Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Васильевич Волков

За ним, чуть подальше, – еще один образец современной архитектуры в виде громадного здания Гостелерадио… И мы, имея все это в поле зрения, приглядываемся и задумываемся.

Пречистенка – Кропоткинская

Яркий весенний день с шумно и весело бегущими по оттаявшей земле ручьями, резкими синими тенями на осевших под белой стеной сугробами, и порывистый ветер, шелестящий в голых ветвях берез и доносящий оттуда – с колоколен и звонниц Кремля – беспорядочный праздничный колокольный перезвон.

На дороге возле ворот скопилась толпа. Золотом и серебром сверкают облачения многочисленного духовенства, важно и чинно стоят в длинных своих цветных шубах и высоких горлатных шапках бояре, степенные гости и купцы в бархатных кафтанах. Вокруг них опирающиеся на бердыши стрельцы в островерхих шапках, выстроились верховые в латах, с разукрашенным драгоценными камнями и насечкой оружием, тут и там оттеняют пестроту одежд черные мантии и клобуки монахов. Над головами реют хоругви и стяги, летают встревоженные грачи и галки. Из ворот все подваливает народ и становится вокруг молчаливой центральной группы. Все поглядывают на дорогу, откуда должны показаться вершники, и ждут…

Было это 30 апреля 1598 года. Депутация бояр, духовенства и торговых людей Москвы вышла с хлебом-солью навстречу избранному на царство Борису Годунову, ехавшему из Новодевичьего монастыря, куда он удалился после смерти царя Федора. Едва покажется царский поезд, грянут торжественные песнопения, могучий соборный протодьякон затянет громоподобное многолетие, и широко разнесутся окрест приветственные крики толпы, бряцание тяжелых кадил и нетерпеливое ржание застоявшихся коней…

Царя ждали на том самом месте, где ныне бегут, шурша шинами по асфальту, машины и сворачивают с Гоголевского бульвара на Кропоткинскую и Метростроевскую неповоротливые троллейбусы.

В исходе XVII века тут тек проворный и своенравный ручей, подмывая, «роя» свои берега, за что и был окрещен Чертороем. Он тек к Москве-реке вдоль нынешнего Гоголевского бульвара и там, где сейчас бассейн. От ручья круто в гору поднималась дорога, проложенная от Боровицких ворот Кремля к одной из крепостей, составлявших оборонительный пояс Москвы, – Новодевичьему монастырю – и пересекавшая на полпути стрелецкую слободу полковника Ивана Зубова: о ней и сейчас напоминают названия бульвара и площади.

Тянулась тогда вдоль Чертороя стена Белого города, с воротами как раз там, где ныне широкая площадка перед павильоном метро «Кропоткинская».

Ворота назывались Черторьскими или Чертольскими, а дорога Черторьем. Благочестивому царю Алексею Михайловичу такие названия показались столь неподобающими, что он повелел указом от 16 апреля 1658 года переименовать и то и другое по церкви Пречистой Богородицы Смоленской в Новодевичьем монастыре. И стали ворота и дорога, превратившаяся впоследствии в улицу, Пречистенскими. Эти названия продержались без малого три столетия, до 1921 года, когда улица и ворота стали называться по имени революционера-анархиста князя Петра Кропоткина, родившегося в одном из прилегающих к Пречистенке переулков. Всего любопытнее, что переименовались и не существующие двести лет ворота: мы и сейчас частенько говорим, что едем к Кропоткинским воротам! Людская память цепка… О строптивом ручье, давно заключенном в подземные трубы, напоминает название Чертольского переулка на Кропоткинской. Первые дома Пречистенки, служившей продолжением Волхонки, начинались там, где ныне Музей изобразительных искусств имени Пушкина. От расположенного тут прежде Колымажного двора, где стояли придворные кареты, возки и колымаги, не осталось и следа, а вот палаты князей Голицыных и Долгоруковых, сильно перестроенные, существуют и поныне в глубине переулка за музеем. В них размещаются научные учреждения. О былых масштабах княжеских усадеб красноречиво свидетельствуют выходящие на улицу каменные трехпролетные ворота в ограде бывшего голицынского владения.

Вероятно, не одним любителям исторических курьезов будет интересно узнать, что хоромы обоих соседей и примыкающий дом Лопухина были однажды объединены промежуточным сооружением – деревянным дворцом с церковью, галереей и множеством помещений.

