Хищники - Максим Шаттам

15

Энн считала, что времени присущи оттенки запахов. Когда тянется, и ты теряешь терпение, оно пахнет лимоном и горчицей. В моменты возбуждения приобретает пряный запах, в присутствии приятного человека время отдает сахаром, а когда рядом несимпатичный человек, постепенно появляется кислый запах. При встрече с женщинами время пахнет или цветами, или плесенью. А сейчас, когда минуты тянулись бесконечно, она, вдыхая, ощущала горькую пленку на нёбе. Невежество, скука, боязливость безвременно отдавали горечью.

В разгар утра майор Каллон приказал своим подчиненным сидеть и никуда не выходить, а сам ушел узнать, что им предстоит. Через пять минут после его ухода Энн встала.

— Не начинай! — предостерегающе сказала Кларисса, посмотрев на нее из-под черных густых бровей. — Я тебя знаю и знаю, что ты не усидишь на месте, но, если ты выйдешь, Каллон тебе такое устроит… Ты же видишь, ты у него на прицеле!

Энн посмотрела на нее внимательно и неохотно согласилась. Может быть, именно побои тирана-отца сделали ее такой решительной? Энн знала, что в это мгновение у нее зрела мысль, которую она должна будет реализовать. Невзирая на Каллона. Она открыла дверь.

— Не делай этого! — предупредил ее молодой врач, с которым она иногда беседовала. — Это плохо кончится.

Подмигнув ему, она сказала:

— Скажите Каллону, что в машинном отделении кто-то обжегся и пострадавшему потребовалась медицинская помощь.

Захлопнув дверь, Энн оказалась в пустынном проходе. Она легко нашла дорогу к кубрику третьего взвода, он располагался неподалеку. Большое помещение оказалось пустым. Ничего, кроме подвесных коек и сложенных одна на другую походных кроватей со смятыми простынями. Она прошлась среди белья и разорванных газет и нашла место медбрата, который знал Квентина Трентона. Она вспомнила, как тот стал поднимать руку, глядя налево, чтобы указать на Трентона, а она его остановила. Энн повернулась и пошла в этом направлении. Койку у стены, кажется, окружали около десятка других кроватей, но это все же лучше, чем ничего.

Идея Энн была очень простой: чем больше она об этом думала, тем сильнее уверялась, что тот, кто написал записку Трентону, и есть убийца. Почему так внезапно изменилось поведение Трентона после того, как он прочитал эту записку? Потому, что обвинили его. На него пало подозрение в убийстве Гевина Томерса. А настоящий убийца, если он тоже из третьего взвода, хорошо знал Трентона. Убийца знал, что может превратить его в скороварку, готовую взорваться. Достаточно было увеличить давление. Убийце с его паранойей Трентон был удобен. Так или иначе, ему стало известно, что Трентон стал подозреваемым, и, зная его характер, он решил превратить его в затравленного, а значит, опасного зверя. Чтобы заставить его сомневаться. А кто другой смог бы заставить Трентона так бояться? Кто смог бы воспользоваться его агрессивностью и даже жестокостью?.. Только настоящий убийца. Кто-то весьма наблюдательный и внимательный узнал, что распространяется слух о самоубийстве Гевина Томерса.

Тот, кто знал, что подозревается Трентон!

Кто об этом знал? Маттерс. Именно его она видела и передала ему информацию. Конечно, Фревен. Кто же еще? Она должна спросить у Фревена. Она уверена, лейтенант ВП не стал бы распространяться о фамилии главного подозреваемого. Скорее всего, оплошность допустил Маттерс. Он уже один раз опростоволосился, это очевидно. Он терялся в ее присутствии. Знал ли он что-нибудь о ней? Может быть, навел справки? Нет, не может быть… Энн судорожно сглотнула.

Человек, написавший записку Трентону, — настоящий убийца. И она очень надеялась найти этот обрывок бумаги. Что Трентон с ним мог сделать? Взял записку с собой? Маловероятно. По опыту она знала, что у солдат, идущих в бой, карманы набиты боеприпасами, что они предпочитают не брать с собой ничего лишнего. Он выбросил записку? Но куда? Энн огляделась по сторонам в поисках урны или мусорной корзины. Ничего.

На рамах кровати были налеплены комочки жевательной резинки. Передача нервного напряжения от разума к челюстям, а затем к жевательной резинке освобождает и готовит к состоянию дзен. Энн обожала создавать маленькие фантазийные теории наподобие этой. Сосредоточение.

Она упала на кровать с голым матрасом, которая под ней заскрипела. Прелестно… Она рассматривала задачу со всех сторон. Куда Трентон мог бросить записку? Он провел целую ночь за игрой в карты. Это произошло в самом конце его долгого бодрствования, он был нервный, уставший…

Энн вскочила.

