На Афон - Борис Зайцев

35

Письмо В. А. Зайцевой к В. Н. Буниной от 11/24 сентября 1927 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

36

Николай Константинович Волков (1875–1950) – директор-распорядитель правления общества «Русское издательское дело в Париже» и руководитель хозяйственной части редакции газеты «Последние новости». Член III и IV Государственной Думы, член ЦК партии Народной свободы, в годы войны руко водил деятельностью Петроградского отделения Земгора, товарищ министра земледелия во Временном правительстве. Активно работал в антибольшевистском подполье в России. В годы Второй мировой войны сохранил имущество редакции, передал его впоследствии прежним сотрудникам газеты.

37

Игорь Платонович Демидов (1873–1946) – внук В. И. Даля, земский деятель, член IV Государственной думы. Член ЦК Конституционно-демократической партии. После большевистского переворота создал «Всероссийский национальный центр» помощи Добровольческой армии. С марта 1924 г. был помощником редактора «Последних новостей».

38

Александр Абрамович Поляков (1879–1971) – секретарь редакции газеты «Последние новости». Сотрудник петербургского «Русского слова», редактор газет «Юг» и «Юг России» в Севастополе в 1919–1920 гг. До 1970 г. был секретарем редакции нью-йоркского «Нового русского слова».

39

По-видимому, речь идет о статье Н. А. Бердяева «Вопль русской церкви» // Последние новости, № 2365, 13 сентября 1927 г.

40

Письмо П. Н. Милюкова Б. К. Зайцеву (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

41

Петр Бернгардович Струве (1870–1944) являлся главным редактором парижс кой газеты «Возрождение».

42

Абрам Осипович Гукасов (1872–1969) – нефтепромышленник, создатель и владелец парижского издательства «Возрождение» и одноименной газеты, выходившей в 1925–1940 гг. После войны издавал ежемесячный журнал «Возрождение». Создал типографию «Navarre».

43

Письмо В. А. Зайцевой к В. Н. Буниной от 11/24 сентября 1927 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

44

Письмо В. А. Зайцевой к В. Н. Буниной от 30 сентября 1927 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

45

Андрей Седых. У Бор. Зайцева в Париже. (От корреспондента «Сегодня»). (Отдельная газетная вырезка. Частное собрание).

46

Письмо-договор с Б. К. Зайцевым на издание рукописи «Афон», подписанный П. Андерсоном (Авторизованная машинопись. Архив YMCA-Press).

47

Там же.

48

Там же.

49

Там же.

50

Там же. Т. о., при курсе, едва превышавшем 30 французских франков за 1 аме риканский доллар, Зайцев мог рассчитывать на вознаграждение в размере 3000–3600 фр.

51

Иннокентий, архим. Жизненный путь архиепископа Серафима [Иванова] // Суббота великого покоя. Сборник, посвященный архиепископу Серафиму. Магопак, 1959. С. 7.

52

Белградский православный кружок имени преподобного отца Серафима Саров ского чудотворца // Духовный мир студенчества, № 5, Париж, 1925, с. 38–39.

53

Вадимов Е. Сказание о горе Афонской // Воскресное чтение, Варшава, № 1, 3 января 1937, с. 6–10.

54

Эти и другие многочисленные свидетельства о межвоенном Афоне, прежде всего о русских его обителях, в значительной своей части сохранились лишь в рукописях.

55

Perilla F. Il Monte Athos. La storia. I monasteri. Le opera d’arte. Le biblioteche. Di segni, xilografie, acquarelli dell’autore. Edizione dell’autore, Salonicco. Chez J. Dan guin, Paris, MCMXXVII. XV+186 pp. 525 ex.

56

Perilla F. Le Mont Athos. Son histoire. Ses monasteries. Ses oeuvres d’art. Ses bi bliotheques. Dessins, bois, aquarelles de l’auteur. Chez l’auteur, Salonique – Chez J. Danguin, Paris, MCMXXVII. XV+188 pp. 1000 ex.

