Российский колокол, 2015 № 1-2 - Журнал Российский колокол

– Тим… – слабо донеслось из гостиной. – Иди ко мне.

Я пришел на зов и присел с краю. Вообще-то мне хотелось лечь, но я не был уверен, что наше совместное лежание ограничится одной лишь беседой.

– Твой этот… телефон уже зарядился? – спросила Аги, обнимая небольшую подушку.

– Наверное, – ответил я, гладя ее по волосам, которые были у нее до того шелковистые, что создавалось впечатление, будто это они гладят твою руку. – Представляешь, мой пупсик, что было бы, если мужчина вот так же бы подзаряжался, как и телефон?

– Это было бы замечательно, – сказала она грустно. – А что такое «пупсик»?

– Очень маленькая и очень миленькая собачка, – пояснил я, наклоняясь к ней и щекотя ее. – Ну прямо вот такая, как ты!

– Подожди, Тим! – увернулась она. – Ты обещал посмотреть еще раз.

– Давай посмотрим, – согласился я. – Только скажи мне, что ты там хочешь увидеть?

– Не знаю, – покачала она головой. – Этот старый памятник меня как-то… пугает.

Я не выдержал и прижал ее к себе.

– Как же я люблю тебя, детка, когда ты боишься старых памятников, темных комнат, хромых и горбатых… Ну вот я включаю, смотри и пугайся!

Она не взяла телефон в руки, когда я пошел за очками. Потом мы долго разглядывали изображение, и она называла мне буквы, которые еще хоть как-то различались. Конечно, при желании из них можно было составить имя «Агнешка», но для фамилии «Смолярчик» двух букв было маловато. Когда же речь зашла о фотографии, то я сказал:

– Ну а здесь ты что увидела? Я вот в очках ничего не могу разобрать. Вижу полглаза, полноса, одну щеку и одно ухо. Согласен, это скорее всего девушка.

– Я знаю, что это девушка, – нетерпеливо произнесла Аги. – Тут другое… Дай слово, что не будешь смеяться надо мной! Вот посмотри на это платье, вот на воротник, видишь?

– Вижу, – кивнул я. – Воротник как воротник. В чем дело-то?

– А в том, что у меня было такое платье! – торжественно объявила она, будто я был каким-то надоедливым зверьком, наконец-то загнанным в клетку.

– Ты хочешь убедить меня в том, что эти полноса и полглаза принадлежат тебе? – изобразил я удивление. – Ты хочешь убедить меня в том, что это т ы?!

Она молча глянула на меня… и дробно кивнула несколько раз.

– Хорошо, убедила, – сказал я спокойно. – Что дальше?

– Не знаю, – пожала она плечами, тоже, как ни странно, успокоившись хотя бы внешне.

– А я знаю! Мы поедем в Москву, как только будут готовы твои документы, найдем этот памятник, и, может быть, тогда ты перестанешь…

– Ты уверен, что этот памятник фотографировали в Москве? – перебила она меня и выразительно посмотрела мне в глаза.

Взгляда своего от нее я не отвел, но почувствовал легкую панику. Она проявилась в желании побыстрее завершить разговор, потому что в следующем вопросе она могла вспомнить о Варшаве. И хотя ровным счетом ничто на снимке не обнаруживало, в какой стране или городе стоял такой памятник, я занервничал.

– Так что же ты молчишь, Тим? – спросила Аги, и я распознал на ее лице слабую усмешку.

– Да вот думаю, вдруг я ошибся, и снимок этот сделан не в Москве, а, скажем, в Амстердаме? Я много там снимал весной…

– Главное, чтобы не в Варшаве, Тим, – сказала она просто усталым голосом. – Главное, чтобы не в Варшаве…

От необходимости ответить ей сразу меня спас телефонный звонок. Я увидел, как она снова вздрогнула, и взял трубку. Звонил мой финансовый советник, который сообщил, что час назад отправил деньги на мою карточку. Парень он был деловой, по телефону говорил не больше минуты, а мне нужно было затянуть беседу. Я изобразил из себя придурка, страдавшего без ежедневных новостей из родного города, и принялся расспрашивать обо всем подряд: не выгнали ли еще губернатора, не посадили ли мэра, не выиграл ли наконец «Волгарь», не пострадал ли от наплыва зрителей из Европы легендарный оперный театр и стоит ли он еще там, где его наспех поставили недавно… Так как все ответы укладывались в основном в два слова: «нет» и «да», то выгадал я на этом блиц-интервью не много – минуты две, но и того мне хватило, чтобы собраться с мыслями и не поддаться настоящей панике.

– Деньги пришли, – сказал я подчеркнуто бодро и потрепал ее по волосам. – Завтра начнем по частям покупать квартиру. Да, ты о чем-то спрашивала меня перед телефонным звонком? A-а, о Варшаве. К сожалению, в Варшаве я никогда не был, хотя когда-нибудь мы с тобой обязательно туда поедем. У тебя, радость моя, усталый вид. Могу предложить тебе два вида отдыха: сон и поход по магазинам.