Туалеты! Он играл, не отлучаясь, всю ночь. Но утром у него наверняка было желание помочиться… Если ее теория верна, что следует делать? Исследовать писсуары, надеясь обнаружить смятый клочок бумаги со стертыми чернилами? Никаких шансов. Тогда, может быть… Крутой поворот. Кровати. Они служили продолжением личной территории каждого солдата в последнюю ночь перед сражением. А также их кладовкой и свалкой! — мысленно воскликнула она, глядя на приклеенные комочки жвачки.

Энн подняла матрасы, встряхнула простыни… Ничего. Лишь колода карт, забытая на одеяле. Ее мысль вовсе не была идиотской, просто Энн не могла ее проверить. Она теряла время. Она была недовольна тем, что, оказавшись в месте расположения солдат, не смогла этим воспользоваться. А что, если они оставили на судне свои личные вещи…

Большим и указательным пальцами Энн машинально потерла воротник своей блузы… Их вещи… Люди пошли в бой в боевой экипировке, а оставшиеся вещи сложили в металлические ящики. Эти ящики они заберут, когда будет разбит долговременный лагерь. Энн прошла в глубину кубрика, который заканчивался переходным отсеком. Два перехода привели ее в тупик; она развернулась и дошла до угловой лестницы. Там притаился какой-то матрос, наклонившись так, как будто он прислушивался к ее шагам. Как только ее увидел, он удивленно выпрямился и занес ногу над ступенькой, намереваясь подняться по лестнице, но вдруг передумал. На секунду Энн подумала, что он шпионит за ней. Но быстро отогнала эту мысль, сообразив, что ни у кого нет причин следить за медработницей. Матрос наблюдал, сделав строгое лицо, как будто ему не хотелось встречаться с ней. Энн поздоровалась с ним, ее медицинская форма позволяла ей перемещаться по кораблю намного свободнее, чем солдатам, но не гарантировала ей вежливое обращение.

— Я ищу трюм, где сложены вещи солдат, отправившихся на фронт, — сказала она, не растерявшись.

— Они, должно быть, со снаряжением для высадки, двумя уровнями ниже, но вы туда не попадете, там закрыто, — сухо сказал он.

— У вас есть ключ?

Он повернулся к ней лицом, желая рассмотреть эту прелестную молодую женщину.

— Да, есть, но я не имею права дать его вам.

Матрос спустился вниз на одну ступеньку, чтобы быть с Энн на одном уровне, и внезапно изменил манеру поведения: на его губах появилась поддразнивающая улыбка. Энн не смутилась, напротив, ведь она к подобному давно привыкла.

— У меня приказ пойти и взять лекарство для одного солдата. Это очень срочно.

Матрос явно удивился:

— Это странно, так как…

Прикинувшись очень взволнованной, Энн прервала его:

— Если я сейчас же не возьму лекарство, мой майор устроит мне взбучку, это очень срочно, пожалуйста, помогите мне.

— Хорошо, не надо подробностей, и не расстраивайтесь так. Я вам сейчас открою. Вы, по крайней мере, знаете, что вам надо найти?

— Да, — солгала она, когда матрос уже начал спускаться впереди нее.

Энн удивилась, что, спускаясь в глубины «Чайки», они не встретили ни одного члена команды, и сказала об этом своему провожатому.

— Была объявлена тревога, — объяснил он, — и хождение ограничено.

— А вы?

Он повернул голову и, не замедляя шага, посмотрел на нее лукавым взглядом:

— А я занимаюсь прелестными взволнованными медсестрами.

Энн подняла брови: ей попался судовой донжуан. Но она не могла жаловаться, по крайней мере, он провожал ее туда, куда ей было необходимо попасть.

Чем ниже они спускались по лестнице и шли по переходам, тем глуше становилась канонада, и теперь она напоминала отдаленный рокот грозы.

Они подошли к двери с висячим замком. Матрос перебрал ключи на связке и, найдя нужный, открыл замок и отворил дверь, а затем повернул выключатель.

— Быстро делайте свое дело, я вас подожду. Я не нужен вам?

Она одарила его обворожительным взглядом и чуть было не рассмеялась. Она улыбнулась еще раз, чтобы не обидеть его, и прошла вперед.

Трюм показался ей огромным, его потолок оказался выше, чем в других помещениях судна. Защищенные решетками лампочки зажигались последовательно. На полках, за сетками и веревочными перегородками, стояли деревянные ящики с табличками, на которых значилось название роты и описание содержимого.