57

Perilla F. Il Monte Athos. P. 162–164.

58

Perilla F. Il Monte Athos. P. 164–182.

59

Тем не менее об этой книге, скорее всего известной Зайцеву, он не упоминает ни словом. Как, впрочем, не упоминает и о других весьма заметных изданиях (Millet С. Monuments de l’Athos. T. I. Les Peintures. Paris, Leroux, 1927; Hasluck F.-W. Athos and its Monasteries. London: Kegan Paul, 1924), появившихся как незадолго, так и в самый год его паломничества и работы над книгой.

60

Письмо Б. К. Зайцева В. А. Зайцевой из Грасса в Париж 23 июня 1928 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж). Книга Зайцева уже была отмечена ре дакцией, см.: С. И-кий. «Афон» // Возрождение, № 1019, 17 марта 1928, с. 4.

61

Письмо Б. К. Зайцева В. А. Зайцевой из Грасса в Париж 28 июня 1928 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

62

«Вот я проснулся и опять подумал, как-то особенно мне это стало ясно, что вне мира и любви с тобой я вообще не могу существовать, – писал Зайцев жене в июне 1928 г., – я как-то увядаю, и при этом знаю, что со мной очень нелегко жить, но ведь мы даны друг другу, наш союз не пустяк, не случай ность, он имеет очень глубокий характер – мы не можем друг без друга» (Ар хив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

63

Письмо Б. К. Зайцева В. А. Зайцевой из Грасса в Париж без даты [начало июля 1928 г.] (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

64

Письмо Б. К. Зайцева В. А. Зайцевой из Грасса в Порнишэ 8 июля 1928 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

65

См. перевод его книги о Валаамской обители в Финляндии, выполненный и изданный сербскими святогорцами: Шмелев К, За/уев Борис. Стари Валаам. Превод хиландарски монаси. Света Гора Атонска. Манастир Хиландар, 1993. -119 стр. Илустр. (Хиландарски преводи; бр. 7).

66

«Ученого, философского или богословского в моем писании нет. Я был на Афоне православным человеком и русским художником. И только», – писал Зайцев в предисловии к книге «Афон».

67

И. Д. «Афон» Бориса Зайцева // Последние новости, № 2668, 12 июля 1928, с. 3.

68

Письмо Б. К. Зайцева Н. Б. Зайцевой из Грасса в Порнишэ 21 июля 1928 г. (Архив Б. К. Зайцева. Частное собрание. Париж).

69

Сергей Константинович Маковский (1877–1962) – историк искусства, поэт и ре дактор. В 1926–1932 гг. был одним из редакторов газеты «Возрождение».

70

Маковский С. Афонское уединение // Возрождение, № 1131, 7 июля 1928, суббота.