…Московское начальство сбилось с ног. Надо было за считаные месяцы подготовиться к приезду императрицы, решившей праздновать в Москве заключение Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией. Торжества по этому поводу должны были затмить все, что когда-либо прежде праздновал пышный русский двор. Разумеется, замирение с Портой и сделанные в ходе войны приобретения стоили богатого праздника, однако Екатерина II преследовала и другие цели. И приезд ее с наследником – будущим императором Павлом I, и намеченные всенародные увеселения в сердце Российской державы были призваны заглушить отголоски восстания Пугачева, потрясшего крепостническую Россию и отозвавшегося во всем мире: надо было убедить европейских монархов и подданных империи, что по-прежнему незыблем самодержавный российский престол! Ведь шел тогда 1775 год, начавшийся с казни Пугачева…

Денег на торжества не жалели. На Ходынском поле был выстроен аллегорический город с бальными и тронным залами, театром, павильонами для приема послов. Искусники создали панораму Черного моря с всамделишными кораблями, инсценировавшими победоносные сражения с турецким флотом. Подготавливались грандиозные шествия, маскарады, пантомимы, фейерверки: празднества должны были продолжаться две недели – с 10 по 25 июля. Свидетелям смерти Пугачева на Болоте предстояло спустя семь месяцев убедиться своими глазами в мощи и недосягаемом великолепии самодержицы.

Но как быть с размещением гостей? Поселить прибывавший двор в Кремле было нельзя: дворцы его пришли в ветхость. Чинить же их не собирались из-за предстоящих работ по коренной перестройке всего Кремля, едва не осуществленной Екатериной по проектам Баженова, предлагавшего ни больше ни меньше, как срыть все строения и создать на их месте один грандиозный дворец с перистилями, наподобие нероновского. По счастью, проект вовремя был отвергнут.

Многочисленную свиту и челядь решили разместить по частным домам, расположенным поблизости от палат Голицына и Долгорукова, которые сняли для царицы. Однако тут же выяснилось, что для «пышной Екатерины» они тесны: ей, настроившей за свое правление больше дворцов, чем все ее предшественники и преемники на троне, взятые вместе, такие «квартиры» предлагать было нельзя… Тогда и приступили к постройке нового дворца.

Строился он наспех, по эскизам Казакова – на проект времени не было. Сей скороспелый Пречистенский дворец стоил огромных денег – более 70 000 рублей и был выстроен столь затейливо, что в письме к барону Гримму в Париж Екатерина не преминула позлословить над его архитектурой: «Вы хотите иметь план моему дому? Я вам пришлю его, но не легка штука опознаться в этом лабиринте. Я здесь пробыла два часа и не могла добиться того, чтобы безошибочно находить дверь своего кабинета, это торжество путаницы. В жизни я не видела столько дверей! Я уже полдюжины велела уничтожить, и все-таки их вдвое больше, чем требуется…»

Екатерина жаловалась, что вынуждена сидеть «между дверей и окна» и что поселили ее в грязном квартале с невероятным зловонием. По этому поводу уместно вспомнить о заботах Управы благочиния, заблаговременно принимавшей меры, чтобы упрятать от зорких глаз царицы и ее наперсников обычные грязь и запущенность – антисанитарное состояние, сказали бы мы сейчас – города. Приставам было предписано осмотреть и все церкви вокруг, включая церковь стоявшего поблизости женского Алексеевского монастыря, дабы проверить, содержатся ли в надлежащем благолепии и порядке храмы божии, а заодно и церковнослужителей: требовалось удостовериться, «какого они поведения по трезвости и благочинию». На всякий случай было приказано им «без нужды по улицам не бродить»!

Нечего и говорить, что обогреть эту громаду было трудно, и в холодную пору года люди во дворце коченели. Однако недовольство царицы не отразилось на судьбе строителя дворца: именно за Пречистенский дворец Матвею Казакову было присвоено звание архитектора.

Спустя три года после торжеств, в 1778 году, Пречистенский дворец разобрали и перевезли на Воробьевы горы, где воздвигли вновь на фундаменте, оставшемся от старых царских хором.

Ближе к бульвару, в Знаменском переулке, вторым от угла стоит старинный дом, занимаемый Министерством лесной промышленности, примечательный тем, что в нем в 1766 году было открыто первое в России Главное народное училище, новшество по тому времени чрезвычайное. Дом уступил казне прежний владелец князь Волконский. Об открытии училища, сильно занимавшем умы современников, сохранились любопытные записки.

Торжество возглавлял генерал-аншеф, сенатор и кавалер Петр Дмитриевич Еропкин, тогдашний главнокомандующий Москвы, любезный Екатерине расторопным усмирением чумного бунта. Предварительно «через Управу благочинья почтеннейшей публике было сообщено о новом сем опыте благотворительного и милосердного попечения о своих верноподданных Премудрой Самодержицы, Великой Екатерины, удивляющей вселенную предприятиями своей высочайшей воли», – пишет некий мемуарист и тем свидетельствует потомкам, что лесть и превозношение неотделимы от представления о властеносителях, лишь облачаются в слова и выражения, свойственные эпохе…