Люди молчаливого подвига - Александр Василевский

10 октября 1941 года, вернувшись вечером домой, Мияги заподозрил неладное: в его отсутствие кто-то рылся в бумагах, производил обыск. Художник бросился к тайнику: донесение, подготовленное для Зорге, исчезло! Все кончено. Западня… Предупредить бы Одзаки…

В дверь постучали. Мияги перешел в комнатку, служившую мастерской, взял кинжал и стал ждать. Дверь сотрясалась от ударов.

И когда в квартиру ворвались полицейские, Мияги попытался покончить с собой. Его увезли в больницу при полицейском управлении.

Мияги вылечили от раны только для того, чтобы предать пыткам. Во время допроса он выбросился из окна. Но и на этот раз остался жив. Разбился насмерть полицейский, который прыгнул за ним.

Старинная тюрьма Сугамо… Она знала несколько поколений революционеров. Здесь после забастовки трамвайщиков томился великий коммунист Сэн Катаяма. В представлении чиновников отдела безопасности Ётоку Мияги был очень, очень опасным. Его заковали в кандалы, повесили на шею табличку, бросили в одиночную камеру, кишевшую блохами. Гремели засовы, бряцали сабли. Иногда в камеру Мияги приходил буддийский священник, но художник не удостаивал его взглядом. В небеса он не верит, на земле сделал все, что хотел. Мияги замкнулся в себе, окружающее больше для него не существовало. Его били, калечили, из горла хлестала кровь, и только стоны выдавали его мучения. Если бы повесили сразу… Кому-то нужен этот садизм, изощренные пытки, кому-то доставляет наслаждение наблюдать, как из горла художника вылетают куски легких. Тюремщики пинают его ногами, исходя яростью над его распростертым телом. На его долю выпало чудовищно много страданий: два года беспрестанных пыток. Он сознавал, что из Сугамо живым все равно не выйдет. Иногда в мозгу вспыхивали когда-то вычитанные строчки:

Бороться, бороться,Хоть нет на победу надежды…

А в мире происходили события, которые могли бы вдохнуть новые силы в больную грудь Мияги, если бы он знал о них. Журнал «Кэйдзё Ниппо», который читали тюремщики, писал, что военная мощь СССР значительнее военной мощи Германии. Основой этой мощи Советского Союза являются сила Красной Армии, имеющей прочную организацию и современное вооружение, политическая прочность и крепость советского строя, патриотизм советского народа, огромные природные ресурсы, развитая индустрия, а также обширная территория. И об этом писал отнюдь не прогрессивный журнал. Поражение германских войск под Москвой привело в смятение правительственные круги Японии. Они понимали, что провал планов немецко-фашистского командования на советско-германском фронте неминуемо скажется на Японии: война, которую ведет Япония в Тихоокеанском бассейне против США и Англии, грозит принять затяжной характер. Японский обозреватель из «Коадзихо» в статье «Впечатление от СССР» делал малоутешительный для милитаристских правителей вывод:

«Гитлер, начав войну против Советского Союза, просчитался, в частности, в своих расчетах на распад СССР изнутри и недооценил военную мощь Советского Союза…»

А один японский корреспондент, нимало не заботясь, понравится это Гитлеру или не понравится, писал из Берлина:

«Советский Союз подготовил свою армию и вооружение таким образом, что это изумило мир, и упорно продолжает всенародное сопротивление в течение полутора лет».

Но Мияги находился в строгой изоляции, даже худшей, чем Одзаки и Зорге. Тюремщикам было запрещено под страхом сурового наказания заговаривать с «фанатиком» (так начальник тюрьмы Сугамо называл Мияги). Он уже дважды доказал властям, что не дорожит своей жизнью — сделал харакири, выпрыгнул из окна полицейского управления. Только на допросах с ним разговаривали. Изо дня в день ему задавали одни и те же вопросы, на которые он не отвечал, — это тоже была своеобразная пытка. Допрашивали и били. Били и снова допрашивали.

Он потерял ощущение реальности, с каждым днем все глубже погружался в сумеречное состояние. В бреду звал жену, отца. Может быть, ему грезились высокие пальмы Окинавы и лазурь ее лагун; может быть, перед ним сверкали знойные улицы Сан-Диего, где он впервые полюбил. А возможно, он видел те полотна, которые не успел написать…

2 августа 1943 года во время очередного допроса он умер, не выдержав пыток. Следователь был раздосадован: не дожил до смертного приговора!

Ётоку Мияги было только сорок лет.

