Досье на адвоката - Наталья Борохова

Андрей не пропустил мимо ушей заигрывание настырной поклонницы, и это обстоятельство задело Лизу. Он мог сделать вид, что не услышал заманчивого предложения сексапильной Марины, но Андрей не стал изображать невинность. Он рассмеялся:

— Благодарю. Может, мы с Лизой и заглянем в ваше заведение…

— Заметано, дружок! — хихикнула девица. — Только групповое посещение обойдется дороже.

— Еще чего… — зашипела Дубровская, как ошпаренная кошка.

Марина, виляя бедрами, удалилась. Лиза же продолжала дуться на Андрея. «А если он воспользуется предложением? Кто ему сможет помешать? Мама права. Ведь я, в сущности, ничего о нем не знаю».

…Прогуливаясь с молодым человеком, Дубровская была непривычно молчалива. Она рассеянно отвечала на шутки приятеля. Прощаясь, она все-таки не забыла спросить:

— Скажи мне, где ты живешь?

Андрей рассмеялся:

— А ты собираешься заглянуть ко мне в гости?

— Нет, но…

— Если тебе так интересно, я живу на самой окраине. Улица Моховая, слышала?

Лиза отрицательно покачала головой.

— Ну, вот видишь. По этой причине я и не зову тебя в свои трущобы… Все в порядке, Лисенок?

Дубровская кивнула головой. Так ласково называл ее некогда отец. Забытое прозвище вызвало в душе целый поток эмоций. Подавленное настроение, помноженное на горечь воспоминаний, не добавило ей жизнерадостности. Стараясь, чтобы Андрей не заметил набежавших на глаза слез и не счел ее меланхоличной дурой, Лиза поцеловала приятеля в щеку и поспешила в знакомый подъезд.

…Бедный Игорь Валентинович чувствовал в последнее время насущную необходимость непрерывно сплевывать на пол, будто в его теле поселилась гадюка и скопившийся в организме яд не давал возможности спокойно существовать в этом мире. Масла в огонь подливала подруга: «Когда наконец мы заживем по-людски? Между прочим, ты что-то говорил о том, что в скором времени ты станешь знаменитостью, снимешь виллу на Канарах, где я буду день-деньской валяться на пляже, а ты — строчить мемуары». И так без конца! Вострецов обижался. Нет, так высоко его фантазия не поднималась. Он помнил четко, в мечтах, что внезапно свалившиеся на его голову славу и благосостояние делила с ним не эта, сдобная, как булка, бывшая одноклассница, а какая-нибудь длинноногая фотомодель. Но суть, конечно, была не в этом. Размышляя над событиями последнего месяца, Вострецов никак не мог взять в толк, каким образом дело, обещавшее стать вершиной его профессионального мастерства, стало вдруг разваливаться на глазах, погребая под собой приятные сердцу мечты. Нет, он и мысли не допускал, что его интуиция в этот раз дала сбой и подследственный Климов явился всего лишь жертвой случайного стечения обстоятельств. Его бесило то, что бестолковая девчонка-адвокат оказалась куда ловчее его, матерого сыщика, и, немного подсуетившись, свела к нулю результаты титанической работы, проделанной следственной бригадой прокуратуры. Кто бы мог подумать, что эта фифа-мадам в нелепом наряде не то ночной бабочки, не то просто развязной девицы без болта в голове на деле окажется столь упрямой и целеустремленной особой? Справедливо говорят, что недооценивать противника — первый шаг к поражению. И он попался…

— Ну и что прикажете мне делать? — развел руками прокурор области. — Что я должен ответить этой… как ее… Дубровской? Кстати, что это за адвокат?

— Ничего особенного, — блеял Вострецов. — Поверьте, это сырой специалист, просто девчонка с институтской скамьи. Ни знаний, ни опыта, один ветер в голове.

— Ага, — усмехнулся прокурор. — И эта девчонка дает фору таким многоопытным волкам сыска, как вы, Вострецов. Ну так что будем отвечать даме? Что-то я не слышу ваших предложений.

— Федор Михайлович, — начал Вострецов, нервно ломая пальцы и размышляя, как правильно построить беседу, чтобы отвести от себя гром и молнии начальства. — Я думаю, что госпожа Дубровская вполне удовлетворится общим ответом типа… Ваша жалоба изучена. Доводы проверены и признаны несостоятельными. Виновность Климова подтверждается совокупностью доказательств, собранных по делу.

Следователь замолчал, ожидая, видимо, похвалы от прокурора за проявленную сообразительность. Но тот в упор рассматривал подчиненного. Вострецов почувствовал себя крайне неуютно.

