамент перенес, но не точно туда, куда сказано было; вот поэтому-то, когда дом выстроили уже, жену у него убило — лошади места не хватило развернуться с бороной промежду кустом и стеной. Маленькая Женщина очень тогда сердилась и ругалась на нас, когда в следующий раз объявилась: не сделал, говорит, как я ему велела, пусть теперь пеняет на себя.» Моя знакомая спросила, откуда на сей раз пришла Маленькая Женщина и во что она была одета. «А она всегда с одной стороны и шла, через раскорчевку. Летом на ней шаль была, такая тонкая, а зимой накидка; и каждый раз, как она приходила, давала матери какой-нибудь правильный совет, чего ей не делать, чтобы удача, значит, была. У нас в семье ее никто из детей, кроме меня, не видал: а я-то, бывалча, радовалась, как увижу, как она идет через раскорчевку, бегу к ней навстречу, возьму ее за руку или там за накидку, за полу, и матери кричу: "Ма, к нам Маленькая Женщина идет!" А мужчины, те ее никогда не видели. Отец все хотел с ней повидаться и на мать серчал: бывало говорит, выдумываете, мол, черт знает что, дурь бабская. И вот как-то раз пришла она и села у камина поболтать с матерью, а я-то бочком, бочком — и в поле, к отцу, он там как раз работал. "Беги, — говорю, — быстрей, если хочешь на нее взглянуть. Она там сидит у огня, с мамой говорит". Он за мной в дом вбегает, головой туда-сюда, злой такой, а ничего и не видит; он тогда хвать метлу, она как у него под рукой стояла, и метелкой-то этой как мне наподдаст! "Вот тебе! — говорит. — Будешь ты из отца дурака делать!" — и пошел обратно в поле копать, он потом еще долго на меня злился. А Маленькая Женщина тут мне говорит: "Ну, что, получила за то, что водишь людей поглазеть на меня? Никто из мужчин никогда меня не видел и не увидит никогда".

Один раз она все-таки и его самого напугала, и здорово так, хоть я и не знаю, сам-то он ее видел или нет. Он тогда в коровнике был и вдруг идет в дом, и прямо лица на нем нет. "Чтоб я, — говорит, — больше о вашей Маленькой Женщине ни слова, ни полслова не слыхал, ясно? Вот, — говорит, — где она у меня теперь". В другой раз, тоже навроде того, поехал он в Гортин лошадей продавать, и, как раз ему ехать, заходит в дом Маленькая Женщина, протягивает матери пучок травы какой-то и говорит: "Твой муж собрался в Гортин, и его на обратной дороге здорово там напугают. На, возьми, зашей ему в куртку, тогда никто ему, по крайней мере, вреда не причинит". Мать траву-то взяла, а сама и думает — тьфу, чушь, мол, какая, да траву в огонь-то и брось. И, вишь ты, поди ж ты, ехал отец обратно, и что-то с ним такое приключилось, он говорил, никогда в жизни так не боялся. Что там было, я не знаю, но он весь как есть расшибся. Мать потом просто места себе не находила, боялась, что Маленькая Женщина на нее рассердится, и точно, в следующий раз пришла чернее тучи. "Ты мне, — говорит, — не поверила, ты траву в огонь бросила, а я за ней, между прочим, не ближний свет моталась". А в другой раз она пришла и сказала, что Вильям Хирн в Америке помер, и как он помер, тоже сказала. "Сходи, — говорит, — на озеро и скажи им, что Вильям помер и что помер он легко, а перед смертью читал такой-то и такой-то стих из Библии", — и назвала главу и стих. "Иди, — говорит, — и скажи, чтобы они этот самый стих читали, когда соберутся в следующий раз на молитву. А еще скажи, что я ему голову держала, когда он отходил". А потом нам передали из Америки, что умер он точь-в-точь, как она сказала, и в этот самый день. И когда они собрались молиться, то главу и гимн взяли, как она сказала, и у них такое молитвенное собрание получилось, что ни до, ни после таких не бывало. Однажды стояли мы втроем, мать, она и я, и она как раз матери о чем-то толковала, предупреждала, как обычно, и вдруг, ни с того ни с сего, говорит: "Сюда идет мисс Летти во всей своей красе, а мне, пожалуй что, пора". И с этими словами поворачивается на каблуках и начинает вдруг подниматься в воздух, все кругом, кругом и все выше и выше, словно там винтовая лестница была, только куда быстрее.{12} И она уходила все выше и выше, пока не стала совсем как маленькая птичка высоко в небе, и все время пела, я песенки такой красивой никогда больше в жизни не слыхала. Это и не гимн был, а стихи какие-то, да такие красивые; мы с матерью рты пораскрывали, да так и застыли, в небо глядючи, только дрожь нас пробирала. "Мам, а кто она вообще такая? — говорю, — она ангел, или фэйри, или кто?" А тут как раз и мисс Летти идет, это, детка, бабка твоя, только она тогда была мисс Летти, и никем другим еще быть и не собиралась, а мы стоим как дуры, рты поразевали — пришлось ей все рассказать. Она нарядная такая шла, красавица писаная. А ведь она еще далеко была, и видно ее не было, когда Маленькая Женщина поднялась вот так вот в небо и сказала: "Сюда идет мисс Летти во всей своей красе". Кто знает, в какую сторону она полетела, или с кем еще, кто при смерти, посидеть?