Музыкант - Артур Жейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты до сих пор ее любишь?
– Конечно, – ответил Кубинец. – Киру была потрясающая женщина. Красавица. Какое лицо! Какое тело! Она приходила ко мне в палату по четным дням, на выходные оставалась ночевать, а однажды…
– Да нет, я про ту китаянку спрашивала. Ты ее вспоминаешь?
– Ода!
Эта история показалась Рите очень романтичной. И, несмотря на то, что она считала себя человеком далеким от сантиментов, всех героев рассказа ей вдруг стало очень жалко, даже захотелось плакать.
– Вот бы встретиться тебе с ней. Вот так, лицом к лицу. Ох и сцена была бы, даже мурашки по коже!
Кастро усмехнулся:
– Хм… ну так близко, думаю, не стоит. Расстояние ружейного выстрела меня вполне бы устроило.
Хуши сказал: «Чтобы сделать людей и мир лучше, иногда достаточно просто поесть»
Солнце стало припекать. Саня давно приметил в кармашке соседнего сидения джинсовую ковбойскую шляпу и натянул ее на голову. Там же нащупал очки. Узкие дужки поцарапали уши, но глазам сразу стало легче, больше не надо было щуриться.
Берег быстро двигался навстречу. Внизу буксир тянул баржу, ближе к берегу появились лодки, а через несколько минут внизу замелькали одинокие деревья, светлые полосы дорог, невысокие серые строения. Растительность какая-то скудная, все больше рыжая, выгоревшая трава. Полетели вдоль береговой линии, и теперь серая юркая тень «кукурузника», перескакивая с холма на холм, догоняла самолет сзади.
Море осталось позади. Самолет снижался, и тень от него подкрадывалась все ближе. Деревья, кустарники стали увеличиваться в размерах, уже были различимы детали – изогнутые стволы, почти голые ветки. С веток вспархивали напуганные ревом мотора птицы. Впереди открылась небольшая, усыпанная обгоревшей военной техникой поляна. Сверху все эти перевернутые грузовики и покореженные танки имели весьма неестественный, нелепый вид. Словно гигантский ребенок недавно разыграл здесь игрушечное сражение и забыл за собой убрать.
Штурвал уверенно пошел вниз, поднимая клубы пыли, колеса коснулись земли. Уставшая машина приземлилась недалеко от сорванной танковой башни, притормаживая, обогнула поляну по свободному краю.
Мотор затих. Необычная тишина повисла в воздухе.
«Я сделал это. – Саня откинулся в кресле, опустил руки и, устало выдыхая, улыбнулся заляпанной жирными пятнами обшивке потолка. – Я сделал это».
– Подумаешь, – надменно произнес Кубинец. Но он лукавил, потому что сам был в восторге и от полета, и от посадки, и от неутихающего ощущения новизны. И не только он стал замечать яркие краски. Рита тоже открывала что-то в себе. Ощущение опасности будоражило, пьянило девушку. Путешествие, настоящее приключение, вот оно – то самое, чего так не хватало в ее серой предсказуемой жизни. И все-таки, как ни крути, а ее желание, пусть наполовину, но сбылось. Она рядом с ним, она чувствует его. Пусть слишком поздно: не простит она обиды, не будут они вместе, но сейчас на какое-то короткое время…на неделю, может, две…
«Что здесь произошло? – спросил Саня. – Твоя работа?»
– Увы, – ответил Кубинец. – До меня постарались. Пакистан закупал списанную военную технику в обход агентства. Сивере всегда отстегивал хозяевам. Первый торговец смертью в Африке. Каждый третий автомат – его. А это – левая сделка. Пожадничал, не поделился. Руки загребущие, все ему мало… Его убили через месяц в Алжире. Отсюда его вытащил я. Он неплохо платил, когда речь шла о его шкуре.
– Как вам не стыдно! Спасать такого негодяя! – возмутилась девушка.
– И не говори. Знаешь, как стыдно. Особенно, когда я узнал, сколько он тут заработал за год. Скупердяй!
Просил его: добавь тысяч пятьдесят. Куда там! А я, между прочим, жизнью рисковал.
«Зачем мы здесь?» – Саня поднялся, потянулся до хруста в спине.
– Заправимся, ты поспишь часов пять, и двинем дальше. Вся техника шла своим ходом, здесь заправлялась.
Дверца полностью не открылась. Ее заклинило где-то на середине. Молодой человек протиснулся в узкий проем и спрыгнул на землю.
«Перевалочная база? Но, кроме металлолома, ничего здесь не вижу. С кузовов железо поснимали, ясно, что и бензин слили. Тут же нет ничего».
Он обошел завалившуюся на бок бронированную машину. В ее толстом металлическом брюхе зияла черная дыра диаметром больше полуметра.
«Что за зверь ее прогрыз?»
– Строений нет – жили в палатках, – рассказывал Кубинец. – Снялись, ушли, будто и не было. Баки с топливом под землей.
«Думаешь, не выкачали до сих пор?»
