Никон (сборник) - Владислав Бахревский

– Почему же? – спросила царица.

– Примета такая. Если на Федора Стратилата роса, лен и конопля справные уродятся.

– Гречу уж сеют, – сказала Федосья Прокопьевна. – Не рано ли?

– Тепло, вот и сеют, – объяснила Вельяминова.

– Про гречу говорят: «Осударыня ходит барыней, а как хватит морозу – веди на калечий двор», – возразила Федосья Прокопьевна.

– Не верится, чтоб мороз ударил, – сказала царица. – Хотя всяко бывает.

Анна Ильинична, морща лобик, силилась вспомнить еще что-то из россказней стрелецкой полковничихи Любаши, но так ничего и не вспомнила.

Царица, повздыхав, полезла в мешок за сухарями.

– Не согрешим много, коли еще по сухарику скушаем. Постнее сухаря – одна вода.

– Побольше скушаем – побольше помолимся на ночь, – успокоила царицу крайчая.

На следующий день Мария Ильинична в селе Братошине раздала на бедность два рубля два алтына четыре деньги, а в селе Пушкине пожаловала вдовой попадье Матрене один рубль. Попадья царице пирог с грибами поднесла. Вкусный пирог, в обед съели. В Пушкине и переночевали, следующая остановка была в Воздвиженском. Отсюда по дороге к монастырю было роздано восемь рублей двадцать девять алтын, а возле самого монастыря царица собственноручно подарила нищей братии одиннадцать рублей два алтына.

В лавре царь с царицей молились один день, переночевали, поклонились мощам отца Сергия и пошли в обратный путь, творя милостыню.

Обедню царица с царевнами слушали в Воздвиженском, на молебен пожаловали два рубля да попу Тимофею в придел Алексея – Божьего человека дали рубль. В тот день в церкви отпевали рабу Божью Авдотьицу. Царица дала на похороны полтину.

Следующую обедню стояли в Братошине. Подарили попу Илье рубль.

В селе Рохманцове девки государю клюквы поднесли. Алексей Михайлович отдарил полтиной.

Придя в Москву, царь пожаловал нищим у Фроловских ворот три рубля двадцать девять алтын, в Кулижскую богадельню ста старцам послал три рубля и велел раздать в тюрьмы восьмистам двенадцати сидельцам двадцать четыре рубля.

– Хорошо сходили, Ильинична! – сказал царь царице, ложась в постель.

– Хорошо, Михайлович, – согласилась царица и поскребла ноготком в царевой голове.

– В темечке почеши, – попросил государь.

– Баньку пора истопить, – сказала царица.

– С дороги силы не было, а завтра велю истопить, – согласился государь.

– Скоро уж Никон будет. Все ли для встречи-то готово? – забеспокоилась вдруг царица.

– В колокола вдарить – дело нехитрое, – сказал государь, – себя приготовить куда хитрее.

И они замолчали, слушая, как где-то в сенях чвиркает сверчок. Тотчас задвигалась, затопала стража, ища нарушителя покоя.

– Пусть бы себе свистел, – сказала царица.

– Невелика помеха, – согласился государь, но унимать стражу не пошел, повернулся к царице да и поцеловал ее в румяные уста.

Глава 4

Перед Купальницей в деревеньку со смешным прозвищем Рыженькая пришли колодезники – парень и два матерых мужика, не старых, но в седине, как в паутине. Матерые мужики были немые, сговаривался о работе молодой. Говорил, однако, не робко, хотя и не много.

– Место у вас высокое. Колодцы глубокие, а воды в них мало.

– Потому и нанимаем! – сказал резонно крестьянин Малах, а младший брат его Пятой привскочил с завалинки:

– Потому, стало быть!

– А больно скоро ли вода вам нужна? – спросил молодой.

– Да ведь и нынче уж нужна, – сказал Малах. – Неделю дождя не было – огород сохнет. А нашей воды – самим бы напиться да скотину напоить.

– Воду мы вам найдем, – сказал молодой колодезник. – Только вить под землей искать – не в голове. Быстрой работы не обещаю, но, как говорится, хорошая работа два века живет.

– А если завтра найдешь? – снова подскочил с завалинки нетерпеливый Пятой.

– Найду – и тебе будет хорошо, и мне.

– А все ж таки постарайтесь! – сказал Малах. – Крайний какой срок назначаете?

– Коли раньше Семенова дня колодец выроем – удача, а ежели к Покрову воды не будет – вместо платы с нас по рублю. Всего три. Харчи ваши. За каждый колодец пять рублей.

– И харчи?! – Пятой аж руками замахал.

– И харчи, – посмотрел мужику в глаза. – Колодец рыть на такой горе – скорее дюжину изб срубишь.

– Ладно, – сказал Малах.

– Поторговаться бы надо! – встрял Пятой.

– Может, ты и найдешь таких, кто доит шибко, да как бы молоко не было жидко! – Молодой колодезник говорил спокойно, зная себе цену.

– Сковороды будете ставить? – снова выставился Пятой.

– Поставим, – улыбнулся колодезник. – Тебе в утешение.

– Величать-то вас как? – спросил Малах.

– Старшого Авива, среднего Незван, а меня Саввой.

– Немые они у тебя?

– Немые.

– Ладно, – сказал Малах, – по рукам! Завтра – Купальница. Попаримся, а там с Богом за работу.

Колодезников Малах взял в свою избу на постой. Отвели им чистый сухой чулан, но Савва спать решил на сеновале.

Семья у Малаха была ни мала ни велика: три дочки, два сына, и Пятой с ними жил, младший брат. Дочки были невесты-погодки – шестнадцати, пятнадцати и четырнадцати лет. Сыновья тоже погодки, но отцу они в помощники пока не годились: старшему седьмой шел.

Савва стоял на крыльце, оглядывая деревеньку. Всего два колодезных журавля. Холм, на котором стояла Рыженькая, походил на огромную куриную лапу. Три мозолистых, красноватых даже через зелень, круглых длинных тягуна подпирали холм с востока, и еще один тягун уходил на запад. Настоящая куриная лапа.

«А ведь в этих тягунах могут быть жилы», – подумал Савва. И не умом, не опытом своим, а одним чутьем тотчас уверился: вот где надо копать!

Одно смущало: почему до него, такого проворного, никто этих жил не отворил?

Выбежала на крыльцо с ведром старшая дочь Малаха.

– Чтоб тебе пусто не было, сходи за водой, от печки боюсь отойти – пироги погорят.

Глаза серые, зрачки чернеющие, брови как лес на заходе солнца – огонь в нем словно бы тьмой запорошен. Лицо у девушки как жемчужинки в ее сережках, только живое.

«Как у матушки», – вспомнилось вдруг Савве.

Он опешил. От красоты, от сходства этой чужой, незнакомой девушки с матерью, от того, как просто отправила она его за водой.

У колодца была очередь, Савва – третий. Журавель отягощен камнем, нос задирает в зенит.

Савва осматривал уже этот колодец – саженей пятнадцать-шестнадцать до воды. Колодец старый, в воде плавали гнилушки – сруб от ветхости крошится.

Старик, стоявший впереди, сказал:

– Из-за колодцев этих хоть переселяйся. И переселились бы, да уж больно вольготное место! Как птицы живем.

Дочка Малаха встретила Савву на крыльце, но это была не та, которая отправила его по воду. Чернявая, быстроглазая, принимала воду, хихикая.