71

«Книга Б. Зайцева – не гид паломника, не описание святынь и древностей афонских. Научный, исторический, художественный груз сведен здесь к minimum’y. Это лишь искусно обработанные страницы из дневника „право славного человека и русского художника“, проведшего на Афоне „семнадцать незабываемых дней“. // Автор принес с собой на Афон смиренную готовность принять, не рассуждая, не сомневаясь, весь целиком, открывшийся ему особенный мир, – и в то же время зоркий взгляд, изощренный только что проплывшим перед ним волнующим образом Эллады и опытом давних итальянских странствий. Две души афонского странника незримо борются [sic!] между собою, но эта борьба остается скрытой глубоко под прозрачной ясностью умиротворенного сознания. Паломник повествует о ночных службах, о бессонном, голодном, трудовом подвиге Афона, аскетически суровом, как встарь. Художник запоминает очарование фракийской ночи, горизонты моря, ароматы жасмина и желтого дрока. Благоухание цветов покидает нас на Афоне лишь для того, чтобы ус тупить место церковным благовониям: „ладанно-сладковатым запахам“ соборов, „злато-маслянистым, медвяным“, исходящим даже от костей и черепов. Весь пронизанный ароматами, освеженный морем, Афон Б. Зайцева утрачивает свою суровость, баюкает волнами душевно-телесных ритмов. По природе своей, по свойству своего нежного и кроткого дарования, Б. Зайцев не может сказать „нет“ ничему. Принимает и фанатика, читающего „современные фило софские журналы“, хотя он совсем не в стиле Афона. Принимает и пустующие афонские библиотеки: „Впрочем, может быть, истинная Библиотека и вообще должна быть бесцельна. Еще вопрос, следует ли выдавать из нее книги“. Ему нравятся всенощные стояния в афонских храмах, „легкое, текучее и благозвучное забвение“ молитв. Но „вот приподымешься слегка, в стасидии, и над подоконником раскрытого окна увидишь сребристо-забелевшую полосу моря с лунным играющим следом“. И сладко уловить „сквозь напевы утрени звук мир ской“ – дальний гудок парохода. После поэзии послушания, трудов и поклонов – вдруг перед фресками Панселина долго сдержанный вскрик: „Гений есть вольность. Нет преграды, все возможно, все дозволено“. // Тишайшая, кротчайшая борьба с духом Афона (быть может, совершенно подсознательная) заклинает на помощь духов древней Эллады, еще не покинувших этой некогда им посвященной земли. За Лемносом чудятся „рыжие холмы тысячелетней Трои“. Горизонт Святой Горы замыкает иная гора – снежный, недосягаемый Олимп, „как некий легкий ковчег Эллады“. Древние боги оживают. „Вот теплым кармином тронула Эос верхушку Святой Горы, церковку Преображения“. Иоанн Кукузель, любимейший афонский святой Б. Зайцева, пастух, чаровавший козлов своим пением, ведет за собою тень „христианского Орфея, музыканта Господня“. И даже Афродита-Морфо, „в полудреме томящаяся“, скованная богиня, живет в имени залива Морфино и связанной с ним дохристианской легенде. Но пусть не подумает читатель, что Афон Б. Зайцева посвящен умершим и невоскреснувшим богам. Их тени так легки, их появления так редки и застенчивы, что, называя их имена, я боюсь, не совершаю ли я нескромности. // Есть и другие возможности раздвинуть аскетические рубежи Афона, не покидая его священной земли. В отложениях вековых культур, в соседстве десятков разноплеменных обителей, составляющих монашескую республику, культурно изощренный глаз автора находит острую экзотику контрастов. Вот Карея, столица Афона – пустынный, точно вымерший восточный город, го род без женщин и детей. Вот заседание протата (монашеского правительства), которое напоминает „нечто среднее между советом десяти в Венеции и Карфагенским сенатом в христианской транскрипции“. „Косицы и рясы, древние иконы по стенам, литографии, пряность глико, раки, сладостность языка, мягкость диванов, медлительная лень движений – все слилось в дальнюю, за вековую экзотику“. И на этой экзотике, в пряных благовониях Востока, особенно пронзительна, до боли, встреча с Великороссией. „Русские серые гла за, простые лица полумонашеского, полукрестьянского общежития“. После „медвяных“ запахов Византии „пахнет тут сладковато-кисло, щами, квасом, летают вялые мухи“. В гостинице Андреевского скита „облик неповторимо го“: „стены, увешанные