Мадонна с лилиями - Барбара Картленд

— Не оставляй меня одну! А вдруг…

Она не договорила, но Ханна и так ее поняла: девушка боялась, что, если маркиз вернется, она будет не в силах ему противостоять.

Догадываясь, какая буря бушует в душе Сириллы, Ханна ласково обняла ее и помогла встать.

— Пойдемте. Нельзя терять ни минуты!

— А ты уверена?.. — робко начала девушка, но служанка уже вышла из студии.

Вернулась она минуту спустя с теплым плащом в руках и немедленно накинула его Сирилле на плечи.

— Может быть, я лучше надену шляпу? — попыталась возразить девушка, когда Ханна стала натягивать на нее капюшон.

Еще чего! Солнце уже село, и на улице холодно. Завязав капюшон, Ханна начала спускаться по ступеням.

— А вещи? Разве мы ничего с собой не возьмем? — удивленно спросила Сирилла.

— За ними можно будет вернуться позднее — если, конечно, в том возникнет нужда, — возразила Ханна.

Зайдя на кухню, она надела шляпу и шаль и опять вышла в коридор.

Не говоря ни слова, Ханна распахнула дверь. Сирилла все еще стояла в нерешительности.

— Подожди хоть минутку! — взмолилась девушка. — Мне надо время, чтобы все обдумать. Как бы нам потом не пришлось пожалеть о том, что мы сделали…

— Вот если мы останемся, так действительно будем об этом жалеть, — возразила Ханна. — Я уже говорила, мисс Сирилла, что вам непременно нужно туда поехать, и сколько бы вы ни возражали, я своего мнения не изменю!

И, не дожидаясь никаких возражений, служанка вышла на мостовую, увлекая за собой девушку.

Та шла нехотя, сжимая в руке платочек, мокрый от слез. Когда же Ханна с шумом захлопнула дверь и повернула в замке ключ, сердце Сириллы болезненно сжалось.

Женщины стояли на мостовой, высматривая подходящий экипаж. Вот наконец показалась наемная карета. Пожилой кучер, управлявший неказистой лошаденкой, явно не торопился обзавестись пассажиром.

Ханна отчаянно замахала руками, стараясь привлечь его внимание. В конце концов кучер ее заметил, и карета остановилась.

— Идемте, мисс Сирилла, — позвала ее Ханна.

Сирилла, погруженная в свои мысли, с трудом отдавала себе отчет в том, что происходит вокруг.

Ханна помогла ей подняться в карету и, прежде чем последовать за ней, приказала кучеру:

— Поезжайте в Хоум-хауз на Парк-лейн!

Кучер удивился. Он явно не ожидал услышать название этого фешенебельного района из уст простой служанки. Затем, опомнившись, приложил руку к шляпе и сказал:

— Слушаюсь, мэм.

Некоторое время обе пассажирки молчали. Наконец Ханна заговорила:

— Постарайтесь там понравиться. Помните — больше вам некуда идти!

Сирилла промолчала.

Она думала о том, что, если бы захотела, у нее уже завтра был бы уютный домик с садом, где она могла бы сидеть среди цветов под деревьями в обществе маркиза…

Девушка закрыла глаза и снова почувствовала на губах вкус его поцелуев. Тогда ей казалось, что она возносится к небесам и что никто никогда не испытывал такого восторга и счастья.

Эти поцелуи были именно такими, какими представлялись ей в воображении, и даже чем-то большим, а в любви маркиза, совершенной и красивой, нашли воплощение самые сокровенные мечты Сириллы.

Вместе с тем, когда она поняла, чего хочет от нее маркиз, то сразу решила, что это не любовь — во всяком случае, не та любовь, которой она для себя желала. Наоборот, от такой любви следовало бежать, и как можно скорее…

Должно быть, охвативший ее ужас отразился на ее лице, потому что Ханна сочувственно произнесла:

— Я понимаю, мисс Сирилла, что вам сейчас тяжело. Неужели вы думаете, я сама не страдала все эти годы, глядя, как ваша матушка с каждым днем тает, словно свечка!.. Она ведь, бедняжка, могла бы иметь все — и деньги, и богатство, — но предпочла отказаться…

— Она никогда не раскаивалась в своем поступке, — возразила Сирилла.

— Никто этого и не утверждает! — отрезала Ханна. — Она только жалела вас, мисс Сирилла. Помню, ваша матушка частенько говорила мне: «Ах, Ханна, как несправедлива жизнь к моей Сирилле!»

— Но мне было хорошо с мамой и папой, — попыталась возразить Сирилла, недовольная тем, что Ханна осуждает ее мать.

— Ваша матушка понимала, что вам следовало бы играть с другими детьми, выезжать на вечера, иметь дорогие вещи и пони для прогулок. И я с ней согласна! — энергично затрясла головой Ханна.

— Для меня все это не имело значения. Главное, что я была с мамой…

Ханна открыла было рот, собираясь возразить, но промолчала. Впрочем, Сирилла и так догадывалась, что та хочет сказать — то, что мать порой вообще не замечала присутствия дочери.

С первой минуты знакомства с Франсом Винтаком она грезила только им одним. В нем сосредоточился для нее весь мир, а все остальное, даже единственная дочь, не имело никакого значения.

Сирилла не ревновала, не жаловалась, она лишь чувствовала себя одинокой и ненужной. В такие минуты девочка тихонько выскальзывала из гостиной и спешила на кухню, в царство Ханны. Они вели задушевные разговоры, пока служанка готовила обед или ужин, и Сирилла радовалась, что хотя бы здесь ей рады.

Да, если взглянуть правде в глаза, придется признать, что без Ханны жизнь Сириллы была бы еще мрачнее.

Ханна выводила ее на прогулки, подбирала книги для чтения, изредка, когда появлялись деньги, водила девочку на концерт, а однажды — о, это было незабываемое зрелище! — даже в театр на пьесу прославленного Шекспира.

По настоянию Ханны Сирилла брала уроки английского и французского языков, и это она наняла учителей по другим предметам, которым считала необходимым обучить свою любимицу.

Уроки проводились нерегулярно, так как зачастую учителям нечем было платить, но Сирилла обладала такими способностями и стремлением к знаниям, что иногда преподаватели приходили, даже зная, что не получат никакого вознаграждения за свой труд.

Если бы не Ханна, Сирилла вообще не получила бы образования.

И все же во многих жизненных вопросах девушка была абсолютно несведущей. И немудрено — ведь вся ее жизнь протекала в тесных стенах домика на Куин-Энн-терэс.

Мать Сириллы в основном проводила время с Франсом Винтаком. И только в периоды, когда он был увлечен очередной картиной и удалялся в студию, чтобы поработать, или уходил в город продавать законченное произведение, она обращала свое внимание на дочь.

Мать была весьма образованной женщиной и, как теперь понимала Сирилла, могла бы за час научить ее неизмеримо большему, чем десяток учителей за месяц.

Она превосходно говорила по-французски и по-итальянски, играла на рояле и исполняла с блеском арии из опер.

Кроме того, она много читала, причем книги на самые разные темы, а в искусстве разбиралась, пожалуй, даже лучше, чем ее муж-художник.