Тетрадки под дождём - Виктор Голявкин

5. Папа там, а мы здесь

Я, мама, Боба, старик Ливерпуль, дядя Али, Фатьма ханум, Рафис, Расим, Раис, Рамис — все сидим у приёмника. Сейчас папу объявят по радио. И заиграет оркестр. Хотя папу не будет видно, но мы-то знаем: он там на сцене; он дирижирует этим оркестром. Мы все думаем здесь о папе, а он думает там о нас. Хотя ему некогда думать, но это ведь ничего не значит! Папа мой выступает по радио. Такого ещё никогда не бывало!

— Долго ждать, — говорит Ливерпуль.

— Сейчас, сейчас, — волнуется мама.

— Молодец Володя, — говорит Фатьма.

В какой раз мама рассказывает:

— Я и не думала. Он звонит вдруг по телефону, так и так, говорит, только что я узнал, меня будут транслировать. Я кричу: «Что транслировать?» Он отвечает: «Меня транслировать». Я говорю: «Каким образом?» Он говорит: «По радио». А я всё не пойму, ведь впервые… Когда я поняла, так волновалась!

— За такого человека, как Володя, — говорит Ливерпуль, — я с удовольствием выпил бы. За него я готов всегда выпить.

— Опять всё про то! — возмущается мама.

— Нет, за успех, — говорит Ливерпуль. — Я за успех… Я не просто так…

— Да прекратите вы, — говорит мама.

— Сейчас начнётся!

— Нету там ничего, — говорит мой брат Боба.

— Там твой папа, — говорит мама.

— Где же папа, раз там его нет?

— Суета сует, — говорит Ливерпуль.

— Вы опять пьяный? — говорю я.

— Тебя не касается, — говорит он.

— Так-то так, — говорю, — но всё же…

— Понимаешь, это со мной бывает. Не то чтобы каждый день. Но довольно часто. Я не скажу, что всё это здорово. Наверное, это даже плохо…

— Отвратительно! — говорит мама.

— …но тут, брат, ничего не поделаешь. Тут такое, брат, дело. Привык я — и всё тут! Ну, ты не поймёшь…

— Понимать-то нечего! — говорит мама.

— …в общем-то это скверная штука. А главное, что бесполезная. Толку от этого нету. Ну совершенно нет толку. Нисколечко… Трудно сказать, зачем я это делаю. Но я это делаю. И никому не советую…

— Да прекратите вы! — говорит мама.

— …ты, брат, не думай, что я несчастливый. Я, может быть, даже самый счастливый. Я видел свет, много разных людей, а теперь я здесь, с вами… Твой отец плавал на шхуне «Мария»… Это шхуна была, я вам скажу! Таких шхун поискать на свете! Твой отец там плавал юнгой. До великих событий. Потом эти события — он на коня. Командир эскадрона! Как в сказке!

— Замолчите вы! — кричит мама.

— Таких людей, — говорит Ливерпуль, — как твой отец, очень мало на свете.

— Что такое, — вдруг говорит Али, — шкала на Париже?

— О! Париж! — говорит Ливерпуль. — Я там не был…

— Почему шкала на Париже? — говорит дядя Али.

— О каком Париже вы говорите? — говорит мама.

— О самом французском, — говорит он.

— Ой, — кричит мама, — шкала на Париже! Приёмник совсем на другой волне!

Мой брат Боба куда-то исчез. Конечно же это его рук дело! Каждый крутит приёмник. Все ищут волну. Наконец-то! Мы слышим гром оркестра.

— Какая досада! — волнуется мама. — Володю уже объявили!

— Ура! — кричу я. — Ура!

— Уррра!! — кричат братья Измайловы.

— Какая досада, — говорит мама. — Как это можно! Ведь самое главное! — Маме обидно. Она ищет Бобу.

Боба лежит под кроватью. Он чувствует что-то неладное.

— А ну выходи! — кричит мама. — Сейчас же!

Он не думает вылезать.

— Я жду! — кричит мама. — Давай вылезай!

— Оставьте его, — говорит Ливерпуль.

— Я ему покажу! — кричит мама. — Ведь он ненормальный!

— Я спрошу его, — говорит Ливерпуль. Он подходит к кровати и спрашивает: — Ты варёные калоши не ел?

— Не ел… — отвечает Боба.

— Тарелки в суп не крошил?

— Не крошил…

— Затылком ничего не видел?

— Ничего не видел…

— Какой же он ненормальный?! Вы слышите? Дай ему Бог здоровья!

— Ливерпуль, Ливерпуль, — говорит мама, — вы мне ребёнка калечите.

Братья Измайловы поют песни. Под мощный гром оркестра.

6. Воскресенье

В стену к нам постучали Измайловы. Мы всегда стучим к ним, а они стучат к нам. Это наша связь.

Я бегу к ним узнать, в чём дело.

Рамис, Рафис, Расим, Раис — в белых рубашках, в панамках и в синих сандалиях. Дядя Али говорит:

— Как Володя? Не хочет ли он прогуляться с детьми? Такой вечер! Вот мы все готовы.