портретами императоров, цариц – натертый пол блестит зеркалом. Чистые половички проложены на нем“. Всего лучше – самые лица, „крепкий и чистый лесной русский тип, заквашенный на Византии… Таким, как о. Пинуфрий, мог быть посол российский времен Иоанна III, живописец Андрей Рублев или мастер Дионисий“. Это наваждение святой Руси становится непреодолимым в скитах и избах (каливах) отшельников в сосновых лесах „Новой Фиваиды“. Ну а где же святой Афон? Удалось ли художнику проникнуть не внешним лишь взором внутрь православной твердыни? Здесь начинается самая спорная часть книги. Многие, думаю, не согласятся с предложенным автором пониманием Афона. Не имея данных для оценки его, скажем все же, что оно обладает большою yбедительностью. // Афонский „духовный тип“ для Б. Зайцева – „это спиритуальность прохладная и разреженная, очень здоровая и крепкая, весьма легкая от эротики“ – прибавим от себя: и от мистики. Впечатление церковной молитвы на Афоне сравни тельно с „мирским“ хра мом: „Здесь все ровнее, прохладнее, как бы и отрешеннее. Менее лирики… Я не видал слез на Афоне“. Ночи в церкви, дни на работе, в келье „тянут канончик“. Спят не больше 3–4 часов в сутки. „Монастырский ритм – вот, мне кажется, самое важное. Вы как будто плывете по широкой реке, по течению“. Такая жизнь для слабых – „душевная гигиена“. Мерность движений и размеренность дня становятся школой, покоряющей страстную природу. Автор мало останавливается на острой борьбе аскета. Он протестует против сурового Леонтьевского изображения. Eго Афон добрый и спокойный. Паломника всюду окружает и несет волна любовной ласковости. Но если Б. Зайцев утаил от нас (утаил ли?) фанатическое лицо Афона (раза два оно проглядывает, впрочем), то не показал он (потому ли, что и нет его?) другого, мистического лица. Прогулки по лесным скитам давали ему возможность видеть и беседовать с отшельниками очень строгой жизни. Но если это подлинная святость, то святость не мистического, не созерцательного склада. Удивительно жизненны портреты двух современных святых Афона. Один напоминает Толстого – не только наружностью, но и жизненным путем. Человек больших природных сил и страстей, сломивший себя к сорока годам: „серо-седой афонский мудрец“. Мудрость его вековая, святоотеческая… Вдруг в беседе с поэтом (на ловца и зверь бежит) „подошел к палисаднику, взглянул на море. – Вот люблю, люблю! Прямо говорю. Взглянул, вижу всю красоту, прелесть… Удивительная красота… а знаю, что рухнет, в огне Божием завтра, может, сгорит, по трубе архангельской… а люблю!“ // О. Нил не мудрец, а простец (из крестьян), в глухом лесу питается одни ми гнилыми фигами („прямо ко рту не поднесешь, вся склизкая, запах“). Его беседа не назидательна. „Глаза его, ровно выцветшие, с оттенком «вечности» слегка слезились“. Наивно-трогательно его смущение, когда его просят угостить посетителя. Вот святой, над которым не считают за грех посмеяться. Святой, у которого есть свои слабости. Однажды рассорился о. Нил с гостем своим Арсением, поспорив о том, что вреднее для человека: лук или масло. „Упрямые у нас бывают старики. Большого подвига оба и друг друга любят, а вот поди ты: что пользительнее, лук или масло?“ Есть ли другие, идущие таинственным путем „умного делания“? Не знаем. Но что не мистический тип определяет жизнь сов ременного Афона, это, думается, подмечено верно. Новый Афон не наследник „исихастов“ XIV–XV веков, воспитавших для Руси Нила Сорского. Не случайно изгнание из его стен имяславчества: духовного детища исихастов. Возвращаемся к книге Б. Зайцева. Одно из главных обаяний ее – это стиль. Он, как зеркало, отражает в себе остроту и сложность культурных впечатлений, обработанных в разреженном, строгом ритме Афона. Прозрачность великорусской речи, благодаря перестановке одного слова, одному благовонно-пышному эпитету, вдруг отзовется то терциной Данте, то стихом Гомера. Речь, весьма далекая от сомнительного жанра ритмической прозы, иной раз нечаян но разрешится в гекзаметре: „Белый и пышный жасмин, отягченный каплями влаги“… Впрочем, может быть, указание на это тоже принадлежит к числу не скромностей» (Федотов Г. П. Зайцев Б. К. Афон. Путевой очерк. Париж, 1928 // Современные записки, № 41, 1930, с. 537–540).