— И что потом? — тоном, предвещающим близкую бурю, поинтересовался Федор Михайлович.

— В смысле?

— В том самом смысле! Что вы собираетесь делать в суде?

— Ах в суде! До суда мы что-нибудь придумаем. Заверяю, что следственной бригадой делается все возможное и даже невозможное, для того чтобы отыскать доказательства виновности Климова.

— А как быть с доказательствами, собранными адвокатом? Алиби Климова проверено?

— Видите ли, Федор Михайлович, свидетели защиты, названные этой самой Дубровской, лично у меня вызывают…

— Я так и не услышал, алиби Климова подтверждается?

— Как бы сказать…

— Говорите прямо!

— Да! — выпалил Вострецов с таким отчаянием, будто собственноручно всаживал себе в грудь кинжал.

Повисло тягостное молчание. Прокурор барабанил костяшками пальцев по столу и хмурился. Вострецов же, призвав на помощь остатки былого мужества, пытался выправить ситуацию.

— Алиби Климова подтверждено лишь в первых двух случаях. Что касается убийства на пустыре, то у меня есть все основания…

— В том-то и дело, что у вас нет никаких оснований, — прервал прокурор.

— Простите?

— Великодушно прощаю! Что у вас против Климова? Отпечатки пальцев? Да вся бригада, работавшая на выезде, подтвердила, что некий молодой человек, проходивший через место происшествия к жилому массиву «Западный», оказал неоценимую помощь следствию — передал в руки подполковника Угрю мова важные вещественные доказательства. Тот… — прокурор с трудом поборол искушение отпустить в адрес незадачливого подполковника крепкое словцо, — даже поблагодарил его за активную гражданскую позицию. Таким образом, ваш Климов в присутствии двух дюжин свидетелей залапал своими пальцами важные вещдоки. Какая теперь доказательственная ценность от тех отпечатков? Ноль!

— Подождите, но у нас есть еще заключение эксперта…

— Это по поводу джинсовых волокон, изъятых на одежде Климова? Эка невидаль! А вы почитайте альтернативное заключение другого эксперта, состряпанное по запросу этой Дубровской. Ни волокна, ни дактилоскопия не являются убедительными доказательствами виновности Климова.

— Но Климов признался в совершении преступления! Он собственноручно подписал протокол допроса, — не хотел сдаваться Вострецов.

— Даже не заикайтесь! Рассказывайте кому-нибудь другому насчет его чистосердечных признаний, но не мне, — прокурор потряс в воздухе злополучным рапортом, составленным в изоляторе. — Кстати, даже эта Дубровская, с ваших слов редкая простофиля, и то не очень-то вам поверила.

— Но Климов ранее совершил умышленное преступление в отношении женщины, и довольно жестокое!

— Объясняю для особо одаренных, — голос прокурора перешел почти на зловещий шепот. — Дело в отношении Климова было закрыто, кстати, по причине примирения с потерпевшей. Это раз! А два, да будет вам известно, в суде присяжных подобные обстоятельства не допускаются к исследованию, дабы не вызвать предвзятого суждения о виновности подсудимого…

— Но дело Климова необязательно будет рассматриваться присяжными. — Вострецов упорно цеплялся за последнюю ниточку, оставшуюся от крепких веревок, некогда надежно связывающих Климова по рукам и ногам.

— Дубровская была у меня на приеме, — выложил последний козырь прокурор, — и убедила меня в том, что она всенепременно заявит ходатайство о рассмотрении дела Климова жюри присяжных. Надо ли рассказывать вам, что последует за этим? Стыд и позор, да еще огласка! Журналисты сбесятся. Дело Чулочника окажется полным провалом!

— Что же делать? — Игорь Валентинович чуть не плакал.

— Закрывать дело к чертовой матери! — выпустил пар прокурор. — Закрывать, пока есть возможность обойтись малой кровью…

Следователь потупил глаза. Он проиграл. Это было яснее ясного.

— Не забудьте извиниться перед Климовым! От имени государства.

Вострецов прощался с мечтой. Хохочущая красотка с длинными ногами мчалась мимо него на роскошной иномарке. На месте водителя сидел кто-то другой.

В отличие от невезучего Вострецова Елизавета в последнее время просто парила над землей. Вернее, ей казалось, что ее босоножки на неизменно высоких каблучках отрываются от раскаленного летней жарой асфальта и она летит в яркой синеве июльского неба. Ощущение счастья дурманило голову, а каждый день казался новым подарком в череде непрерывного везения.

Вечером ей позвонила давняя подруга.