Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига вторая - Лев Бердников

Петр Дмитриевич Аксаков был отпрыском древнего дворянского рода, восходящего к знатному варягу Симону Африкановичу, тому самому, что в 1027 году прибыл в Киев и построил в Киево-Печерской Лавре церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. Пращуром же самого рода был Иван Федорович Вельяминов по прозвищу “Аксак” (хромой), подвизавшийся на государевой службе во времена Ивана III. В XVI–XVII веках среди Аксаковых можно встретить много наместников, стряпчих и прочих близких к царю людей. Известно, что дед нашего героя, стряпчий Семен Протасьевич Аксаков (1659-) служил у царского стола “тишайшего” Алексея Михайловича при приемах знатных иноземцев. Отец же его, Дмитрий Семенович, был стольником при Дворе царицы Прасковьи Федоровны.

О годе и месте рождения Петра Аксакова сведений нет, неизвестно также, какое именно образование он получил, но современники отмечали его широкое знание законов, владение несколькими иностранными наречиями, искусство заправского подьячего. В 1713 году он в чине капитана несет службу в Можайском уезде, где ему поручено “воров и разбойников всякими меры как возможно сыскивать и ловить и отсылать к розыскам”. А с 1719 года наш герой уже в Оренбургском крае, где командует полками ландмилиции Башкирии, сначала в качестве армии майора, а затем и подполковника. Примечательно, что в 1732–1737 годах он находится в Астрахани, при доме грузинского царя Вахтанга VI (1675–1737).[1] Этот выдающийся монарх-просветитель и законовед был основателем первой в Тбилиси типографии, комментатором поэмы Шота Руставели “Витязь в тигровой шкуре” (1712). Под его редакцией вышло в свет издание законов Грузии “Картлис Цхвореба” (грузинские хроники от античности до 1469 года), что позволяет говорить о нем как о видном историке. Несомненно, годы общения с сим ученым на троне расширили умственные горизонты Аксакова и заронили в нем интерес к истории.

Летом 1738 года наш герой получает назначение возглавить Уфимскую провинциальную канцелярию. А через несколько месяцев, когда была образована Уфимская провинция, получает и воеводскую должность (продолжая одновременно командовать ландмилицкими полками). Он тесно сближается с начальником Оренбургской экспедиции, видным интеллектуалом, а в прошлом – членом “ученой дружины”, историком Василием Татищевым (1686–1750), причем исследователи называют их единомышленниками. Вместе с Татищевым они совершенствуют работу Оренбургской и Башкирской комиссий, пытаются навести порядок и в делах местной администрации. Как и Татищев, Аксаков изучает историю края, а также собирает башкирский фольклор, и по собственному почину выучил татарский и башкирский языки. Забегая вперед, скажем что, по иронии судьбы, их обоих обвинят в злоупотреблении служебными полномочиями.

В 1740 году, когда в Уфимской провинции была заведена должность вице-губернатора, после тщательного отбора кандидатов на этот пост был назначен Аксаков “с производством его в чин бригадира”. Сему немало способствовали личные качества соискателя. Современники говорят об остроте ума Петра Дмитриевича (что на языке того времени означало “способность душевная скоро понимать что, проникать во что”), о его изощренном крючкотворстве, а также особом сатирическом складе мышления, так что “даже деловые бумаги его не лишены едкого сарказма”. А то, что Аксаков самоуправен, гневлив, дает волю рукам, до мзды охоч и за словом в карман не лезет, так на то он и губернский гроза-начальник!

Неудивительно, что заступив на должность, Петр Дмитриевич объявил, что “никаких оренбургских командиров знать не хочет” и все решает только сам. Между ним и предводителем Военно-судебной комиссии генерал-лейтенантом Леонтием Соймоновым сразу же началась перепалка, перешедшая в самую ожесточенную войну, в коей оказались задействованы и слои местного населения. Аксаков старался выставить себя покровителем башкир, будто бы теснимых начальником края. И летели жалобы в Сенат, и шли депутации башкирского народа к Елизавете Петровне, в результате чего вице-губернатор восторжествовал, а “злокозненный” Соймонов был отправлен в отставк у.

Новым губернатором был назначен тайный советник Иван Неплюев, с коим у Аксакова сложились поначалу отношения вполне приятельские. Вместе они подготовили важные проекты по увеличению народонаселения и развитию ремесел в крае, а также в военной области. Однако через некоторое время опять начались взаимные обвинения, вспыхнули столь же яростные ссоры. Причины толкуются исследователями по-разному. Историк Владимир Витевский корит во всем Аксакова, говорит о его злоупотреблении властью, “полном неуважении к правосудию и закону”, растрате казенных средств, что он, дескать “бесцеремонно обирал башкир, брал не только деньгами, но и натурой” и т. д. А современный башкирский исследователь Ильшат Биккулов, напротив, считает, что “талантливый и умный правитель” Петр Аксаков, “пытаясь искоренить злоупотребления и навести порядок в крае, навлек на себя гнев главных командиров”. Он ставит в заслугу Аксакову и то, что он собрал ценный исторический материал о Башкирии, ее народе, хозяйстве, который не утратил ценности и сегодня.

