Кровь и туман - Анастасия Усович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мда, — Ваня цокает языком. — Это не нарушает никаких правил.
— К тому же, Татьяна сама дала ему на это добро, — добавляет Бен.
— Блин, — Ваня выпячивает челюсть. Стол облетает в секунду, протискивается между Леной и Тильдой, обходит Бена и занимает свободный стул слева от меня. — Меня не радует перспектива того, что ты можешь оставить нас с Даничем на произвол судьбы. — заявляет Ваня и хлопает меня по плечу. — Так и как ты себя показала?
— Лучше тебе не знать, — наконец можно показать своё расстройство во всей красе, тем более после того, как Ваня озвучил главную возникшую передо мной проблему — я могу потерять связь между мной и близнецами в плане нахождения нас в одной команде.
— У неё был один-единственный шанс на то, чтобы не опозориться, и она опозорилась, — вставляет Даня.
— Скажи мне то, чего я не знаю, — фыркаю я.
— Приблизительный возраст Огненных земель — два с половиной миллиарда лет, если ориентироваться на самую древнюю найденную там породу, — задумчиво произносит Ваня.
— Вы ещё и издеваетесь? — я прячу лицо в ладонях.
Голоса ребят переплетаются в сумбурном диалоге. Одни возвращаются к беседе об оборотнях, другие — о предстоящих занятиях, третьи — о чём-то стороннем, своём. Я пытаюсь делать всё сразу: и слушать, и абстрагироваться. В итоге не выходит ни того, ни другого, а голоса вокруг и вовсе превращаются в сплошной белый шум.
После возвращения из прошлого моими вечными спутниками стали не только апатия и чувство сосущей пустоты, но и нечто, что диагностировать мне ранее не удавалось. Оно появлялось раньше предыдущих двух: возникало яркой вспышкой, а затем пропадало, уступая место желанию лечь и больше не подняться.
Теперь я внезапно понимаю, что это. И от этого лишь грустнее.
Смирение.
За несколько недель я успела свыкнуться с тем, что жизнь больше никогда не будет такой, как прежде; что всё валится из рук; что мои друзья и моя семья — это лишь тени того, что я когда-то имела и чем когда-то дорожила.
Раньше мне казалось, я чувствую боль потому, что всё ещё не могу смириться. Как оказалось, всё куда прозаичнее: я сдалась.
— Слав, — зовёт Бен. Я поднимаю на него глаза. — Нам нужно разобраться с домашкой по военной топографии, помнишь?
Нехитрый код, за которым Бен предложил маскировать дела, не касающиеся других ребят, но зато всегда действующий — все не понаслышке знают, каким суровым у нас является преподаватель по этому предмету.
— Да. Пошли.
Наше дезертирство, разумеется, ни от кого не скрыть. Ребята замолкают, стоит нам с Беном только встать со своих стульев.
— Вы куда? — спрашивает Ваня.
— Нас ждёт домашка по военной топографии, — враньё с губ Бена срывается легко и непринуждённо даже во второй раз. — Геннадьевич сожрёт меня с потрохами, если я не разберусь с цветовым оформлением.
— Ну вот чего там разбираться? — Даня закатывает глаза. — Леса и сады — зелёным, водные объекты — синим, элементы рельефа — коричневым, автострады — оранжевым, грунтовые дороги — жёлтым.
— Слышь, Пикассо, — Бен тычет в Даню указательным пальцем. — Тебя никто не спрашивал.
Даня продолжает перепалку, демонстрируя Бену средний палец. Может, они и дальше что-то друг другу объясняют с помощью жестов, но я уже ухожу прочь. Покидаю столовую, преодолеваю коридор. На главной лестнице поднимаюсь наверх. Между комнатами «Альфы» и «Дельты» выбираю первую. Близнецы не обладают тактичностью Марка, способного, если что, и Тильду на пороге придержать, пока мы с Беном разговариваем по душам.
По крайней мере, я планирую сделать именно это.
Ручка двери «Альфы» поддаётся от лёгкого кручения. Только комнаты кураторов здесь имеют замки, всё остальное — на доверии, честном слове и детском завете от матушки про то, что чужое брать нельзя.
— О, вот ты где, — констатирует Бен, просовывая голову в щель.
Едва он закрывает за собой дверь, я сразу спрашиваю в лоб:
— Ничего не хочешь мне рассказать?
В ответ он хмурит брови:
— Например?
Проходит вглубь комнаты и, не притормаживая, плюхается на свою кровать, успевая развернуться спиной к матрасу, лицом ко мне.
— Насчёт камер наблюдения, болван.
— Вот вопрос, конечно, спорный, кто здесь болван, потому что из нас двоих именно ты ворвалась на этаж КПЗ и аки какой-то неуловимый мститель принялась выпускать преступников на свободу!
— Тай — не преступник.
— Это ты, видать, головой ударилась, когда он тебя повалил на землю и пытался растерзать, да?
Я хочу протестовать, но вместо этого вся злость выражается на моём лице оскалом, а из глотки вместо слов вырывается животное рычание.
Бен усмехается.
— Так он тебя ещё и укусил!
Первое, что попадается мне под руку — висящая на спинке стула рубашка в красно-жёлтую полоску. Секунда — и она, скомканная, летит в Бена. Он успевает перехватить её, но рукав всё-таки бьёт его по лицу манжетом с пуговицей, отчего Бен морщит нос и прикусывает губу.
Я подхожу к кровати с синим пледом. Очевидно, принадлежит она Тильде. Чтобы удержать себя от попытки задушить Бена, я выбираю именно её как расположенную у противоположной стены. Присаживаюсь на самый край, стараясь перенести вес тела на ноги. Тильда мне совсем незнакома. Мало ли, какие у неё «тараканы» насчёт личных вещей.
— Кому ты рассказал? — спрашиваю только тогда, когда чувствую, что начинаю успокаиваться. — Марку? Аните? Всем сразу?
— А ты как думаешь? — Бен подкладывает ладони под голову, закидывает ногу на ногу. — Марк — мой лучший друг. Не знаю, как ты, а я под этими двумя словами подразумеваю полное доверие.
— И что он знает?
— То, что не выставило бы меня сумасшедшим в его глазах.
— Это он подчистил запись?
— Ага.
— А Анита?
— Она ничего не знает, спасибо моему бесподобному актёрскому таланту.
Я хватаю в руки подушку в чёрной наволочке. Бен готовится к удару, поднимая корпус и прикрывая лицо руками, но я не собираюсь ничего кидать: лишь сжимаю подушку пальцами и объявляю вслух, что представляю на её месте его шею.
— Помощь Марка нам будет полезной, — оправдывается Бен. — Считай, теперь у нас есть миротворец на все случаи жизни!
— Ну да, — я скептически фыркаю. — Осталось только раздобыть хранителя.
— Кстати, об этом я тоже думал…
— Бен! — вскрикиваю я, перебивая. — Ты головой чисто из принципа не думаешь?
— А