И, не дожидаясь ответа, начал собираться на выход.

Агнешка так ничего и не сказала. Какое-то время она молча наблюдала за мной, и мне даже казалось, что она хочет возобновить разговор, но потом со вздохом поднялась и пошла в ванную.

Шопинг был никудышный. Она что-то мерила с отсутствующим видом для того только, чтобы ублажить меня, даже участвовала порой в обсуждении достоинств и недостатков иной мануфактуры, но ничего не приглядела. И лишь под конец, опять же в ювелирном магазине, милостиво разрешила купить ей гарнитур из янтаря – бусы, браслет, серьги и кольцо, – который изумительно шел ей.

По бульвару Варненчика мы дошли до башен. Варна выглядела спокойной и даже умиротворенной. Я уже начал строже смотреть на нее – с учетом перспективы бросить здесь якорь, но мне она нравилась с любого взгляда.

Уже перед отъездом домой я вспомнил про денежный перевод. Мы отыскали терминал, и автомат выдал максимально допустимую за день сумму – десять тысяч евро. Пересчитывая их в сквере у «Varna Mall», я заметил, как оживилась Агнешка… Накупив выпивки, еды и всяких сладушек, мы на такси отправились к себе, где довольно быстро и целенаправленно напились.

Началось все с того, что пока я накрывал на стол, Аги ушла в ванную и вышла оттуда голой, но в янтарном гарнитуре, сразу предупредив меня, что это означает совсем не то, о чем я мог подумать, – просто ей захотелось оценить мой подарок, так сказать, perse, в чистом виде, не отягощенном одеждой и прочими причиндалами. Я, как цивилизованный мужчина, уже видевший как-то раз в кино голую женщину, сказал, мол, конечно-конечно, о чем речь, и налил нам граммов по сто бренди, предложив выпить за обновку, а то, мол, носиться не будет. Позднее, правда, мне пришлось объяснять Агнешке, что такое «не будет носиться», однако это случилось после того, как мы выпили. Потом я предложил ей «обмыть» гарнитур, и мы обмыли, а когда Аги попросила расшифровать то, что мы сейчас сделали, и я расшифровал, она расхохоталась, назвала меня коварным и даже сделала вялую попытку пойти одеться, но я столь страстно замахал руками и закричал «Perse так perse!», что она вновь плюхнулась в кресло.

С каждым новым пригублением я с удовлетворением отмечал, как улучшалось мое зрение. Я даже видел насекомых, заживо погребенных в застывшей смоле! Когда Агнешка дослушала мой рассказ о несчастных, она захныкала, и пришлось отдельным тостом поминать всех этих раззяв.

Я смотрел на Аги и диву давался, как быстро я свыкся с ней: с ее присутствием, с ее телом, с ее поцелуями… Будто и не было никогда ничего иного – страшного, безнадежного, мучительного. Вдруг из небытия выплыла Лидия, обремененная одной лишь ниткой жемчуга, и села рядом с Агнешкой. Какие они были разные! Роднила их лишь нагота. А так… Лидия была жарче, Агнешка – острее, Лидия предала меня, Агнешка осталась мне верна.

Я хотел пересесть поближе к ней, но она напомнила заплетавшимся уже языком об изначальном договоре только беседовать, пока не свалимся. Откровенно говоря, мне такой договор не припоминался, но я прислушался к ее словам.

– Стоп! – сказал я, уязвленный все же недоверием ко мне. – Нужно срочно сделать карандашные наброски этого гарнитура.

И неверной походкой (к тому времени мы уже усидели полторы бутылки «Плиски») пошел за бумагой и карандашами, а вслед услышал Агнешкины слова:

– Только гарнитура? Без меня? Тогда я сниму его и положу на стол.

– Нет! – закричал я, возвращаясь с необходимым. – Вместо тебя на картине будет сидеть большое и уродливое насекомое, которое я украшу этим гарнитуром. В самом крупном янтаре застынет прекрасная нагая женщина, похожая на тебя, а я буду сидеть напротив чудища в строгом темном костюме, с «бабочкой» в мелкий горошек и набриолиненными волосами. Ты знаешь, что такое бриолин?

– Нет, – ответила едва слышно притихшая враз Агнешка и поежилась.

– Это жировой состав, которым мы, подростки, смазывали волосы, чтобы они блестели, – пояснил я. – Очень важно, чтобы волосы на картине блестели на фоне серого, убогого существа.

– Тим, ты правда хочешь написать т а к у ю картину? – совсем уж напуганным голосом спросила Аги и, взяв с тахты простыню, накинула ее себе на плечи.

– И напишу! – с вызовом ответил я. – Убери эту накидку, я не вижу ни бус, ни браслета. Тебя я помещу по центру бус. Хотя пока сиди так. Я сыграю тебе новую свою пьесу «Обнаженная в янтаре».