– А кто знает. Всех убили. Я забрал только Сиверса, а он сюда больше не возвращался. Видишь там, на холмике, обгоревший грузовик? В нем сожгли десять человек – все танкисты. Военные отставники. Тоже заработать хотели.
– А их ты почему не спас? – спросила Рита.
– А за них мне не платили, – ответил Кастро. – Зачем рисковать? Они знали, на что идут. Можно было попробовать, но…
– Тебя интересуют только деньги, так? Ничего святого! Знаешь, ты кто?.. Знаешь, кто? – запальчиво крикнула девушка.
«Рита, вы не правы, – возразил Саня. – Нельзя так огульно…»
– А ты вообще заткнись, рохля! – крикнула она. – Что, Фиделек, – обратилась к Кастро, – много денег заработал на чужих жизнях? Купил себе покой?
– Мог бы. Выпал бы дубль, кружил бы сейчас на своей яхте вокруг Гавайев. Черт, мне так везло! До сих пор в себя прийти не могу. Что-то с этим столом не так было. Весь день фартило. А тут ставлю все, кидаю кости, смотрю…
– Ты болен, – перебила Рита. – Очень болен.
– Да нет, не в этом дело. Сейчас думаю, стол был кривой. А самочувствие отличное.
В самолете было прохладно, а здесь, на воздухе, очень жарко. Солнце напекало голову даже через шляпу. Саня зашел в тень невысокого дерева и сел на песок.
«Вы все спускаете в казино?.. А зачем?»
– Философский вопрос.
«Я очень устал».
– Отдыхай, ложись прямо здесь.
«А змеи, а пауки?»
– Зачем ты так о ней? – усмехнулся Кубинец. – Злюка, конечно, характер не сахар, но…
Догадавшись, что это о ней, Рита возмутилась:
– Сам такой! – крикнула она. – Убийца!
– Что ты об этом знаешь? – с упреком спросил Кастро. – Вот здоровяк понял меня. Нельзя судить так вот, огульно…
«Ну, я не то, чтобы… – оправдывался Саня. – Просто вы, мне кажется, не злой человек. За вашей иронией прячется что-то. Вы страдаете, душа у вас болит, я чувствую. И стыдно вам, и людей жалеете».
– О как! Поняла, Маруся, какой я?!
– Давно поняла.
– Хе-хе… правильно. Нет, Геркулес, права Глаша.
Плевал я на все и на всех. Она знает, знает… Она сама такая. Вот и кидается на меня. Да только так добрее не станешь, милая. Себя не обмануть, больше прежнего зачерствеешь.
– До старости дожил, а ума не набрался, – огрызнулась Рита. – Психолог ты никудышный. Я очень, очень добрая, и найдется кому подтвердить. А о тебе хоть один человек что-то хорошее скажет?
«Кастро, это правда, – проникновенно произнес молодой человек. – Рита очень хорошая, замечательная, она очень чувствительная, и…»
– А ты вообще заткнись! – оборвала она. – Защитник.
Саня лег на песок и устремил взгляд вверх. Не покоренные им облака ветер порвал в клочья и разбросал по небу. Молодой человек закрыл глаза. Облака как бы сразу устремились к нему, забрались под одежду, просочились сквозь кожу, затуманили сознание, растеклись по венам. Но он не уснул, неясные эмоции, волнение от чужих мыслей, сомнений тревожили сердце, требовали каких-то действий, движения.
«Кто из вас мешает мне спать?» – спросил он.
– Странно все это, – прошептала Рита. – Куда мы бежим? Что мы сделали? А если с тобой что-нибудь случится, мы тоже умрем? И что, как растения, всю жизнь в какой-то клинике чахнуть, покрываться пролежнями?.. А отец будет приходить и плакать… приходить и плакать… И никто больше не придет?..
– Неправда, – возразил Кубинец. – Я буду навещать тебя. Пришлю на день рождения открытку. Все не так плохо.
– Куда ты придешь? Куда пришлешь? Ты такой же коматозник, как и я.
– Да?! – деланно удивился Кастро. – Александр, мы тут посоветовались… Вы должны беречь себя. Водку литрами больше не жрать, и холодного поменьше. Ложиться в девять, и чтоб больше никакой порнухи по ящику.
Саня усмехнулся, открыл глаза и закинул руки за голову. Но так ему стали видны гусеницы перевернутого танка, и от этого вернулось неприятное чувство тревоги. Чтобы расслабиться, он снова раскинул руки в стороны, под затылком захрустел песок.
«Скажите, Грин, почему вокруг этой виолончели такая шумиха? Что с ней не так? Почему она так нужна всем этим странным типам?.. Я понимаю, что это плохие, жестокие люди. Не для доброго дела она им понадобилась. Но не получится ли так, что те, кому мы ее везем, еще хуже?»
Грин задумался:
– Ты знаешь, я много чего делал такого, о чем стыдно вспомнить, – произнес он непривычно серьезно. – Но это задание, может быть, единственное, которым я смогу гордиться. То, что мы делаем, будут помнить. Все промахи, ошибки забудут, а это… это навсегда.
