Резервисты - Егор Лосев

Hа базу мы приехали подавленные, из-за терракта и последующих пробок опоздали многие. В основном, здесь были те, кто служил с нами срочную, но присутствовали и мужики постарше. Все очень обрадовались; мы долго хлопали друг друга по плечам и рассказывали новости. Как будто время отмотали на полтора года назад. Наконец роту собрали. Временно командовали четыре девятнадцатилетние сержантки. Нашему взводу досталась особенно вредная, по имени Аелет. Она очень старалась «руководить», пока вела нас в каптерку получать форму. Hарод вяло отшучивался. Собрав взвод, сержантка объявила — она будет командовать до завтра, а перед стрельбищем передаст нас «нормальным» командирам. Потом потребовала составить список личного состава.

Народ толпился около стенки склада передавая друг другу ручку. Леха написал свое имя, подмигнул нам и вывел строчкой ниже ивритскими буквами русские слова: ХОЛОДИЛЬНИК САМОРАЗМОРАЖИВАЮЩИЙСЯ. В иврите, почти нет гласных, поэтому такое выражение является для израильтян зубодробительным, шутка была проверена годами проведенными в израильской школе и каждый раз срабатывала безотказно.

Сержантка, получив лист, начала зачитывать имена; дойдя до «холодильника», Аелет запнулась, глядя в список. Потом осторожно, как человек пробующий лед ногой, прежде чем ступить на него, попыталась выговорить «имя»:

— Хо-л-длу-нк! — она с надеждой подняла глаза, но строй был нем.

— Хол-ди-ли-ник! — вторая попытка тоже безуспешна.

Кое-кто уже открыто засмеялся, тогда она сделала страшную ошибку и попыталась прочитать фамилию этого «не русского» солдата. Сначала попробовала прочитать сходу, но быстро увязла в согласных:

— Сморзмрживщсссь! Хорошо, что мы стояли позади — сержантка не видела, как нас качало от смеха. Аелед покраснела и снова пошла на штурм непонятной фамилии, на этот раз по слогам:

— Смо-рзмрж-ив-йщ-си-я! — выпалила она с видом человека, прожевавшего горстку камней.

Мы сдерживались из последних сил. В соседних взводах перекличка закончилась, народ заинтересованно прислушивался, мы шатались, зажимая рот позади взвода, местные тоже прикалывались.

Сержантка исподлобья оглядела строй, бурея лицом, и попробовала еще раз вернуться к имени:

— Хулудиланк! — стоявшие сзади попадали в пыль, дрыгая ногами; только первый ряд для приличия пытался стоять.

Тогда она приняла мудрое решение прочитать весь список; если кто останется, значит он и есть этот страшный «хулдул…» тьфу, холодильник, короче. В конце никто естественно не отзывался. Она долго, громко возмущалась и не хотела отпускать нас на обед, но мы просто ее проигнорировали. Резервисты мы, или срочники какие-нибудь!?

База служила учебкой для одной из пехотных бригад. Вокруг пулями летали задерганные курсанты, павлинами ходили сержанты и сержантки, командиры учебных взводов.

В столовой, на лестнице стояла группка хасидов в черных шляпах и сюртуках, они предлагали каждому помолиться в честь праздника Ханука и пожертвовать денежку на их религиозные нужды; если солдат кидал мелочишку в копилку, откуда-то из глубины сюртука торжественно извлекалась бутылка копеечной водки «Тройка» и спонсору накапывали несколько капель в одноразовый стаканчик. Мы остановились на лестничной площадке, позади хасидов, поджидая отставшего Габассо. Ручеек курсантов торопливо обтекал эту, не совсем уместную здесь, группу. Светские шарахались от них, ускоряя шаг, религиозные, в основном, давали какие-то медяки и получив стакан, делали вид что пьют: подносили ко рту и с гримасой бросали в урну. В очереди на лестнице выделялся здоровенный курсант, такой типично русский парень, блондин, нос картошкой. Приблизившись к хасидам, он торжественно выудил из кармана полшекеля и опустил в копилку. Потом, под бормотание хасида «будьздоровдаблагословиттебягосподь», наложил свою лапищу на руку наливавшего водку. Нацедив полный стакан, он так же торжественно поднес его ко рту и выпил.

— Васылый, л-о-о-о!!! (Василий, н-е-е-ет! ивр.) — простонала рядом с нами сержантка с зеленым аксельбантом, видимо, его взводная.

«Васылый» посмотрел на нее невинными глазами младенца, смачно занюхал не первой свежести рукавом и невозмутимо проследовал в столовую. У нескольких стоящих в очереди курсантов, во взглядах бросаемых на хасидов, появился неподдельный интерес, у сержантов, наоборот, озабоченность.

— Я всегда знал, что вы, русские, психи! Эта водка еще противнее чем спирт, которым вы поили меня в Ливане! — сказал Габассо, догнав нас на лестнице.

За едой выяснилось, что если по армии какая-то ностальгия у нас появилась, то по армейской жратве никто не соскучился. Воскресение — во всей армии вегетарианский день. Перемолов зубами безвкусный желтый рис и убив остатки аппетита кукурузным шницелем, сырым внутри и горелым снаружи, мы вышли из столовой. На улице стоял в строю взвод курсантов с уже знакомым нам Василием на правом фланге. Перед ними расхаживал сержант, постукивая себя шомполом по ноге.

— Я последний раз приказываю: те, кто пил водку, выйти из строя! Взвод преданно таращился на своего командира, но выходить никто не спешил. Невысокая девушка-инструктор, с зеленым аксельбантом на плече, подошла к сержанту и что-то сказала ему на ухо.

— Та-а-ак! Васылый, выходи, тебя видели!

Василий с тяжелым вздохом вышел на два шага вперед.

— Выходите, ничего вам не будет! Честное слово! — продолжал сержант-инструктор.

Еще трое солдат, явно родившихся на просторах нашей доисторической родины, неуверенно шагнули из строя.

— То-то же! — удовлетворенно вздохнул сержант, — Взвод! Через десять минут в полной готовности быть на разводе караула! А вы — четверо, за мной в медпункт, на обследование!

Взвод унесся в облаке пыли, бросая на четверых оставшихся злобные взгляды. «Алкоголики» в сопровождении сержанта промаршировали в сторону медпункта. Инструкторша закричала вдогонку: «Я организую им замену в карауле, скажи доктору, что Васылый целый стакан выпил, его, наверное, госпитализируют!».

Hу не пьют израильтяне водку, что с них взять!

Потом начались занятия: нас грузили тонкостями общения с палестинским населением, рассказывали про женевскую конвенцию, учили находить взрывчатку, потом был поход на стрельбище, пристрелка оружия. Через два дня командование решило, что мы созрели для выполнения боевой задачи. Нас погрузили в бронированные автобусы и развезли по блокпостам.

Как Мишаня и обещал, всех вместе определили в какую-то дыру под Дженин. Нас выгрузили в ближайшем еврейском поселении, уже через двадцать минут бронированный «Абир» повез нас на блокпост. Вокруг расстилались холмы Самарии, в некоторых местах оливковые плантации вырубили: по словам водителя, улыбчивого эфиопа по имени Медисо, оттуда обстреливали машины. Абир, обогнув бетонные блоки на шоссе, вкатился на территорию блокпоста.