3. До последнего дыхания

Когда в Москве решался вопрос о составе организации «Рамзай», Зорге остановил свой выбор на Вукеличе. Выбор не был случайностью или результатом спешки. Рихард основательно взвесил все, что имело отношение к жизненному пути Вукелича.

Бранко Вукелич, хорват по национальности, родился 15 августа 1904 года в семье офицера, обнищавшего дворянина Мшивая де Вукелича. Отец Бранко был сначала офицером австро-венгерской армии, а затем служил в королевской армии Югославии.

Мшивай де Вукелич отличался довольно либеральными взглядами, писал стихи и даже оставил некоторый след в югославской поэзии.

Главенствующая роль в семье принадлежала матери Бранко Вильме Вукелич, женщине незаурядной, обладавшей живым, страстным характером. Она любила музыку, поэзию, живопись, но больше всего увлекалась политикой. Вильма Вукелич ненавидела корону Габсбургов, мечтала о свободной родине. Ненависть к поработителям она воспитала и в детях. Не случайно в доме Вукеличей любимым поэтом был Шандор Петефи, и сыновья Бранко и Славко часто пели его боевые песни.

Вот в руках у нас сверкают чаши,Но в цепях рука отчизны нашей.И чем звон бокалов веселее,Тем оковы эти тяжелее.

Песня-туча в этот миг родится,Черная, в душе моей гнездится.Что ж вы рабство терпите такое?Цепи сбрось, народ, своей рукою!

Не спадут они по божьей воле!Ржа сгрызет их — это ждете, что ли?Песнь моя, что в этот миг родится,В молнии готова превратиться!

К таким стихам Вильма Вукелич не могла оставаться равнодушной. В семье все в совершенстве владели венгерским языком и считали за счастье читать гениального поэта в подлиннике.

Мальчиков-подростков волновала романтическая личность самого поэта, его необычная судьба. Сын обнищавшего полукрестьянина, полуторговца, по сути, самоучка стал властителем дум, вершиной венгерской поэзии. В двадцать три года Петефи достиг мировой славы, был необыкновенно счастлив в личной жизни. И все это он, не задумываясь, принес в жертву родине, когда Венгрия восстала против Австрии. С оружием в руках защищал он свободу и независимость своей отчизны. И если для Вильмы Шандор Петефи был прежде всего певцом национального освобождения, сыновья восприняли его гораздо глубже. Петефи своей поэзией зажег в них ненависть к социальной несправедливости.

Служба отца вынуждала семью часто менять местожительство. Кроме Бранко и Славко было еще двое детей: Лилиана и Элеонора. Детство Бранко прошло в Югославии, в городе Осиек, затем в Венгрии, в городе Печ. Кроме родного хорватского и венгерского языков дети знали немецкий. Вильма старалась проникнуть в мир детей как старший друг, с которым можно поделиться своими мыслями. Дружеские отношения с матерью сохранились у детей на всю жизнь. Вильма имела огромное влияние на сыновей, на формирование их личностей. С детства они слышали слово «свобода» и вместе с матерью радостно приветствовали Октябрьскую революцию. Мир без аннексий и контрибуций, право наций на самоопределение — вот что восхищало Вильму Вукелич в идеях русской революции.

В это время семья переехала в столицу Хорватии Загреб, где полковник Мшивай де Вукелич, теперь уже офицер королевской армии Югославии, преподавал в высшей военной школе. Семья Вукеличей была в курсе всех общественных событий и жила самой беспокойной жизнью.

Юность Бранко проходила на фоне грандиозных событий. В стране происходили крупные волнения крестьян, рабочих, солдат. Особенно отличалась в этом отношений Хорватия. Все чаще говорили о Советской России. Венгерская революция 1919 года (та самая социальная революция, о которой мечтал Шандор Петефи) еще больше активизировала рабочий класс и крестьянство. Мощные забастовки рабочих прошли по всей стране. Крестьяне стихийно захватывали помещичьи земли. Создавалась единая коммунистическая партия Югославии, ведущую роль в которой заняли передовые рабочие.

Такова была политическая ситуация в стране, когда Бранко поступил в Загребский университет. Он мечтал стать архитектором. Еще с детства в нем проявилась страсть к рисованию. Он брал альбом и целыми днями бродил по Загребу, срисовывал башню Лотршчак, Каптолскую башню, крепость Градец, церковь святого Марка. Загреб издревле славился своими архитектурными памятниками, картинными галереями, а также архитектурной школой, получившей широкую известность. Загреб стал центром зодческого искусства, и крупные специалисты университета вели проектирование для других районов страны.