Мой папа спал. Но он встал сейчас же.

— Да, да, да! — сказал он. — Немедленно! Мы идём прогуляться!

Это так неожиданно!

Я ищу свой костюмчик. Мой брат Боба плачет. Он сам не может одеться.

— В чём дело? — говорит мама.

— Скорей, — говорит папа, — вечер чудесный, Али ждёт нас, дети ждут, я пойду умоюсь…

Мой папа идёт умываться.

— Я не пойму, — говорит мама, — он же спал…

Папа мой одевается. Я одеваю Бобу.

— Сумасшедшие! — говорит мама.

Вот и тётя Фатьма. Она нас торопит. У них разговоры с мамой. Им гулять некогда. Им нужно поговорить. Все кругом мешают. Всегда не дают разговаривать.

Мы идём на бульвар всей компанией. У нас замечательная компания! Разве лучше бывают компании? Четыре моих лучших друга — все в белых рубашках и синих сандалиях. Я в красных сандалиях, а Боба в коричневых. Боба несёт заводной паровоз, а Рафис винтовку. У него замечательная винтовка. Её сделал дядя Али. Он всё может сделать — стул, стол, табуретку… У нас в прошлом году была ёлка огромная. Мы стали ставить её — ну никак! — ёлка всё время падает. «Крест надо, — говорит папа, — где я возьму его?» Мы опять ставим ёлку в бочонок, а ёлка всё время падает. Входит дядя Али, говорит: «У вас доски есть?» Мы говорим: «Какие доски?» — «Деревянные», — говорит он. Я принёс две дощечки. А он говорит: «Толще есть?» Я говорю: «Толще есть». Он говорит: «Тащи их». Он берёт эти доски: раз-два — и крест готов. Мы так удивились! Соседи у нас просто редкие. Мы к ним ходим. Они ходят к нам. Папа музыке учит Раиса, Рамиса, а Расим, Рафис ещё маленькие. А то папа их тоже учил бы.

Мы идём на бульвар всей компанией.

А на бульваре народу! Море как зеркало. Играет музыка. Папа держит меня крепко за руку, а я иду по барьеру. А за барьером море. Там катают на катере.

— Кто со мной? — говорит папа. Он идёт первый на пристань.

Мы садимся в катер. Мотор тарахтит, и мы едем. А я сижу с гармонистом. Он вовсю играет. И поёт здорово:

Любимый город может спать спокойно…

Я тоже пою, поют братья Измайловы. Все поют.

С моря город наш весь в огнях. Будто фейерверк. Очень красиво!

Только жалко, что мало катались.

— Ещё хотим! — кричат братья Измайловы.

Катер подходит к пристани.

Брат мой Боба схватился за поручни. Еле-еле его оторвали.

Он идёт и ревёт на весь бульвар.

— Прекрати! — кричит папа. — Мне это не нравится!

Мы заходим в тир.

Папа с дядей Али стреляют. А нам не дают. Мы стоим смотрим, даже не просим. Мы знаем: нельзя мешать, раз люди целятся.

— Все в десятку, — говорит папа.

Они снова целятся, а мы смотрим.

— А где Боба? — говорит папа.

Мы выбегаем из тира. Папа даже забыл свою премию.

Возле тира толпа.

— Что случилось? — говорит папа.

— Да вот, мальчик потерялся. А где живёт, не знает. То есть он номер дома помнит. А улицу он забыл.

— Где этот мальчик?

Да разве увидишь здесь мальчика! В такой толпе! Мы, конечно, его не видим. Зато мы слышим, как он говорит:

— Я забыл свою улицу…

Ну конечно же это Боба!

Ему говорят:

— Вспоминай, мальчик, это ведь важно.

— Сейчас, — говорит Боба, — вспомню…

Ему говорят:

— Ты не торопись. Вспоминай без волненья.

А он говорит:

— Я совсем не волнуюсь.

Ему говорят:

— Ты кушать хочешь?

— Хочу, — говорит Боба.

— Сыр хочешь?

— Сыр не хочу.

— А конфету?

— Конфету хочу.

— Тебя хорошо кормят?

— Плохо.

— Товарищи! Мальчика плохо кормят! Тебя очень плохо кормят?

— Очень.

— А чем тебя кормят?

— Всем.

— Значит, ты не бываешь голодным?

— Бываю.

— Как же ты бываешь голодным, если тебя всем кормят?

— А я не бываю голодным.

— Ты же сказал, что бываешь.

— А я нарочно.

— Зачем же ты нас обманываешь?

— Просто так.

— Ты всех обманываешь?

— Всех.

— Зачем же ты это делаешь?

— Просто так.

— Смотрите какой! Просто жуть! Ну и ребёнок!

Тогда папа сказал чуть не целую речь. Он сказал:

— Товарищи! Это мой сын. Он сбежал из тира. Давайте-ка мне его сюда! Я его отец. А болтает он здорово. Это уж верно. Вы это сами заметили. И где только он научился болтать! Просто диву даёшься! Я вижу, он вам понравился. Но я вам его не оставлю. Раз уж он мой сын.