День ангела - Павел Комарницкий

"Нет, вот так вот нельзя. Отдыхать необходимо, ты не робот. Да, еще одно. Тебе некогда заниматься домашними делами, поэтому все твои платежи квартира, телефон и прочее будут оплачены без тебя. И машину перегони на стоянку рядом с домом"

"Тут дорого"

"Повторяю, платить ты не будешь. И заправят тебя там же каждое утро под пробку. Вопросы?"

"Да… Нет вопросов"

"Все у меня. Держись, Рома"

Интересно. И заправлять меня будут бесплатно, прямо на стоянке. До сих пор я знал, что бензин на стоянках только сливают. Ну что же, это упрощает. Правду сказать, зарплаты водителя "скорой помощи" в последнее время хватает только на еду в забегаловках. Дома я уже почти не готовлю.

"Ира, Ир…"

Нет ответа. Я вдруг холодею. Все, значит, процесс пошел.

"Рома, здесь мама Маша"

Я вздрагиваю. Еще никогда она сама себя так не называла.

Легкий смешок:

"Куда от тебя денешься?"

"Слушаю, мама Маша. Готов к работе"

"Нет, Рома, здесь другое. Нам необходимо встретиться лично. Здесь, у нас"

"Когда?"

"Немедленно"

"Хорошо, еду"

"Нет, это долго. Да и не проедешь ты сейчас на своем новом аппарате. Выходи на крышу, у тебя же там на площадке пожарный ход. Ключи у тебя есть?"

"Да, есть"

Действительно, не так давно мне в дверь позвонил какойто пацан, шмыгающий носом, и передал связку ключей, как оказалось, от пожарного хода, запертого решеткой я же жил на последнем этаже. Еще там оказались ключи от лифтовой, электрощитовой и подвала, на всякий случай.

"Транспортный кокон уже в стратосфере. Выйдешь на крышу, стой и не двигайся, кокон сам тебя подберет. Да, решетку не забудь запереть за собой"

"Одеваться тепло?"

Я улавливаю ее колебания.

"Нет, пожалуй. Обратно отправишься так же. Все, выходи"

Я выхожу, торопливо одевая куртку на ходу. Еще ни разу мне не доводилось пользоваться инопланетным транспортом. Сейчас узнаем, каково это…

На плоской крыше десятиэтажки сыро и ветрено, на сером потрескавшемся рубероиде коегде блестят лужицы. Я обвожу взглядом небо где же этот самый транспортный кокон, и как вообще он выглядит?

Над моей головой дрожит знойное марево. По всему телу пробегает неприятнощекотная волна. Я вдруг чувствую, что падаю вверх, нелепо взмахиваю руками и плюхаюсь в тесное и низенькое прозрачное кресло, впрочем, мгновенно принимающее подобающие моей персоне размеры и форму. Я в некоторой панике шарю руками вокруг стенок никаких не видно, только пальцы упираются в непреодолимую упругую преграду. А крыша моего дома уже неразличима среди других, Москва проваливается вниз, подергиваясь мокрой белесой дымкой, я стремительно поднимаюсь к серому небу, взлетая почти вертикально. И ни малейших перегрузок. Еще миг и все вокруг тонет в серой вязкой мгле, кокон вошел в облачный слой. Мгла быстро светлеет, и вдруг вокруг раскидывается бескрайний лазурный простор, залитый ослепительным солнечным светом. Я восторженно жмурюсь.

"Спасибо, мама Маша"

Я ощущаю ее уважительное сочувствие.

"Нравится, Рома?"

"Да. Определенно да. Раньше я летал только на самолете, но тут никакого сравнения"

"А без кокона, в свободном полете еще лучше, особенно летом, в восходящих потоках. Только на своих крыльях так высоко не подняться"

А небо над головой уже темнофиолетовое, и на глазах чернеет кокон выходит в верхнюю стратосферу, плавно переходя в горизонтальный полет. Солнце режет глаза, как электросварка. Облака внизу, завитые в громадную спираль циклона, теперь движутся обманчивомедленно, скрадывая ощущение стремительного полета. Да ведь я, наверное, сейчас лечу быстрее любого истребителя, быстрее артиллерийского снаряда. Вот интересно, почему я не слышал ни звука я же должен рассекать воздух с воем?

"Вопервых, на такой высоте воздуха уже почти нет, а вовторых, звуковые колебания принудительно гасятся, это одна из ступеней маскировки. Кокон вообще невидим ни в одном диапазоне спектра"

"А радары?…"

"И радары не видят. Когда в сороковых годах здесь, на Земле, начали применять локаторы, нас часто обнаруживали, потом стали ставить дополнительную защиту"

Кокон между тем уже падал, круто заворачивая вниз, облака приближались, сперва лениво, но с каждой секундой все быстрее и быстрее. Ух! Я ныряю в облачный слой, еще несколько секунд и облака расступаются. Под ногами расстилается желтозеленобагряный лесной массив, прорезанный ниточками дорог, невдалеке виднеется серосвинцовая водная гладь Селигер. Я будто падаю без парашюта, только ветер не хлещет в лицо и не рвет одежду. Кокон проваливается в лес и почти мгновенно останавливается, будто воткнувшись в грунт. Кресло подо мной исчезает, по телу пробегает неприятно щекочущая волна, и я обнаруживаю себя стоящим в нелепораскоряченной позе посреди двора, в десяти шагах от знакомого крыльца с врезанным в древнюю бревенчатую стену круглым люком.

