История моего моря - Кирилл Борисович Килунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лев ухмыльнулся, швырнул на стойку пятьдесят баксов, и, развернувшись, ушел. Он приходил потом еще несколько раз, только больше не спрашивал ни о чем, видимо ему больше не были нужны мои советы, а может быть, ему просто требовалось сказать тогда, то, что вырвалось из его рта. Выпустить горечь, обиду и позабыть.
Вторым посетителем бара оказался человек невзрачной наружности, в хорошей, но потрепанной жизнью дубленке и безумно пушистой шапке из пыжика. Он потребовал водки, графин, лучше пол литра. И чтоб – ледяная. Удивительно пил, не в замах, маленькими глотками, словно смакуя коньяк. Просидев с полчаса и осилив за это время грамм триста, он, как и Лев пересел поближе ко мне – за стойку, на один из крутящихся стульев без спинки.
Я ждал его «знаешь»…
Но он начал рассказывать, как будто я просил его, это сделать давно.
Я, – начал потертый жизнью мужик, – ходил старпомом на траулере «Десна». В море по полгода, но жена, – он вздохнул. – Никогда не роптала, встречала с цветами, улыбкой, борщом. И в постели как будто, дорвалась… Я, всегда торопился домой, потому, что там ждали, – потертый снова вздохнул. – Мне кажется, я тоже ее любил, но не так как любят, когда тебе двадцать. Тогда, я сходил с ума, и готов был резать вены. Когда мне было двадцать, ее звали Наташа… И вот, мы встретились снова, совершенно случайно, двадцать лет спустя, в одном южном порту. Тогда, наш траулер стал на ремонт, и экипаж был отпущен на берег. Моя школьная любовь работала официанткой в таверне «Кот и треска», три года в разводе, и все также жгла мое сердце. Мы говорили, потом переспали, я переехал в ее однушку, и мы были вместе две волшебных недели. За это время я решил, что теперь разведусь и заберу свою Наташку, или переду жить к ней, навсегда в южный город у моря. Мы простились. Я вернулся домой лишь для того чтобы взять документы и личные вещи. А дома уже не было… Случился пожар, у соседей замкнула проводка, жена не погибла, только осталась инвалидом, не ходячим с сорока процентным ожогов кожи. Я всю ночь тогда выл волком и решил, что останусь…
Я хотел ему, что-то сказать, но у меня не было слов, для этого тертого жизнью мужика. Он попросил у меня граненый стакан. Я, дал.
Он перелил из него остатки водки из графина и выпил залпом. Ушел, не прощаясь, и больше не приходил, никогда.
Третьим посетителем оказался хозяин бара. Кажется, у него еще были склады, с которых оптом торговали пивом, пара фур. И он собирался открыть в Перми первую фабрику по изготовлению упаковочных материалов, пластикой тары и пакетов, заключив контракт с немцами на поставку оборудования. И эту самую сделку должны были заключать через три дня в нашем Баре.
Я не запомнил его лица, все у него было серым, глаза, костюм и кажется имя тоже – Сергей. Я не помню точно, о чем мы тогда говорили, наверное, о том, что через три дня здесь все нужно подготовить для встречи важных гостей, я важно кивал. Затем пришла его Тень – начальник охраны. Хозяин сразу ушел, сказав мне: пока. Тень выпила водки, грамм пятьдесят, оставила в холодильнике пару обойм для газового пистолета. Посидев еще минут пять, она начала расспрашивать меня, о том, кто я есть, незаметно перекинув русло беседы к тому, чей тенью он был.
– Мы выросли вместе в одном детском доме, который находился на окраине одного маленького города, в пяти километрах от свалки, многие из наших закончили там свою жизнь. Ты понял!? – Тень ухмыльнулась, – На свалке… А мы с Серым, вырвались в Большой мир. Я кулаки, он голова. Я вытаскивал его из ста одной передряги, в нас стреляли, пытались зарезать ножом, взрывали в машине. Он, это – я, мы семья.
Я, молча, кивал.
Он ушел, чтобы вернуться за полночь и предложить меня подвести. Я снова кивнул.
* * *На следующий день народ потянулся. Компания студентов, пара девчонок, влюбленная пара, работяги – с соседнего частного заводика по производству лимонада, еще какие-то люди. Они все шли и шли, улыбались, грустили, целовались, и пили, вели разговоры, заказывали капучино, американо, коньяк и водку.
В эту смену меня отпустили пораньше, и я успел на последний трамвай.
На следующий день мы готовили бар для встречи гостей. Драили, мыли и натирали, сестрица завхоз привезла ящик дорого вина разных марок, ром и французский коньяк, еще пару бутылок ликеров: молочный и кажется – апельсин.
Сестренка блондинка готовила канапе, резала овощи фруктовым ножом и придирчиво рассматривала купленные ей накануне на Центральном рынке фрукты. Оказалось, что встреча будет сегодня, у немцев, что-то там поменялось, вот и верь после это в хваленную немецкую пунктуальность.
Ровно в девять вечера в дверях бара появились худой высокий господин с презрительной улыбкой, кажется навсегда прилипшей к его костлявому лицу, почему то он больше был похож на типичного англосакса. Лощенный, выглаженный, ухоженный, но совершенно не выразительный, с ним похожая на шар – рыжая хохотушка лет сорока, которая, ни на секунду не замолкала, все трогала, рассматривала и улыбалась, протягивая каждому свою веснушчатую пухлую ладошку.
Наш хозяин, его Тень и Директор бара, вместе с сестрой завхозом всячески обхаживали презрительного господина, и мне велели исполнять каждое из его пожеланий.
Лед, произнес он по-немецки: Eis.
Я и бросился выколачивать лед из морозильной камеры.
А когда принес чашку со льдом, услышал в ответ его: найн. Которое, слышал за этот вечер еще двадцать раз.
Когда гости сели подписывать договор, за стол вместе с Хозяином бойко бухнулась хохотушка. А чванливый господин, встал с ней рядом, сказав на чистом русском, что он – адвокат.
Я тогда рассмеялся, разглядывая в одну секунду вытянувшиеся лица «моих командиров».
Было за полночь, меня оставили убирать оставшийся кавардак, и все разъехались, довольные удачной сделкой. Я убирал до часа ночи, а потом отправился домой, общественный транспорт уже не ходил.
Благо дом мой был не так далеко, всего пять или шесть остановок на трамвае, если бы эти красные звери ходили и ночью. Сыпал ласковый снег, спрятав яркие зимние звезды, я шел погруженный в полную тишину и безлюдье, думая, что все это похоже на сон. Я – снюсь. Шагая сквозь сон, я протопал три остановки, и оказался у Северной дамбы, там, где начиналось старое кладбище. Здесь мне не повезло. Из частного сектора выпорхнула стайка шпанки, лет пятнадцати – шестнадцати – самый отмороженный возраст.