Впрочем, документы той поры характеризуют Аксакова как человека “неустрашимого и смелого до дерзости в своих поступках”. Что до самих поступков, то, по словам очевидцев, вице-губернатор “всегда неподобными словами ругался и грозил”, так что опасались, “что мог до смерти убить каким-нибудь случаем”. Он “забирал в свою канцелярию невинных и бил их”, ”держал на гауптвахте приказных служителей”. В результате губернатор Неплюев рассудил за благо самую должность вице-губернатора упразднить, “находя ее, судя по поступкам Аксакова, даже вредной”. Состоявшийся суд отстранил Петра Дмитриевича от должности, однако тот продолжал жительствовать в поместительном вице-губернаторском доме, исправно получал жалование в размере 600 рублей и разъезжал по Уфе, как положено бригадиру, на шестерике “с гайдуками и скороходами”. Он бомбардировал письмами Сенат, а также своих влиятельных друзей в Москве и Петербурге, вопия, что “окружен злодеями, которые покушаются на [его] жизнь”.

И вот – свершилось, Аксакова заприметили при Дворе. В Уфу пришла гербовая бумага за подписью генерала-фельдмаршала Людвига Гессен-Гомбургского о том, что отставленному бригадиру надлежит незамедлительно явиться в Москву, в Правительствующий Сенат для личных объяснений. С изрядной суммой “прогонов и подъемных денег” наш герой въезжает в Белокаменную, что называется, на белом коне, сопровождаемый почетным охранным конвоем, ватагой крепостной дворни, а также поварами и походной кухней. Петр Дмитриевич был принят самой императрицей и услышал из монарших уст “милостивое слово”. В знак расположения к бригадиру Елизавета тут же пригласила его сопровождать ее на богомолье, в Троице-Сергиеву Лавру. А вскоре Петру Аксакову было велено остаться при Дворе и забавлять императрицу остроумными шутками.

Существует предание, что Аксаков стал шутом исключительно из-за “огорчения по службе”. Говорили, он стремился избежать ответственности за свои прегрешения на посту вице-губернатора, а потому огласил себя сумасшедшим, чтобы великодушная Елизавета пожалела его и помиловала. Постарались и влиятельные патроны Петра Дмитриевича, они насказали монархине, что тот “в безумии своем кроток, безвреден, шутлив, мил и остроумен”. Склонность к юмору и меткому слову довершили дело, и Аксаков стал неизменным спутником императрицы, участником всевозможных дворцовых празднеств, балов, куртагов, выездов. При этом он сумел настолько оправдать себя перед государыней, что комиссии под руководством обер-прокурора Никиты Трубецкого предписывалось не только не судить Аксакова, но и рассмотреть поданное им доношение о “противозаконных поступках и притеснениях, делавшихся башкирскому народу бывшими там командирами”. А пока елизаветинские чиновники искали виноватых в Оренбуржье и Уфимской провинции, Петр Дмитриевич шутил отчаянно и дерзко. Возможно, с монархиней он и впрямь был мил и кроток, а вот с прочими вовсе нет. По словам современника, он “не щадил в своих шутках и людей сильных и знатных, а шутки его были таковы, что кололи, как говорится, не в бровь, а в глаз; вельможи только морщились от его шуток”.

Интересные воспоминания о насмешнике-бригадире оставил его знакомец по Башкирии заводчик-миллионер Иван Твердышев (-1773). “Аксаков, что на Уфе обретался, в Москве проживая, дурь, шутовство на себя напустил, – писал он в 1750 году, – паче молвит – юродствует; как начнет шутить – нету никому спуска: все под видом шутовства, на-прямки, кто бы какого высокого ранга ни был; да шуту, да безумцу, да юроду все прощаемо, так и с Аксаковым. Он же Аксаков в дерзновении своем, под видом шутовства, воочию прямо его сиятельству, такой высокой персоне, встретя его, сказал: ”Здоровеньки-ли сиятельный! – маленький-де вор Аксаков челом бьет большому вору, вашему то есть сиятельству!” – И ничего: такая первая, такая высокая особа только смеху далась; другого бы всякого за такие продерзости… в Стуколков монастырь[2] отсылают – только не Аксакова”. И далее Твердышев говорит, что этот самый юрод Аксаков – человек ядовитый и злой, а иногда и буен бывает, и приводит пример такового его неистовства: “Не любит он больно, кто свистит: на того Аксаков бросается ругаться, даже драться, и раз будучи у обедни, выходя из церкви, [услышал, как кто-то] засвистал, так он, Аксаков-то, рассвирепел и шпагу вынул, да только виноватого не нашел, а то бы, пожалуй, пырнул”. А Владимир Витевский склонен объяснять все его издевки выплеском обиды и злобы на сильных господ, которым Аксаков якобы оказал некие услуги, но не получил желаемого вознаграждения. Подтвердить или опровергнуть сие трудно.