- Садись, Рома. Нет, лучше у стены, и возьми вон ту подушку для спины, так тебе будет удобнее. Разговор будет долгий.

Мы сидим на пушистом ковре, розовом, с блуждающими в глубине голубыми, зелеными и желтыми размытыми огоньками. Над головой, как обычно, матовосветящийся белым неярким светом потолок, на стенах развешаны какието штуковины. Необычно, но красиво. Впрочем, мне некогда отвлекаться.

Напротив меня сидит потурецки мама Маша, буквально на расстоянии вытянутой руки, едва не касаясь моих коленей своими. И никакого на этот раз комбинезона. Вот интересно, они вообще никого никогда не стесняются?

- Стесняться можно только уродливого она смеется своим роскошным контральто а я вроде ничем таким не страдаю.

Да, это святая правда.

Она наклоняется ко мне, глядя мне в глаза. В упор. Да, и глаза у нее что надо громадные, густосиние, сияющие, в обрамлении длиннющих густых ресниц. Точьвточь как у моей Ирочки.

Я никак не могу разобраться в ее мыслях и эмоциях они клубятся, роятся. Нет, я всетаки слишком туп для такого дела.

Мои щеки обхватывают горячие ладони, сияющие глаза занимают все поле зрения, и я вдруг ощущаю на своих губах легкий щекочущий поцелуй. Будто перышком. Ну и?

Я наконецто сообразил.

- Мама Маша, вы проверяете, можно ли соблазнить вашего зятя?

Первый раз я вижу ее смущенной.

- Ты прав, Рома, это не очень корректная проверка. Видишь ли, меня посетила запоздалая, но дикая мысль может быть, на месте Иоллы сгодилась бы любая… самка нашего вида? И у тебя просто глубоко спрятанная ксенофилия, которую я не смогла сразу определить?

- Ксено…чего?

- Ксенофилия. Патологическое влечение к самкам чужого разумного вида.

Вот теперь я разъярен.

- А дед Иваныч обвинял меня в зоофилии. Мне шьют новую статью?

- Нуну…

- Никаких нуну. Мне очень жаль, мама Маша, но свой шанс вы упустили. Надо было вам самой врезаться тогда в УАЗик, может, что и получилось бы. А теперь все. Заявляю вам официально, что я испытываю патологическое влечение лишь к однойединственной, как вы выразились, самке вашего вида к вашей дочери. К моей Ирочке. Более того, я собираюсь и буду испытывать к ней патологическое влечение даже после того, как она перестанет быть самкой вашего вида. Может быть, вы легко справлялись с эсэсовцами, но имейте в виду я так просто не сдамся.

Она смеется своим изумительным контральто.

- Да, это будет трудно. Прости меня, дуру, я виновата.

Я медленно остываю, переводя дыхание.

- Должен отметить у вас семейная склонность к странным психологическим экспериментам. Вы ни за что ни про что пытаетесь соблазнить собственного зятя. А ваша дочь имеет привычку хвататься ногами.

Вот теперь она смеется понастоящему, даже голову закинула слегка. И я смеюсь.

- Ладно, забыли… Вы хотели меня видеть зачемто?

Она перестает смеяться.

- Да, Рома, хотела. И называй меня, пожалуйста, на "ты", а то мне все время кажется, что меня много.

- …Биоморфы обладают весьма высокой пластичностью, Рома, и можно придать ей любой вид от высокой тонкой блондинки до могучей негритянки.

- Я уже говорил ей, и вам повторяю я приму ее любой.

- Даа? И горбатой рябой толстухой, рыжей, беззубой и подслеповатой?

- Вы же не сделаете этого, не станете намеренно уродовать свою дочь?

- Разумеется, нет. А тебе я говорю не пренебрегай такой возможностью. Редко кто из ваших здешних мужчин имеет такую возможность, получить в жены свой идеал, не только духовно, но и физически. И я знаю жизнь красота имеет огромное значение, хотя и не решающее. Мне бы хотелось, чтобы ты не просто принял ее, а не отрывал глаз. Так вот, Рома.

Я растерянно молчу. Да, конечно. Но я так привык к ее милому личику, с острым подбородком, маленькими розовыми губками и искристыми глазами на поллица, что даже не представляю ее иной.

- Я не знаю, мама Маша. Я правда не знаю.

Она тяжко вздохнула.